КОНАН И ДРУГИЕ БЕССМЕРТНЫЕ. ТОМ II - Роберт Ирвин Говард
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Казалось, что человек в зеркале улыбается ему. Его лицо было все ближе, ближе... Туман закрыл все, и отражение внезапно исчезло. Кулл почувствовал, что он падает, изменяется, тает...
— Кулл! — Вопль раздробил тишину на бессчетные острые осколки.
Горы обрушились и миры содрогнулись, когда Кулл сверхчеловеческим усилием бросился назад, на этот крик, сам не зная зачем и почему.
Грохот обвала стих, и Кулл оказался в покоях Тузун-Туна перед расколотым зеркалом, смятенный и наполовину ослепший от потрясения. Перед ним лежало тело Тузун-Туна, чей час наконец пробил, а над телом стоял Брул Убивающий Копьем. С меча его капала кровь, а глаза округлились от ужаса.
— Валка! — воскликнул воин. — Вовремя же я пришел!
— Да, но что случилось? — Способность говорить е трудом возвращалась к нему.
— Спроси эту предательницу, — ответил пикт, указывая на девушку, застывшую в ужасе перед царем. Кулл узнал в ней ту, которая впервые направила его к Тузун-Туну. — Когда я вошел, я увидел, что ты таешь в этом зеркале, как дым в небе. Клянусь Валкой! Если бы я не видел этого своими глазами, я и сам бы, наверное, не поверил. Ты почти испарился, когда мой крик вернул тебя назад.
— Да, — пробормотал Кулл. — Я был уже почти по ту сторону двери.
— Этот мерзавец сработал все очень ловко, — сказал Брул. — Разве ты не видишь теперь, как он оплетал тебя паутиной чар? Каанууб Блаальский сговорился с этим чародеем, дабы он покончил с тобой, а эта шлюха, девчонка Древнего Народа, заронила в твою голову мысль, что ты должен прийти сюда. Не знаю, что ты видел в этом зеркале, но с его помощью Тузун-Тун чуть не поработил твою душу и едва не развеял своими чарами твое тело.
— Да. — Сознание Кулла все еще было затуманенным. — Но ведь он был чародеем, обладавшим знаниями всех веков и презиравшим золото, славу и положение. Что мог пообещать Тузун-Туну Каанууб, дабы тот пошел на грязное предательство?
— Золото, власть и положение, — буркнул Брул. — Чем скорее ты поймешь, что люди — всего лишь люди, будь то волшебники, цари или рабы, тем лучше ты будешь править, Кулл. А с ней что будем делать?
— Ничего, Брул, — промолвил царь, глядя, как девушка сотрясается от рыданий у его ног. — Она была лишь орудием. Встань, дитя, и ступай с миром. Никто не причинит тебе вреда.
Оставшись наедине с Брулом, Кулл бросил последний взгляд на зеркала Тузун-Туна:
— Быть может, он и был заговорщиком и пытался околдовать меня, Брул... Нет, я верю тебе, и все же... Было это лишь его колдовством, чуть не заставившим меня растаять, или я стоял на пороге тайны? Не вытащи ты меня, рассеялся бы я легким дымком или попал бы в иной мир?
Брул скользнул взглядом по зеркалам и пожал плечами, как если бы его передернуло:
— Да, Тузун-Тун скопил здесь мудрость всех преисподних. Идем-ка отсюда, Кулл, а не то они околдуют и меня.
— Ну что же, идем, - ответил Кулл, и бок о бок вышли они из Дома Тысячи Зеркал. Зеркал, в которых, возможно, были заключены человеческие души.
Никто уже не глядит теперь в зеркала Тузун-Туна. Прогулочные лодки избегают того берега, где стоит обиталище чародея, и никто не входит в этот дом или ту комнату, где высохший и сморщенный труп Тузун-Туна лежит перед зеркалами иллюзий. Место это считается проклятым, и, пусть даже дом простоит еще тысячу лет, человеческие шаги никогда не разбудят эха в его пустых покоях. И все же Кулл на своем троне часто размышляет над странной мудростью и нераскрытыми тайнами, таящимися там, и думает, что хотел бы убедиться...
Ибо Кулл знает, что помимо нашего существуют иные миры и пытался ли волшебник околдовать его словами или гипнозом или нет, но многое открылось взору царя за той странной дверью, и Кулл уже далеко не так уверен в реальности окружающего, с тех пор как он за-/ глянул в зеркала Тузун-Туна.
ВАЛУЗИЯ
ВАЛУЗИЯ
Когда на гребне вала мятежа
Вознесся я на трон владык валузских,
Убил тирана и с его главы
Сорвал корону древних властелинов,
То вместе с ней сорвал я и тебя,
Как спелый плод, созревший, сочный, сладкий,
Мой давний сон, заветная мечта,
Валузия, великая держава.
Ни разу не был в женщину влюблен,
И вот теперь, как в женщину, влюбился
В тебя одну, Валузия моя,
Страна-колдунья... Ты — владенье снов,
Очарований, чар и чародейства,
Край призраков, теней забытых царство!
Я — Кулл! Я - царь! Тобой владеть я буду,
Как долженствует мужу и царю.
Я всю тебя возьму: твои просторы,
Богатства, тайны древние твои,
Труды людей, сокровищ древних клады,
Проклятья магов, знанья мудрецов,
Дворцы, руины, храмы, города,
Долины, горы, реки и ущелья,
Все песни ветра, голоса лесные
И солнца луч на чашечке цветка.
Я все тебе отдам: мою отвагу,
Мой меч, мой разум, душу, плоть и кровь!
Валузия моя, моя любовь...
ЦАРЬ И ДУБ
Тонуло солнце в закатной крови, и ночь вставала стеной.
С мечом на поясе ехал царь глухой дорогой лесной.
Кружили коршуны в вышине, в небесах несли караул,
И миру ветра разносили весть: «Вот к морю едет царь Кулл!
Утонуло солнце в своей крови, погребальным костром горя,
И встал серебряный череп луны, чары свои творя.
И в свете призрачном ожил лес, словно духов зловещих рал
Которую демоны лунных чар сумели в ночи собрать.
Да, ожил каждый дуплистый ствол, любой узловатый сук,
И деревья ветви тянули к царю, точно тысячи жадных рук.
Тут, вырвав корни
