Вспять: Хроника перевернувшегося времени - Алексей Слаповский

Папа Римский выступил с обращением, в котором призвал всех христиан покаяться. С одной стороны, своевременный и правильный поступок, с другой — некоторые нехристиане тут же извратили святейшие слова: нам, заявили они, каяться не обязательно, значит, и грешить можно. Лидеры других конфессий понимали опасность таких суждений, но поддержать Папу Римского и присоединиться к его воззванию не могли. Ясно, что они обращались бы к своим единоверцам, а не к христианам, но сам факт поддержки христианского лидера был бы признанием его главенства, а это противоречило их принципам.

Рупьевская инициатива была с охотой подхвачена повсеместно в России, а потом и по всему миру. Рупьевцы даже гордились, что дали имя новому явлению — «наказать по-рупьевски» (punishment as a Rupevsk). Везде вводились телесные наказания за вандализм — ежедневное разрушение статуй Свободы в США, Христа Спасителя в Рио-де-Жанейро и памятника Петру Первому в Москве. Ставили заграждения и охрану, но всё это исчезало в полночь, разрушители тут же устремлялись к восстановившимся памятникам и часто оказывались быстрее и ловчее охранителей, успевая до их прибытия сломать, взорвать и исковеркать все что можно.

Поэтому массовая порка, показавшаяся сначала эффективной, была дискредитирована: попробуй, например, изловить миллионную банду, ежедневно спускавшуюся в том же Рио-де-Жанейро из фавел, попробуй их всех собрать вместе и выпороть — как бы они тебя сами не выпороли. В государствах со строгим режимом — не будем их называть, чтобы никого не обидеть, — ввели профилактические наказания, а также широко применяли принцип коллективной ответственности: виноват один — выпорют всех. И пороли, разложив, к примеру, всю деревню от края до края. Но и на это не хватало уже ни рук, ни розог.

Появились пораженческие настроения, кое-кто задавался вопросом: а надо ли вообще противодействовать этой чуме, как назвал ее Папа Римский, если назавтра все само возрождается? Но трезвые умы постоянно напоминали: в любой день может произойти Обратный Поворот, и это чревато неисчислимыми бедствиями: убитые не оживут, разрушенного не вернешь.

Они повторяли постулат, сформировавшийся одновременно в сотнях мест: «время движется назад, а человек вперед». Память человека сохраняется, сохраняются в его душе все злые и добрые дела, которые он совершил, поэтому, если распустить себя, можно дойти до полной моральной деградации.

К сожалению, умных людей мало кто слушал, но идея прослушивания жила и развивалась.

Она нашла много сторонников среди творческой интеллигенции. Хуже было художникам, скульпторам, всем, у кого творчество выражалось в материальном воплощении. Зато композиторы научились передавать другим людям свои только что сочиненные произведения, и те запоминали их, играли и пели. Поэты же и писатели полностью перешли на устное творчество. Как в древние времена, они публично исполняли свои произведения, едва успев их сочинить — кусками, фрагментами, отрывками. Слушание стихов, рассказов, поэм, романов и эпических сочинений стало одним из любимых занятий землян, не знающих, куда девать время. То, что нравилось, запоминали, что не нравилось — забывали. Это был естественный отбор, хотелось бы сказать — отбор лучшего, но, увы, как всегда, вкусы большинства не совпадали с объективной ценностью произведений (если, конечно, предположить, что объективность в искусстве существует). Стишок какой-нибудь красотки вроде:

Я такая как есть, я не буду другой,Я такая как есть, я останусь такой!Я наивна бываю, бываю вредна.Но, такая, как есть, я на свете одна! —

запоминался с первого прочтения и передавался из уст в уста, хоть иногда и не без иронической улыбки, если же выходил глубокомысленного вида человек и читал:

Тысячами мостов и тропинокпусть стремятся люди к будущему,и все сильнее должна произрастатьмежду ними вражда и неравенство:так внушает мне великая любовь моя.Призрачные образы и символыпусть изобретут они во вражде своей,и величайшее сражениесостоится тогда между ними, —

его слова тонули в криках: «Отстой! Убейся об стену! Лузер! Не в склад, не в лад, поцелуй кошкин зад!» — и т. п. Некоторые замшелые старички шамкали: «Постойте, дайте послушать!» — но на них цыкали, стукали по голове, а иной раз под горячую руку и убивали, приговаривая: «Увидимся завтра!»

Не деньги, не машины, не драгоценности и недвижимость, не технологии, не компьютерные программы стали теперь самой большой ценностью, а — память Люди с хорошей памятью ценились на вес золота. Каждая организация и корпорация понимала, что, имея в штате такого человека, они получат базу данных, которая, в отличие от всех прочих, не исчезнет вдень Обратного Поворота и может принести колоссальную выгоду.

Но даже и при этом находились странные люди. Гомеры нашего времени, которые отказывались от меркантильных предложений, предпочитая сочинять, запоминать и передавать другим то, что являлось им в образах и, по их мнению, должно сохраниться в веках — хоть в прошлых, хоть в будущих, куда кривая вывезет.

Геннадий Васильевич Микенов умер утром в пятницу, 21 сентября Ирина Ивановна тогда задремала, а проснувшись, обнаружила его мертвым, чего не могла себе простить Теперь она сидела возле кровати, накануне внесенной в дом, — и наконец дождалась: Геннадий Васильевич появился в первую секунду 21-го числа, наступившую, как мы понимаем, сразу по завершении последней секунды 22-го. При этом он спал, дышал ровно. Ирина Ивановна пощупала пульс — более или менее. Хотела зачем-то разбудить, но передумала. Так прошел час, второй Геннадий Васильевич во сне кашлянул и облизнул губы. Пить хочет, подумала Ирина Ивановна и пошла за водой. Вернулась с кружкой, почувствовала необыкновенную тишину, хотя и до этого было тихо, уронила кружку, схватила мужа за руку, приникла к груди, выслушивая внутри сердце. Не успела. Опять не успела!

Так она и сидела, окоченев, прижав холодную руку мужа к груди, сидела весь день, но вот часы пробили очередную полночь, теперь уже с двадцать первого на двадцатое, с пятницы на четверг — и Геннадий Васильевич опять задышал Ирина Ивановна не могла поверить, сторожила до рассвета Геннадий Васильевич проснулся и сказал, что он с утра себя почти нормально чувствует.

Илья в эти дни тоже был дома (потому что был дома и тогда, когда умирал отец), но не вмешивался, только иногда заглядывал за ширму, отгораживающую кровать отца, спрашивал, не надо ли чего Ирина Ивановна молчала, будто что-то боялась спугнуть. И вот наконец вышла, перекрестилась, выдохнула:

— Слава богу!

Илья прошел к отцу, сел рядом, провел рукой по жесткой щетине:

— Как ты?

— Ничего…

— Может, тебя побрить?

— Мать побреет Мужик, что себе делает легко, другому делает плохо А женщинам все равно, они же себе этого не делают, поэтому им одинаково, — высказался отец в своем привычном подробном стиле, за что Илья всегда его уважал, считая, что ум отца получил по наследству.

— Такое ощущение, что я долговато как-то спал, — пошевелился отец.

— Ты не спал, — сказал Илья. — Ты…

— После поговорите! — вошла мать.

А потом, в сенях, сердито шепнула Илье, что рановато пугать отца известием, что он умирал: как бы ему плохо не было! Возьмет да от испуга опять помрет.

— Теперь не помрет, — успокоил Илья.

— Всё-то вы знаете! А если вы такие умные, почему у вас всё такой колбасой идет?

— Это не у нас, а вообще в мире.

— Ну и иди в мир свой, не мешай!

Ирина Ивановна хоть и любила сына, но очень хотела побыть с мужем наедине. Как раньше Как все эти долгие, мучительные и счастливые годы. Живой, родной, господи, да хоть бы никогда больше теперь никуда все не переворачивалось — и так хорошо!

Она постоянно подходила к нему, поправляла одеяло, спрашивала, не надо ли чего.

— Ты что-то совсем захлопоталась, — сказал Геннадий Васильевич. — У тебя выходной сегодня? Какое число вообще?

— Число-то? Да я и не помню Помню только, что не моя смена, а больше чего помнить, больше мне помнить ничего не надо! — сказала Ирина Ивановна и пошла к столу в кухне, встала перед ним и застыла, не зная, чем себя занять Сгорбилась, ссутулилась, ждала вопроса сзади, как удара.

И вопрос последовал:

— А где календарь, Ира?

На стене рядом с Геннадием Васильевичем всегда висел календарь. Не из тех новых, когда три месяца на одной странице на текущем дне красный передвижной квадратик, а отрывной, толстой книжечкой, старого типа.

День прошел — оторвал листик Когда-то эти календари были у всех одинаковые Число, день недели, под ними какая-нибудь дата, обычно день рождения или смерти выдающейся личности, какой-нибудь День шахтера или рыбака, а на обороте — сведения об этой личности или о шахтерах и рыбаках, об их трудовых, например, достижениях А кроме этого много полезного — рецепты, кроссворды, шахматные задачи, занимательные факты о городах, странах, явлениях науки и культуры. Бывала раз в месяц и страничка юмора: анекдоты и байки народов мира. Это были общие календари общего советского народа, составленные по принципу «всего помаленьку», со скромной обложкой, на плохонькой серой бумаге, черно-белые — только выходные дни и государственные праздники выделялись красным. А в новое время этих календарей появилась такая уйма, что растеряешься, какой выбрать, и все тематические, такие как «Худеем каждый день». «Астрологический», «Сад и огород с молитвой», «Фэн-шуй для женщин», «365 анекдотов и приколов» и т. п. Конечно же, эти календари Геннадию Васильевичу не нравились, но, по счастью, при почте есть киоск с печатной продукцией. Ирина Ивановна заранее просила оставить ей календарь традиционный, такие хоть и малыми тиражами, но пока еще выпускались.