Шрам - Марина Дяченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Со времени появления Солля в университете декан никак не проявлял к нему интереса – и вот… Заметил, что его нет на лекциях? Или дело в той встрече, памятной встрече в коридоре?
…Это случилось четыре дня назад.
Эгерт пришел на лекцию позже обычного. Из-за прикрытой двери доносился скрипучий голос господина ректора, Солль понял, что опоздал, но не испытал от этого ни досады, ни раскаяния – только усталое облегчение. Повернулся, чтобы идти прочь – и услышал, как по каменному полу катятся деревянные колеса.
Негромкий звук этот оглушил его. Из-за угла показалась тележка – маленький столик на колесиках. Столик прогибался под грузом книг; как привороженный, Эгерт не мог оторвать глаз от мерцавших золотом переплетов. На самом верху лежал небольшой томик, запертый серебряной скобой с маленьким тусклым замочком – некоторое время Солль удивленно его разглядывал, потом вздрогнул, как от толчка, и поднял глаза.
Тория стояла прямо перед ним – он отчетливо видел каждую черточку по-прежнему прекрасного лица. Высокий воротник черного платья закрывал шею, волосы подобраны были в простую, даже небрежную прическу, и только одна своенравно выбившаяся прядь падала на чистый, матовый лоб.
Эгерту захотелось, чтобы каменные плиты пола разверзлись и скрыли его от этого надменного, чуть напряженного взгляда. Тогда, в первую их каварренскую встречу, она смотрела спокойно и немного насмешливо; вторая встреча, повлекшая за собой дуэль со студентом, обернулась для нее смятением и отчаянием, горем, потерей… Солль передернулся, вспомнив о третьей встрече – тогда в обращенных к нему глазах он прочел только омерзение, холодную, лишенную злобы гадливость.
Светлое небо! Воплощенный трус, больше всего на свете он боялся снова столкнуться с ней лицом к лицу.
Тория не опускала глаз – а он и не мог отвернуться, как бы ни хотел этого. Он увидел, как напряженная надменность в ее глазах сменилась холодным удивлением и на лоб легли две тонкие вертикальные складки; потом Тория чуть тронула тележку и взглянула на Эгерта уже вопросительно. Он стоял столбом, не в силах сдвинуться с места; тогда она вздохнула, и уголок ее рта шевельнулся точь-в-точь как у декана – она будто досадовала на Эгертову недогадливость. Тут только он сообразил, что загораживает дорогу тележке; отскочил, ударившись о стену затылком, вжался в холодный камень всей своей мокрой, дрожащей спиной. Тория проследовала мимо – он ощутил ее запах, терпкий запах влажной травы…
Шум тележки давно замер в глубине коридора – а он все стоял, прижавшись к стене, и смотрел вслед.
…Дочка вошла в кабинет отца, неслышно притворив за собой дверь.
Декан сидел за массивным письменным столом; три свечи в высоком подсвечнике горестно роняли капли воска на темную, изъеденную временем столешницу. Негромко скрипело гусиное перо, и цветными кистями свешивались из множества книг пестрые, любовно изготовленные Торией закладки.
Не говоря ни слова, она остановилась у Луаяна за спиной.
С самого детства у Тории сохранилась не вполне пристойная привычка – подкрадываться к увлеченному работой отцу и, заглянув через его плечо, завороженно наблюдать, как танцует по чистому листу бумаги черное жало пера. Мать ругала Торию на чем свет стоит: подглядывать некрасиво, а главное – она ведь мешает отцу работать! Отец, впрочем, только посмеивался; так Тория и выучилась читать – заглядывая ему через плечо…
Сейчас декан занят был любимым делом – примечаниями к очередной главе из истории магов. То, что это примечания, Тория поняла, увидев в начале страницы два косых крестика; смысл же написанного дошел до нее не сразу. Какое-то время она отрешенно любовалась пляской пера, пока, наконец, черные узелки букв не сложились для нее в слова: «…досужие домыслы. Представляется, однако, что чем меньшим могуществом наделен маг, тем ретивее он стремится восполнить этот недостаток внешними эффектами… Автор этих строк знаком был со старой ведьмой, обложившей данью целую деревушку, причем подать собиралась исключительно крысиными сердцами. Трудно предположить, откуда, собственно, у старушки возникла столь странная потребность; автору представляется, однако, что убиенные крысы служили одной только цели – заставить собственные крестьянские сердца трепетать при одном имени воцарившейся над ними колдуньи… История полна примеров и посерьезнее – разного рода дешевые штучки порой вводили в заблуждение не одних только неграмотных крестьян… Вспомним, что писал тот же Бальтазарр Эст в своих «Скудных нотациях», которые, к слову сказать, далеко не так скудны: «Если над жилищем мага день и ночь стоят зловещего вида черные тучи, если окна гостиной за версту горят кроваво-красным светом, если в прихожей вместо слуги вас встретит цепной дракон, неухоженный и потому особенно зловонный, если, наконец, навстречу вам выйдет некто со сверкающим взором и увесистым посохом в руках – тогда вы можете быть совершенно уверены, что перед вами ничтожный колдунишка, сам стыдящийся собственной слабости. Самый никчемный из известных мне магов не вылезал из плаща, расшитого рунами – по-моему, даже спал в нем; самый сильный и страшный из моих собратьев, чьего даже имени поминать неохота, предпочитал просторные заштопанные рубахи…»
Декан помедлил и уронил перо.
– Ты цитируешь по памяти? – удивилась Тория. Декан усмехнулся с некоторой долей самодовольства.
– Я видела… его, – тихо сказала Тория.
Декан, безусловно, понял, что речь идет вовсе не о великом маге Бальтазарре Эсте.
Затрещала свечка; Тория выпрямилась, взяла со стола маленькие щипцы и аккуратно подрезала фитиль. Спросила негромко:
– Кстати, кто этот сильный и страшный маг, который, по словам господина Эста, так любил старые обноски?
Декан усмехнулся:
– А это учитель Эста… Он умер лет сто назад.
Он замолчал и вопросительно уставился на дочь. Тория казалось рассеянной – но декан видел, что все ее мысли вертятся, как собачки на привязи, вокруг одного очень важного для нее предмета. В конце концов предмет ее размышлений обрел, наконец, форму, вырвавшись словом:
– Солль…
Тория запнулась. Декан доброжелательно ждал продолжения; тогда она с трудом отодвинула тяжелый фолиант и присела на освободившийся край стола:
– Это впечатляет… Шрам и… все остальное. Ты даже не можешь себе представить, насколько он изменился… Ты ведь не видел его раньше… – она помолчала, покачивая ногой в узконосом башмачке. – Господин Солль… Блестящий надутый пузырь… И вот ничего не осталось – только порожняя оболочка, пустая крысиная шкурка. Право же, отец, зачем… – оборвав себя на полуслове, она красноречиво, с преувеличенным недоумением пожала плечами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});