Большой вальс - Людмила Григорьевна Бояджиева

собой, утверждая, что доволен «фасоном» своего облысения, делающего честь мужчине. Поскольку, как утверждает молва, залысины спереди образуются «от ума», а на темени «от женщин». Но втайне Артур все сильнее завидовал юным и сильным.

Феликс раздражал Шнайдера молодостью, «занудностью», неумением или нежеланием наладить с ним дружеские отношения, а главное — близостью с Антонией.

— Артур, ты превращаешься в сварливую тещу. — отмечала Тони, не желая вступать в дискуссию по поводу своей шестиугольной кровати, называемой Шнайдером «стартовой площадкой» или «космодромом».

Накануне дня рождения Артур явился к шестиграннику с блокнотом, осторожно присев на один из отдаленных углов.

— Мне кажется, Карменсита забыла дать указания на завтрашний вечер, на сколько персон и где заказывать торжественный ужин??

— Исчезни, зануда. Я уже сплю. Никого видеть не желаю, — отвернулась Тони и погасила свет.

— Да, не забудь утром сдернуть покрывало с «грехов». Феликс может нагрянуть совсем рано.

…Антония проснулась с сознанием, что повзрослела на год. Мысль совсем не страшная в двадцать три, но во рту почему-то появился кисловатый привкус металла, а открывшийся за разъехавшимися жалюзи тусклый дождливый свет не прибавил радости. Она с неприязнью подняла глаза на панно и в изумлении села среди лиловых подушек.

— Боже, когда это он успел! Ах, как деликатно и мило! — Тони удивилась проницательности Феликса, почувствовавшего её антипатию к металлическому ковру. Еще бы! Последние дни она так и держала его под покрывалом, не догадываясь, что непредсказуемый Картье успел сменить «экспозицию». Новая работа гения площадью не менее пяти квадратных метров изображала рождение Венеры, послушно следуя за Ботичелли. Только тело богини в полный рост было выпуклым и казалось живым, а лицо — лицом Антонии, но без глаз. Тони вскочила — ей хотелось потрогать руками материал, из которого вылеплено её розовое бедро и особенно морская пена — сверкающая и абсолютно натуральная.

— Это намного лучше, правда? — Феликс неслышно вошел и обнял новорожденную. — Поздравляю, милая. Я так хотел угодить тебе. — Его голос звучал смущенно, как у человека, торжественно вручившего в качестве подарка дешевую литографию.

— Да, да! Мне будет очень уютно с ней. А куда делись «грехи»? И вообще как ты догадался?

— Неважно. Все, что прошло, не стало уже важно. Сегодня мне хочется заглянуть в будущее — на ближайшие двадцать четыре часа, по крайней мере.

— Раз так — я отвечаю сюрпризом на сюрприз. Мы проведем сегодняшний день вдвоем! Не считая Шнайдера, бесшумного и незаметного как мышка. — Тони импровизировала, но только что возникшая идея провести свой день рождения в романтическом уединении показалась ей вдруг привлекательной.

— Спрячемся здесь или уедем? — спросила она у вдохновленного планом Феликса.

— Я увожу тебя! Не надо быть пророком, чтобы предсказать сплошной телефонный трезвон и праздничное паломничество друзей. А тот домик в соснах, где все началось… Он ждет нас!

— Замечательно! Артур и незрячая Венера будут принимать непрошеных визитеров, а мы исчезаем. Только непременно позавтракаем. Насколько помнится, дорога туда петлистая, и не хотелось бы корчиться над рвотным пакетом. — Антония набросила чернильно-лиловый атласный пеньюар и в сопровождении Феликса спустилась в столовую.

На первом этаже все осталось по-старому. И даже пахло здесь, в большой столовой, выходящей тройным эркерным окном в мокрый сад, пирогами и чем-то еще.

— Ой, кто же это постарался? Кто это такой сообразительный! — Тони в восторге кружила возле огромных букетов белых лилий, украсивших гостиную и столовую. Вопреки массовым предубеждениям против этих царственных цветов, источавших сильный сладкий аромат, Артур считал только их достойными Антонии.

— Угодил, дружище! Именно сегодня мне так не хватало геральдических атрибутов власти! — поцеловала Тони Шнайдера, старательно демонстрируя радость, чтобы смягчить последующий удар. — Только знаешь… После завтрака мы с Феликсом исчезнем. Интимный праздник. А ты здесь отдохни, пригласи свою Гретхен… — Тони намекнула на вялый затянувшийся роман Шнайдера с деловитой худой немкой. Артур не счел нужным возражать, смиренно опустив руки сообщение Тони рушило все его планы на сегодняшний вечер. А он так старательно подбирал меню, заказывал ужин, так тщательно отобрал тех, чье присутствие, действительно, могло взбодрить и порадовать Тони. Особенно, если они появятся «внезапно», «мимоходом». Габи с Мишелем, Анри со своей камерой, толстушка Дюк с прекрасной смесью доброты, глухости и непосредственности, да ещё парочка дурашливых добродушных, но чертовски талантливых музыкантов — виолончель и скрипка, состоящие в законном браке.

Ну что же, придется срочно всех обзванивать, отменяя визит. Горничная вопросительно посмотрела на Тони:

— Можно подавать завтрак?

— Да, Марион, на троих.

— Спасибо, я уже перекусил в одиночестве. Если только повторить кофе. Хотя нет, лучше чай с молоком — боюсь не усну. Кажется предстоит провести в лежачем положении весь день. — проворчал огорченный Шнайдер.

— Справедливые упреки, Артур. Тони — гадкая девочка, хотя уже совсем взрослая. Эй — там, кажется, пришли!

— Посыльный с пакетом для мадмуазель Браун — Марион внесла в комнату большую легкую коробку необычной формы — с выгнутой, как у сундучка крышкой, обтянутую парчой.

— Поглядим. Кажется, уже пошли подарки! — Тони потянула витой золоченый шнур, хитро опоясывающий сундучок.

— Осторожно, похоже, это садок для змей. В такую рань посылки бывают с сюрпризом. — предупредил Феликс.

— Завистницы встают раньше всех, у них плохо со сном и цветом лица.

— Ах, сожалею, милый, Шерлок Холмс из тебя пока неважнецкий. Какое чудо. И что за запах, — Тони кончиками пальцев извлекла из шуршащих бумаг бледно-голубое облачко воздушного, благоухающего майским садом газа, засверкавшего золотыми нитями. — Ага, тут, кажется, шальвары, лиф и огромная фата… Или как это у них называется? — Она не набросила на голову прозрачное легкое покрывало.

— Сказка Шахерезады! Ну-ка дай поглядеть на этот бюстгальтер.

Шнайдер взял нечто миниатюрное, переливающееся цветными искрами.

— Да здесь целый ювелирный магазин. Боюсь, детка, мы имеем дело с маньяком или безумным крезом. Это натуральные камни, — мужчины тревожно переглянулись.

— Ах, перестаньте! Я знаю, кто этот псих! — Тони протянула Феликсу карточку, лежавшую на дне коробки.

— С почтением и преклонением — Его Высочество Бейлим Дели Шах. Голубой — цвет надежды, — прочел он с нескрываемым сарказмом.

— Какая изысканная манера объяснения и какая наглость! Сладострастный старый шакал с дрожащими от возбуждения толстыми пальцами! — Тони захохотала.

— Дорогой, твое воображение сегодня играет на чужую команду. Это прелестный, монашеского вида паренек. Да ты видел его на приеме в итальянском посольстве.

— Не припоминаю… — Феликс усмехнулся.

— Насчет монашеского вида, боюсь, ты обманываешься. Даже миллионер не выкладывает такую кучу денег для женщины, не производящей, как бы это сформулировать поделикатнее, при господине Шнайдере… не производящей антицеломудренное восстание в его брюках… Или — в его юбке, что они там носят под простыней?