Генерал Кононов. Том II - Константин Черкассов

Оставшись без патронов я растерялся на секунду, но сразу же взял себя в руки и приказал второму номеру переползти через дорогу к окопу 2-го отделения и взять у них ящик с патронами. Но едва он сунулся из окопа на дорогу, как сразу же был ранен и скатился в придорожную канаву. Сжимая рану на руке я попытался сам переползти через дорогу, но каждый раз как я показывался на ней стая пуль врезалась в землю около меня и мне приходилось скатываться назад в окоп. Тогда, стараясь обратить на себя внимание казаков 2-го отделения, я стал жестикулировать и кричать прося у них патронов. Они лихорадочно вели огонь, но все-таки заметили мои жесты, хотя и не могли толком понять, чего я хочу.

В это время из темноты кто-то змеей подполз к их окопу и вкатился в него, отстранил Медкова от пулемета и сам начал строчить. Присмотревшись я узнал Чебенева. Он временно находился в 7-й сотне и в этот вечер должен был вернуться к нам.

«Значит, — мелькнуло у меня в голове, — узнал где мы и пришел». В этот же момент у меня мелькнула удачная мысль. Собрав все силы я схватил здоровой рукой пустую патронную коробку и изо всех сил бросил ее Чебеневу. Коробка не долетела и упала рядом с его окопом. Чебенев смог взять ее и несколько секунд непонимающе глядел на мои жестикуляции и старался понять, что я кричу. Затем, догадавшись, выпрыгнул из окопа с полной патронной коробкой в руках и пополз к нашему окопу. Но едва он выполз на дорогу, как зацокали и запели вокруг него пули. Стремительно скатившись в кювет, он, изловчившись, бросил нам коробку. Она не долетела и упала прямо на дорогу. Тогда стремительно выскочив из кювета Чебенев покатился через дорогу и скатился в ее кювет с с нашей стороны. Дорогу засыпали пули и я подумал, что он убит, но велика была наша радость, когда Чебенев спрыгнул к нам в окоп с полной коробкой патронов, которую он подобрал на ходу, катясь по дороге.

Смотря на меня своими бесстрашными глазами, смеясь и шутя он сказал:

«3аяц не любит трепаться!» — и демонстративно закрутил свои жидкие, едва пробившиеся усы.

Однажды я рассказал ему очень сильный анекдот про лисицу и зайца, в котором, между прочим, говорится, как заяц, одержав победу над лисицей, демонстративно закрутив перед нею усы, с пафосом заявил: «3аяц не любит трепаться!» Этот анекдот Чебеневу очень понравился и он часто шутил и разыгрывал «зайца». Не забыл он этого сделать и теперь, в минуту игры со смертью.

Спасительная коробка позволила вновь привести в действие наш пулемет и мы, ободрившись и даже обнаглев, стали кричать титовцам всяческое и слать им отборный русский «мат».

В это время к вам подполз вестовой, посланный Пащенко. Он полз вдоль обороны и ободряюще кричал казакам: «Братцы! держитесь! По радио передали: к нам на помощь вышла шестая сотня».

Впоследствии оказалось, что это было выдумано Пащенко, чтобы поднять наш дух. И он не ошибся, тем более, что это ободряющее сообщение пришло в момент, когда нам уже казалось, что противник выдыхается. В действительности же никто не шел к нам на помощь, так как весь наш полк был так же окружен титовцами в Джурджевац, и там кипел сильный бой.

Наконец и третья атака титовцев окончательно захлебнулась и Пащенко передал по цепи приказ «Прекратить огонь!», так многие казаки били уже впустую, а патроны нужно было экономить.

Вскоре стрельба прекратилась и из темноты послышался шепот, скрип подвод и вскрики раненых. Очевидно, противник подбирал своих раненых и убитых.

При первых брызгах рассвета наступила полная тишина. Противник, понеся значительные потери, ушел ни с чем, оставив вокруг нашей обороны лежавших в освещенной пожаром стороне убитых и раненых.

Только утром мы узнали, что титовцам все-таки удалось побывать в некоторых наших окопах, в которых прямым попаданием мин были побиты казаки, но каждый раз их немедленно выбивали контр-атакой. Пащенко имел для этого один взвод в резерве.

Утром, когда отправив своих убитых и раненых в Джурджевац мы принялись укреплять оборону на дороге, со стороны Джурджевац показалась легковая машина.

«Батько едет», — сказал Пащенко, смотря в бинокль.

Мы бросили работу и смотрели на быстро приближающуюся машину.

Машина подошла, остановилась и Кононов, выйдя из нее, подошел к Пащенко, обнял его и расцеловал. По усталому лицу Кононова мы видели, что он, наш Батько, минувшей ночью также не смыкал глаз. Однако он старался быть бодрым и веселым. А мы, смертельно уставшие, грязные, с лицами почерневшими от дыма смотрели на него и, казалось, его бодрость вливалась в нас.

«Мои славные герои! — сказал Кононов, обводя нас своим соколиным взглядом. — Противник еще раз убедился, что вы сила, с которой ему справиться не по плечу. Вы же уже в который раз убедились, что можете выдержать бой против любого врага, даже численно во много раз превосходящего вас. Это, прежде всего, результат успешной учебы, вашей смелости, находчивости и упорства в бою.

Да, конечно, страшно идти на врага, а еще страшнее поджидать его, но надо помнить, что противнику тоже не меньше вашего страшно. Но чем меньше вы будете его бояться, тем больше он будет бояться вас. Этого, мои сыночки, вы никогда не забывайте и ведите себя так, чтобы внушить противнику, что вы его нисколько не боитесь. Тогда он и вашего духу бояться будет.

Последней ночью вы это хорошо продемонстрировали. И тот, кто из них до вчерашнего боя еще не знал, каково воевать с казаками и не страшился вас, сегодня он уже при одном вашем появлении в штаны наложит. Это точно!» — с уверенностью закончил Кононов.

При его последних словах на лицах казаков появились улыбки и за несколько минут разговора с Батькой мы уже забыли о минувшей битве и усталости.

Кононов, осматривая нашу оборону все время шутил с казаками и одновременно указывал, где и как получше устроить укрепления.

К вечеру наша оборона превратилась в достаточно прочное укрепление с дзотами и проволочным заграждением.

«Ну, теперь пускай наступают, хоть целой армией!» — уверенно говорили, любуясь своими сооружениями, казаки.

И, действительно, выдержав сильный напор противника в небольших открытых окопах, можно было вполне уверенно себя чувствовать в дзотах.

Но противник больше не решался на нас нападать и лишь время от времени издалека обстреливал нас из дальнобойных орудий.

Будучи легко раненым, я отказался от отправки в госпиталь и остался при сотне, нося руку на подвязке. Так уж было заведено в нашем полку, что никто из казаков, а в особенности — из командиров, при легком ранении строй не покидал.

Кажется, на третий или четвертый день после этого боя, рано утром в Калиновац пришло несколько сотен нашей бригады. Нам сообщили, что сотни идут в наступление на село Клоштарь.

Нашей сотне было приказано остаться на месте и охранять пришедшие в Калиновац несколько батарей артиллерийского полка.

В 9 утра завязался ожесточенный бой за село Клоштарь.

Уже с самого начала боя было видно, что он принимает затяжной характер. Сотни первого дивизиона, наступавшие с левого фланга, вязли в жидкой болотистой почве. Минометы, при приведение их в действие, проваливались в грязь. Сильно укрепленный противник уверенно и успешно оборонялся и несколько предпринятых атак оказались безрезультатными.

Уже стало вечереть, когда командир 5-го Донского полка майор Борисов, руководивший этим боем, донес Кононову, что сломить противника сегодня, очевидно, не удастся. В ответ был получен приказ: «Взять Клоштарь!»

Борисов вновь бросил сотни в атаку. Несколько раз атакующие сотни откатывались назад и вновь бросались вперед. Казалось, что успеха не будет. Тогда командир второй сотни, сотник Григорьев, решил прорвать оборону любой ценой и собрав свою сотню в кулак бросился на оборону противника.

Стремительным броском Григорьеву с сотней удалось достичь обороны противника, но в двух шагах от нее он упал сраженный насмерть.

Увидев своего любимого командира убитым, казаки обезумев от горя и гнева ворвались в оборону противника и с остервенением стали избивать обалдевших от неожиданности и страха титовцев.

В сделанный прорыв немедленно ворвались другие сотни. Противник дрогнул и в панике побежал, что привело к массовому его уничтожению.

В этом бою титовцы дорого заплатили за жизнь Григорьева.

Было уже совсем темно, когда сотни участвовавшие в этом бою возвращались через Калиновац в Джурджевац.

Смертельно уставшие и измученные, медленно проходили они мимо нас. В нашей сотне еще никто не знал, что Григорьев убит и, лишь когда 8-я сотня проходила мимо нас, мы узнали об этой огромной для всех кононовцев потере.

Командир 8-й сотни, хорунжий Василий Сидак, увидев меня приостановился и глядя куда-то в сторону, как бы в раздумье, с глубокой печалью сказал мне: