Решальщики. Движуха - Андрей Константинов

— Экий ты, Витя, злой, — показно вздохнул Петрухин. — Злой, да еще собственник до кучи. Феодал.

— Да ты меня, Борисыч, по-настоящему злым-то еще и не видел! — огрызнулся Брюнет и прислушался к подавшей голос трубке: — Алла! Ты нашла Асееву?.. Ну?.. ЧТО?!. КОГДА?!!

— Что случилось? — наблюдая за его реакцией, синхронно вскинулись решальщики.

— Вчера, на проспекте Добролюбова, почти рядом с тем местом, где мы гуляли, Асееву сбила машина, — растерянно продублировал поведанное секретаршей Голубков. — Она сейчас в больнице.

Впавший в ступор Леонид какое-то время ошалело пялился на присутствующих, а затем, с грохотом опрокинув стул, подорвался и, не произнеся ни единого слова, пулей вылетел в дверь.

— Во дела, бля! — глубокомысленно резюмировал Комаров и в очередной раз утер пот со лба почти насквозь промокшим обшлагом рукава. — А ведь я вам говорил: неспроста это всё!

— Чего «всё»? — не догнал Петрухин.

— А того! Приличные люди в начале одиннадцатого с корпоративов не уходят!..

Колпино, 1 октября, сб.

Напротив послевоенной «пленно-немецкой» застройки трехэтажки, радуя замыленный урбанистическими пейзажами глаз, располагалось нечто вроде миниатюрного садика. А именно невеликая, примерно десять на десять, площадка, густо засаженная в половину человеческого роста пожухлыми кустами и прореженная редкими, в эту пору почти лысыми тополями. В эпицентре природного оазиса стояла надежно укрытая от случайных глаз покоцанная лавочка, являя собой идеальное место для проведения брифингов местной алкашни. Ну да в столь ранний, а к тому же субботний час скамья, разумеется, пустовала. Что пришлось очен-но на руку Пронину, обустроившему здесь наблюдательный, он же — «ожидательный» пункт.

Аккурат в минувшую полночь грянул календарный октябрь. В строгом соответствии с календарем днями еще бывало достаточно тепло, но по ночам уже случались заморозки. Неудивительно, что за почти час ожидания Пронин, в своем коротеньком полупальто и легких ботиночках, основательно продрог. В какой-то момент, дабы хоть немного согреться, он покинул свой пост и взялся наматывать круги по асфальтовым дорожкам микрорайона. Но когда бесцельное накручивание кругов наскучило, возвратился обратно: на лавке было зябко, во рту — кисло, а на душе — погано.

Время шло, а Машкины предки так и не выходили. Прождав еще минут пятнадцать, Пронин задумал было позвонить снова, но, экономя оставшиеся на счету мобильные копейки, не стал. Еще через пятнадцать, основательно закоченев, он и вовсе собрался уходить, но тут, наконец, из подъезда выползли долгожданные Архиповы-старшие и погрузились в стоящую под окнами машину.

Не успела та выехать со двора, как в кармане у Пронина запиликал телефон.

— Да… Я вижу, — синими от холода губами отозвался он. — Иду.

Молодой человек с немалым удовольствием покинул опостылевшую скамейку, снова продрался сквозь колючий кустарник и, наискосок миновав детскую площадку, опасливо озираясь по сторонам, нырнул в подъезд.

На площадке второго этажа дверь одной из квартир была распахнута. На пороге квартиры стояла Маша Архипова — в легкомысленном домашнем халатике и шлепанцах на босу ногу и с тревогой наблюдала за тем, как наверх поднимается Пронин.

— О, господи! Женя! Что случилось?

— Ничего.

— Как это ничего?! Когда ты позвонил, у тебя был та-акой голос!.. Я так и не поняла, что с Гавриком? Какая полиция? За что арестовали?

— Дура, чего орешь на весь дом? — сердито прошипел Пронин, преодолевая последние ступени. — Родаки надолго укатили?

— До вечера. Они сначала в «Мегу-Дыбенко», на шопинг, а потом собирались в кино.

— Уже легче… Может, ты меня все-таки пригласишь войти? Или так и будем на лестнице разговаривать?

— О, господи! Ну конечно! Входи… — Девушка схватила молодого человека за руку и потянула в квартиру, причитая и охая: — Ох, Женя! Горе ты мое…

…Десять минут спустя Пронин блаженствовал в горячей ванне, утопая в обильно взбитой, благоухающей пене.

Э-эх! За-ради такого кайфа не жалко было просидеть на холодной скамейке и еще «пару раз по столько». Тем паче что у них в общаге имелся только душ: один — на весь этаж. Да и тот «работал с перебоями»: холодную воду исторгал в неограниченном количестве, а вот с горячей бывали проблемы.

Здесь же, в ванной, на расстоянии протянутой руки на табуреточке сидела Маша и пожирала своего парня влюбленными, а одновременно полными болезненного сострадания серыми глазами.

Ох и глазища были у Маши! Кр-ррр-расота неописуемая!

Другое дело, что персонально Пронину много больше нДравились совсем другие части девичьего тела. В отношениях с женским полом Евгений был в большей степени «прагматиком-практиком», нежели «романтиком-эстетом»…

— Женя, ну как же так? Я ведь тебя еще тогда, после того случая просила — не пей так много! Ты, когда пьяный, себя совсем не контролируешь.

— У Пегова вчера был день рождения. Он пригласил нас в «Асцеллу». И чего? Мне надо было там сидеть и хлестать пепси-колу?.. Да и не так уж много мы и…

— Может, и немного. Но достаточно, чтобы выйти и угнать машину!

— Мы ее не угнали. Мы просто доехали до метро.

— О, господи! Да от «Асцеллы» пять минут пешком до «Спортивной»!

— Вчера «Зенит» играл и «Спортивную» на вход закрыли. Вот мы и прокатились. На Ваську.

— А магнитола? — напомнила Маша.

И это напоминание заставило молодого человека слегка смутиться:

— Мне… Я… В этом месяце моя очередь за общагу платить. А у меня с баблосами сейчас — полный «аут».

— Попросил бы у меня.

— Я тебе еще прошлые две штуки не отдал. И вообще, брать деньги у женщины — это пошло.

— А воровать, получается, не пошло?

— Да какое воровство? — оскорбился Пронин. — Если хочешь знать, этой магнитоле цена — две копейки! Китайское дерьмо, да еще и убитое почти!

— Да, но за эти «две копейки» Гаврика арестовали. Кстати, а откуда ты узнал?

— Мне его мамаша позвонила. Сразу после того, как его менты из дома забрали. В полном неадеквате.

— О, господи! Ну вот, а теперь дойдет очередь и до Пегова, и до тебя.

— Не дойдет. Гаврик нас не заложит, — не вполне уверенно мотнул головой молодой человек и страдальчески протянул: — Вот ведь уроды, а!

— Кто?

— Да менты, козлы эти! Они бы с таким усердием убийц искали, педофилов всяких!

— А ничего, что мой папа — полицейский? — ревниво напомнила Маша.

— Прости, к твоему батюшке это, безусловно, не относится. Кстати, о батюшке… Слу-ушай, у твоих предков, кажется, дача есть?

— Есть. В Ново-Лисино.

— А у тебя свои ключи имеются?

— Должны быть где-то. А что?

— Можно я какое-то время на ней перекантуюсь? Хотя бы пару дней? А там будет понятно — что да как? Заложил нас Гаврик или…

— Даже не знаю, — заколебалась Маша. — А вдруг Лагацкие заметят?

— Кто заметит?

— Лагацкие. Это наши соседи по участку. Они там постоянно живут. Если увидят тебя — сразу родителям позвонят.

— Не заметят! Я даже из дома выходить не буду. Даже свет зажигать не стану. А? Машута?.. Да будь ты человеком!.. Иначе мне всё — край!

— Ну хорошо… — сдалась девушка. — Я… я поищу. Ключи.

— Машка — ты прелесть! — Мыльной правой рукой Пронин неожиданно схватил ее за талию и притянул к себе. — Иди ко мне!

— Женька! Перестань! Ну не балуйся, слышишь?! — засопротивлялась Маша.

— Знаешь как я тебя сейчас хочу?

— Не знаю. Всё, отстань! Грейся!

— Вот смотри, — Пронин слегка приподнялся и продемонстрировал: «как именно». Хочет.

Сугубо внешне «желание» смотрелось достаточно убедительно.

— Ффу, пошляк! — как бы смутилась Маша, снова делая попытку вырваться.

Но свободная левая рука молодого человека уже по-хозяйски шарила под полами ее халатика. За коими, полами, как еще на лестничной площадке успел отметить и оценить Пронин, ничего, кроме трусиков и наливного крепкого девичьего тела, не было…

Затрещала хрупкая ткань, посыпались на кафельный пол пуговицы…

Согласно закону Архимеда выплеснулась через борт вытесненная погруженным в чешскую сантехнику вторым телом пенная вода. И…

И девушка, как некогда изящно высказался позабытый графоман-романтик, он же — мастер тончайшей Еротической прозы: «…доверчиво положила ноги ему на плечи».

Ну а далее пошёл уже чистый Аверченко:

«…и всё заверте…»[16]

Санкт-Петербург, 1 октября, сб.

Яна проснулась внезапно, будучи вырвана из тревожного сна слаженно-хоровым бабьим возгласом «ОЙ!». Именно такой эмоцией соседки, они же — подруги по травматологическому несчастью, отреагировали на внезапное появление в палате Купцова.