Путешествие длиною в жизнь - Юрий Сенкевич

А груз у нас собрался довольно солидный. И среди приборов, одежды и других вещей оказались совсем необычные для той ситуации предметы. Хотя предметом то, что мы хотели взять с собой в Мирный, назвать нельзя. Антарктической весной, когда наступал полярный день и круглые сутки было светло, мы стали приводить в порядок территорию станции, очищать от накопившегося снега некоторые участки возле наших балков. И наткнулись на всеми забытый продовольственный склад, оставшийся от одной из предыдущих экспедиций. Открыли его — и что же там увидели? Огромных, двухметровых осетров! Притащили одного на станцию, а потом стали думать: что с ними делать? Их там такое количество! Не пропадать же такому деликатесу! Но как их использовать? И можно ли? Подняли старые документы, по которым выяснили, что осетры были завезены на "Восток" чуть ли не шесть лет тому назад.

Хотя рыбины хранились при очень низких температурах, но пролежали столько лет. Срок немалый. Все же решили рискнуть — сварили и стали пробовать. Оказалось, что осетрина даже с таким стажем была очень вкусной, и с нами ничего не случилось. И мы принялись баловать себя напоследок от души, — не оставлять же осетров здесь. Мало того, мы решили взять с собой в дорогу шесть рыбин и передать их на судне коку, чтобы во время плавания нас кормили за это как следует. Жизнь показала, что мы сделали правильно…

Сложив наш багаж в две большие кучи на взлетно-посадочной полосе, мы стали ждать оба самолета, уже вылетевшие из Мирного. Борис Беляев с частью груза должен был улететь на первом, а я с другой частью — на втором. Саше Завадовскому предстояло ждать второго рейса, Володя Медведков пока задерживался на станции, чтобы не оставлять людей без врача.

Наш радист Володя Терехин сообщил, что самолеты в воздухе, но что первым приземлится второй "борт". Беляев сказал мне: "Ты лети на нем, как и договорились, а я полечу на следующем". Вскоре мы увидели, как один самолет стал заходить на посадку. Приземлился. Двигатели, как и положено, не выключались, хотя по "восточным" меркам было тепло — только минус 40 градусов. Быстро погрузили одну кучу багажа, дозаправили самолет, взлетели. А другого самолета, вылетевшего из Мирного раньше нашего, все еще нет.

Мы были в воздухе примерно минут десять, когда увидели тот самолет, который должен был прилететь на "Восток" первым. С него сообщили, что они не могли найти станцию, кружили в ее районе, но не обнаружили. Летчик передал: "У меня горючее на пределе, я не могу лететь на "Восток", потому что не смогу потом вернуться. Я возвращаюсь в Мирный". Он развернулся и полетел вслед за нами, хотя и не в пределах видимости, ведя переговоры по радио.

До Мирного оставалось примерно километров 150, как вдруг самолет, следовавший за нами, не вышел на связь. Что случилось? Куда исчезла машина? Подлетаем к Мирному, снижаемся, видим — внизу огромная толпа встречающих. Помню, подумал про себя: "Ничего себе! Вот как встречают героев-"восточников"!" Но выйдя из самолета, я понял, что все эти люди собрались вовсе не для того, чтобы приветствовать меня, хотя те, кто перезимовал на "Востоке", действительно заслуженно пользуются уважением среди полярников.

Меня же вместо приветствий чуть ли не вытолкали из "ила", быстро повыбрасывали наш груз, самолет заправили, заполнили горючим дополнительные баки, и он взлетел. Ничего не понимая, я остался при своем грузе и стал думать: что же происходит? куда мне идти? Одно утешение, что здесь тепло только минус 2 градуса. Тогда почему самолет не заглушал двигатели, а сразу улетел?

Оказалось, что, пока первый самолет искал "Восток", он израсходовал столько горючего, что его не хватило даже на обратный путь. До Мирного летчик не дотянул и был вынужден посадить самолет километрах в ста от него. Хорошо еще, что они уже пролетели над районом гигантских трещин в антарктическом куполе. Место это очень опасное, и там погибло в свое время немало людей. Поэтому-то в Мирном и торопились отправить, не теряя ни минуты, второй "ИЛ" на помощь первому. Счастье, что у того обошлось при вынужденной посадке без поломок. Вскоре оба самолета вернулись, но о полете на "Восток" в этот день не могло быть и речи.

Я оказался в Мирном один, никого толком не знаю. Куда идти? Естественно, пошел к братьям-врачам, в медпункт, где уже жил перед отлетом на станцию почти год назад. Тогда я и познакомился с теперешним старшим врачом экспедиции Игорем Рябининым. Надо сказать, что медицина в Мирном была на очень достойном уровне. В отдельном домике (который тоже был под снегом) имелись отличная операционная, перевязочная, процедурная, были зубоврачебный и рентгеновский кабинеты. Потом я спал на рентгеновском аппарате и все время сползал с его скользкой поверхности. Другого места не оказалось, так как кроме нас, троих врачей с "Востока", медпункт принял и новую смену врачей. Было тесновато. Впрочем, так было во всем Мирном, потому что все оказались вместе — прежние участники экспедиции еще не уехали, а новая смена уже прибыла. Антарктическое столпотворение.

Придя в медпункт, я встретился с Игорем Рябининым, он помог мне устроиться на новом месте. А потом начались разговоры о том, как у каждого из нас прошла зимовка. Игорь поведал мне, как он решил вывести птенцов императорских пингвинов. Пингвины, как известно, выводят своих птенцов в самые лютые морозы. И делает это пингвин-отец — у него на животе есть специальная складка, где он и вынашивает (сказать "высиживает" будет неправильно) яйцо. Игорю стало жалко птенчиков, которые вынуждены появляться на свет в середине зимы. И он решил вывести их в тепле.

Он собрал штук шесть пингвиньих яиц и поместил их в термостат, который был в медпункте для проведения биохимических исследований. Установив необходимую температуру в этом инкубаторе, Игорь стал ждать двадцать первого дня — именно такой срок нужен для появления цыплят. Но, в отличие от куриного, яйцо пингвина очень твердое, и когда приходит срок проклюнуться птенцам, пингвин-папа сам разбивает клювом скорлупу, поскольку пингвиненок еще слишком слаб, чтобы сделать это самостоятельно. Игорь тогда не знал ни такой особенности пингвинов, ни срока появления их птенцов на свет. И вот прошел 21 день — ничего, прошел еще день — опять никаких признаков… На тридцатый день картина не изменилась… И вдруг однажды ночью раздался взрыв в термостате. Стенки его разлетелись, а вместе с ними по всему медпункту разлетелись и ошметки уже разложившихся в яйцах птенцов. Запах был соответствующий и весьма стойкий. Игорь был так огорчен, так переживал случившееся, что долго ходил расстроенным. Окружающие же над ним потешались…

В первый же день, когда я прилетел с "Востока", меня встретил начальник нашей 12-й САЭ (Советской антарктической экспедиции) В.И.Гербович: "Юра, пойдем ко мне. Там сейчас будет Трешников, и ты нам все расскажешь. Ты же первый, кто пока прилетел с "Востока"". Пошли вместе в кают-компанию Мирного, сидим, разговариваем. Вдруг у входа послышались веселые голоса, женский смех: несколько человек спускались вниз по лестнице. В комнату вошел большой, шумный, красивый человек и с ним какие-то женщины. И вот я, вместо того чтобы обратить внимание на знаменитого полярника А.Ф.Трешникова, воскликнул: "Ой, смотрите! Женщины!" Моя реакция была понятна всем — человек с "Востока", год не видел женщин живьем…