Архив Шамбала - Константин Гурьев

Внезапно он прервал смех.

— А почему это ты вдруг увязал свои шашни с Ойлун и Суровикина?

Рассказ Корсакова он выслушал молча, с неподвижным лицом.

— Вряд ли ты выдумал, — будто размышляя, проговорил он, когда Игорь замолчал. — Значит, он хочет получать всю информацию?

— Именно.

— Ну, и что ты ему рассказал?

— Видишь ли, Тимур, Суровикин НЕ МОЙ заказчик!

— Не кричи, не кричи, слышу я тебя, — попросил Азизов, скорчив жалобное лицо. — И, ты говоришь, тебе он сам сказал, что не все рассказал мне?

— Ну, а ты знал хотя бы о том, что мы учились в одно время и на одном факультете с Ойлун? Вижу, не знал. Ну, и насчет… романа, кажется, тоже. Вот и прикидывай.

— Ну да, ну да, — закивал Азизов.

Видимо, у него была такая привычка реагировать в состоянии глубокой задумчивости.

— Хорошо, — хлопнул он в ладоши, будто пробуждаясь. — Давай сделаем так: ты сейчас в позитиве расскажешь мне все, что сделал за это время: от того момента, как я тебя в Казани передал Суровикину, до того момента, как он тебя начал шантажировать.

Слушал Азизов молча, ни разу не перебив и не делая никаких записей, но можно было понять, что слушает он чрезвычайно внимательно и сосредоточенно. Едва Корсаков замолчал, он уточнил:

— Все?

— Да.

— Тогда у меня есть вопросы, если позволишь.

И, конечно, не дожидаясь «позволения», спросил:

— Вот, скажи мне, что же такого он узнал, что сразу так обострил ситуацию?

— Не понял, — искренне признался Корсаков.

— Ну, что тут непонятного? Я тебя ему вручил, дал четкую инструкцию: помогать и контролировать в смысле обеспечения твоей безопасности. Ты занят делом, он выполняет мои инструкции, и вдруг ни с того, ни с сего требует ему отдать что-то такое, о чем ты, по твоим же словам, не имеешь понятия. Я ничего не переврал?

— Нет, — подтвердил Корсаков и задумался.

В самом деле, ему и в голову не пришло, что могло обеспокоить Суровикина до такой степени, что он начал шантажировать так откровенно.

— Второе, — продолжил Азизов. — Суровикин не дурак и он дальновиден, это я знаю точно. Сомневаюсь, чтобы он не смог предусмотреть такой вариант, когда ты рассказываешь все мне. И он прекрасно понимает, чем рискует, если я все узнаю. Поправь, если видишь ошибки в рассуждениях.

— Не вижу, — ответил Корсаков. — Но то, что было — было.

— Да понимаю я, — досадливо поморщился Азизов. — Понимаю, но от этого не проще.

Корсаков тоже разумел, что сомнения Азизова обоснованны и подрывают его, Корсакова, позицию в этой истории. Что-то неясное в ней могло оказаться признаком серьезной опасности.

Игорь снова и снова шаг за шагом повторял все, что было в Казани. Дорога из аэропорта — завтрак — встреча с Суторминым — прогулка по городу — встреча с Афониным — ужин — встреча с Суровикиным — ВСЁ!

Что-то промелькнуло в подсознании, какая-то нелепица, глупость, мелочь! Что-то было крохотное, но заметное, выделяющееся из общего ряда событий.

— Пуховик! — шлепнув ладонью о столешницу, воскликнул вдруг Корсаков.

— Сдурел, что ли? — вздрогнул Азизов. — Бредишь?

— Нет, Тимур, не бред это, хотя и близко к нему, — усмехнулся Игорь. — Понимаешь, за мной там следили.

— Кто?

— Откуда я знаю? Это надо у Суровикина спросить, он ведь должен был за мной присматривать. Он же там не один был?

— Не один, конечно. Ты можешь толком отвечать?

— Во-первых, я тебе ведь рассказывал о результатах, но не рассказывал, что в Казани Сутормин, который продал рукописи, посоветовал мне повидаться еще с одним человеком. Вот, ожидая этого человека в кафе, я и увидел этот пуховик.

Дальнейший рассказ не успокоил Азизова, а, казалось, еще больше встревожил.

— Вот что, Игорь, о нашем разговоре Суровикину ни слова. Вообще, веди себя, будто ничего не произошло со времени вашей беседы. Сейчас тебя отвезут домой, никуда сегодня не ходи, а утром я тебе позвоню. Это — для твоей же безопасности. Сейчас я предупрежу ребят.

Вернувшись, он спросил:

— Ну, так что? Если нет результата в Казани, значит, снова в Питер?

— Зачем? — удивился Корсаков. — Если бы я знал, где искать, а так…

— Ну, и что делать? Где искать эти свитки?

— Вот я и хочу это понять. Ты не забывай, что главная моя задача — диссертация Ойлун, — улыбнулся Корсаков, поднимаясь.

Он ехал домой в солидном «мерсе», раскинувшись на заднем сиденье, и просидел так до самого своего подъезда.

Игорь не знал, что Азизов вызвал своего личного специалиста по безопасности и приказал взять Корсакова под круглосуточный контроль, а в его дворе уже расположились те, кто этот контроль будет осуществлять.

Он поднялся на этаж и уже открывал дверь, когда с верхней площадки кто-то окликнул его:

— Игорь, здравствуйте!

15. Москва. Среда

Разговаривая с Азизовым, Корсаков и не подозревал, что в то же самое время в кабинете небольшого особнячка неподалеку от Садового кольца точно так же пили кофе его приятель Валера Небольсин и еще одна участница той неудавшейся аферы с «наследником Романовых» — Таня Серова.

Татьяна Львовна Серова когда-то работала в Администрации Президента, но ушла оттуда давно, в самом начале двухтысячного года. Ушла сама, без намеков и, тем более, без настоятельных просьб. Потеряла она многое, зато и выиграла немало: лояльность нынешних власть предержащих. Ее не привлекали к решению каких-то глобальных вопросов, но и на мелочах можно крепить авторитет, если заниматься мелочами всерьез.

Для того, чтобы серьезно относиться к мелочам, надо быть умным человеком, а внешне субтильная, нежная и деликатная Таня Серова именно таким умным человеком и была, и об этом знали все, кому приходилось с ней встречаться. Знал это и Небольсин, потому и напросился в гости на ночь глядя.

То, что Серова в эти дни находится в своем офисе, Небольсина не удивило: Серова жила одна и была свободна самой большой и самой тяжелой свободой — свободой одиночества.

Небольсин не скрывал: Серова ему нравится. Более того, видел: и она к нему неравнодушна. Но сделать первый шаг к сближению не мог. Понимал всю постыдность страха, но боялся, как школьник: не хватало еще, чтобы ему, сивому мерину, отказали.

В этот вечер, правда, сразу взял быка за рога. К сожалению, бык этот был рабочим, а совсем не интимным или хотя бы глубоко личным.

Пересказал историю с Корсаковым, дополнив своими соображениями, и отошел к окну. Ему единственному позволено было курить в этом кабинете.

Он затягивался сигаретой и любовался женщиной, сидящей у стола. В конце концов, такую-то мелочь он мог себе позволить — просто любоваться.