Чистые пруды. От Столешников до Чистых прудов - Сергей Романюк

На месте дома Долгорукова новый владелец выстроил в 1883 г. по проекту архитектора А. Т. Вейденбаума здание, специально предназначенное для торговли, — Лубянский пассаж. Открытие его 70 «роскошно отделанных магазинов» в трех галереях состоялось 25 сентября 1883 г. Освещался пассаж днем через стеклянную крышу, а вечером новинкой — электричеством (правда, на всякий случай оно везде дублировалось газовым освещением). Там были устроены кофейня и, как особо отмечалось, дамские и мужские уборные. Как писали тогда, «это здание в значительной степени украшает Москву и вполне удовлетворяет своему назначению».

В последние годы перед сносом Лубянский пассаж, с его темноватыми, загроможденными какими-то ящиками и коробками проходами, не был особенно популярным. В нем обосновались бесчисленные конторы, а магазинов оставалось уже немного, да и таких, которые не привлекали покупателей, вроде коллектора учебных пособий. Единственное место, которое никогда не пустовало, — это уютный пивной бар на углу с Рождественкой…

На месте Лубянского пассажа ныне большой магазин для детей. «Детский мир» был построен в 1954–1957 гг. по проекту известного архитектора А. Н. Душкина, автора, в частности, таких станций метро, как «Кропоткинская» (бывшая «Дворец Советов») и «Маяковская». В процессе и проектирования, и постройки пришлось несколько раз менять задания.

Лубянский пассаж

На Лубянскую площадь здание «Детского мира» выходит огромными, почти во всю высоту стен, арочными проемами, напоминая этим традиционный облик русских гостиных дворов с арками по фасаду. Существенное расширение Рождественки у здания объясняется тем, что предполагалось вообще расширить эту улицу. Теперь же эта площадка используется как стоянка автомобилей.

В советское время, когда по всей России было туго с детскими (и не только) товарами, сюда стремились сотни тысяч жаждущих «достать» необходимое — от одежды до тетрадей. В последнее время «Детский мир» опустел, и ему приходится отдавать часть своих площадей отнюдь не под детские товары.

Теперь, спустя почти полвека, этот магазин уже устарел и требует крупного ремонта.

Вся восточная сторона площади занята расползшимися офисами одной организации, менявшей свое имя много раз — ЧК, ВЧК, ГПУ, ОГПУ, НКВД, МВД, МГБ, КГБ. Но как бы она ни называлась, суть и главная задача ее была одна — защита власти и ее деяний.

Лубянская площадь, здание ФСБ и памятник жертвам политических репрессий

С первых же дней Советского государства возникло это страшное учреждение, возымевшее неограниченную власть над умами и телами граждан страны. После переезда правительства в Москву оно расползлось по всей округе. «На моей памяти это учреждение — обычно про него говорили „это“ или „оно“ — разрасталось, пуская свои метастазы по соседним улицам и переулкам, — писал Лев Разгон, один из несчетных узников советской системы. — Оно захватило всю Большую Лубянку от площади до Сретенских ворот и Лубянку Малую, оно заглотило многоэтажный универмаг и девятиэтажный жилой дом; и постепенно на всех окнах домов этого района появились одинаковые шелковые занавески, и подолгу вечерами эти окна светились уютным адским светом. Были среди этих домов такие, мимо которых и ходить-то было страшно. В этих домах пытали и убивали. Но там не было слез. Там могли только кричать и кричали от боли, от ужаса, от страха…»

Сегодня в знаменитом комплексе помещается Федеральная служба безопасности России.

На углу площади, Пушечной улицы и Большой Лубянки высится мрачное здание, «украшенное» эмблемами Советского государства — огромным гербом над входом и щитами с молотком, серпом, пятиконечной звездой, снопом злаковых и какими-то палками. Под этими эмблемами во время августовской революции 1991 г. пестрели надписи «Долой КГБ», но оно весьма благополучно пережило все невзгоды и все еще там. Оно было возведено в 1979–1982 гг. по проекту бригады архитекторов под руководством Б. В. Палуя и Г. В. Макаревича. Во время постройки все было тщательно огорожено высоким забором, но, когда оттуда выезжал грузовик, все-таки можно было уловить редкое зрелище — уходящий вглубь на много десятков метров котлован, на дне которого копошились крошечные фигурки рабочих. Здание сооружено вместо нескольких строений по Большой Лубянке и Кузнецкому Мосту. Среди них в глубине двора находилось и то, к которому каждый день выстраивалась огромная очередь родственников арестованных, надеясь узнать об их судьбе.

На другом, правом углу улицы Большая Лубянка стоит здание, ставшее как бы символом занимающей его организации, — именно оно доминирует на площади.

Почти сразу после объявления Москвы столицей нового государства выселили большой жилой дом страхового общества «Россия», переоборудовали его под офисы и тюремные камеры, и ЧК устроилась в нем надолго.

В XVIII в. здесь находился двор князей Дадианов, владетелей Мингрелии с XIV в., которые признали себя вассалами России — в 1694 г. князь Георгий Дадиан принял русское подданство и выехал в Россию. Усадьба князей Дадианов (или Дадьяновых) находилась в самом начале улицы Большая Лубянка, и, как показано на плане 1772 г., в глубине двора параллельно улице стоял главный дом — обширное каменное строение, принадлежавшее тогда сыну князя Георгия генерал-майору Петру Дадиану. Судя по фасаду главного дома, изображенного на плане 1790 г., это было двухэтажное здание, со смешанным барочным и классицистическим декором. На Лубянскую площадь выходили каменные двухэтажные строения с лавками. Обгоревшие в пожар 1812 г. постройки были куплены с аукциона Федором Семеновичем Мосоловым, известным в Москве любителем и заводчиком скаковых лошадей. Его приятель С. П. Жихарев, автор «Записок современника», неоднократно вспоминал о скачках, где лошади мосоловского завода оставляли «весьма далеко, чуть не за флагом» даже знаменитых орловских рысаков. Мосолов был известен и своей коллекцией различных предметов искусства, в частности картин, где находились произведения Рубенса, Корреджо, Рембрандта, Ван Дейка, Веласкеса, многих голландских художников. Как писал тот же Жихарев, «после двадцатипятилетнего обладания картиною, мрамором или хорошим оттиском эстампа он любовался ими точно так же, как и в первый день их приобретения… Не раз случалось нам заставать его совершенно одного, медленно прохаживающегося по картинной галерее своей и отыскивающего в произведениях кисти Рубенса, Джордона, Риберы, Веласкеса, Остада, Вернета и прочих новых красок и нового для себя наслаждения».

После кончины Ф. С. Мосолова в 1840 г. усадьба перешла к его вдове, впоследствии к дочерям, а с 1857 г. — к племяннику, тамбовскому помещику Семену Николаевичу Мосолову, о котором вспоминал писатель Д. В. Григорович: «Помимо личных симпатий, меня привлекала… артистическая атмосфера, страстная любовь к художеству хозяина дома. С. Н. Мосолов владел знаменитою картинною галереей в Москве, на Лубянке; отправляясь в деревню, он брал с собой только собрание своих гравюр, также весьма ценное. Привязанный к своей коллекции, как к родному детищу, он редко выезжал из дому; но стоило ему получить известие из Лейпцига или Парижа о продаже собрания гравюр, он немедленно укладывался и летел за границу. В жару аукциона ему ничего не стоило заплатить тысячу талеров за редкий оттиск гравюры Рембрандта, любимого его мастера».

Коллекции С. М. Мосолова перешли к его сыну Николаю Семеновичу, талантливому офортисту, получившему за свои работы звание академика. Живописную коллекцию он распродал и собирал только графику. По словам мемуариста Н. И. Шатилова, «в то время, когда я познакомился с ним (нач. 70-х), он почти совсем не работал, а занимался главным образом собиранием оригинальных офортов Рембрандта и современных офортистов и граверов. У него можно было видеть снимки со всех картин выдающихся иностранных художников. Бывая ежегодно за границей, Мосолов следил за всем, что делалось в искусстве на Западе». Свою коллекцию он завещал передать в Румянцевский музей.

В большом доме, кроме квартиры хозяина, находилось Варшавское страховое общество и фотоателье Фридриха Мебиуса (переехавшее позднее на Кузнецкий Мост). Кроме барского дома, на мосоловском участке находилось несколько строений, сдаваемых внаем. В одном из них помещался известный в Москве гастрономический магазин Генералова, в другом трактир, над которым находились меблированные комнаты. В. А. Гиляровский оставил нам колоритные воспоминания: «Mосолов, сам тамбовский помещик, сдал дом под номера какому-то земляку-предпринимателю, который умер в конце восьмидесятых годов, но и его преемник продолжал хранить традиции первого. Номера все были месячные, занятые постоянными жильцами. Среди них, пока не вымерли, жили тамбовские помещики (Мосолов сам был из их числа), еще в семидесятых годах приехавшие в Москву доживать свой век на остатки выкупных, полученных за „освобожденных“ крестьян. Оригинальные меблирашки! Узенькие, вроде тоннеля, коридорчики, со специфическим „нумерным“ запахом. Коридорные беспрерывно неслышными шагами бегали с плохо луженными и нечищеными самоварами в облаках пара, с угаром, в номера и обратно… В неслышной, благодаря требованию хозяина, мягкой обуви, в их своеобразной лакейской ловкости движений еще чувствовался пережиток типичных, растленных нравственно и физически, но по лакейской части весьма работоспособных, верных холопов прежней помещичьей дворни. И действительно, в 1881 году еще оставались эти типы, вывезенные из тамбовских усадеб крепостные. В те года население меблирашек являлось не чем иным, как умирающей в городской обстановке помещичьей степной усадьбой… Понемногу на место вымиравших помещиков номера заселялись новыми жильцами, и всегда на долгие годы. Здесь много лет жили писатель С. Н. Филиппов и доктор Добров, жили актеры-москвичи, словом, спокойные, небогатые люди, любившие уют и тишину».