Андрей Ярославич - Ирина Горская

Андрей почувствовал, что ему и самому вовсе не интересно глядеть на этих бегущих в беспорядке мужиков.

— Ладно! — произнес уже ставшее привычным здесь словечко. — Сбирайтесь, когда восхочется!

Они разошлись по домам с явным удовольствием. А сбираться, так более и не сбирались!..

На открытом поле теперь упражнялись лишь дружинники, приехавшие с Андреем. Но Андрей оставил Михаила приказывать им. Для себя он заметил, что ему самому интересно, когда только он и Лев. Тогда это как будто поединок, похожий на поединки, описанные Гомером и Вилардуэном…

Но все же спросил Льва:

— А как же мне отец сказал, будто пешцы новгородские три корабля, из свейской земли приплывшие, потопили? Как это они? Ведь они такие неуклюжие, как медведи! И ничего не умеют, бегут все вместе — и всё!..

— Медведь — зверь могучий, — отвечал пестун. — Как навалится — не скоро вывернешься из-под него! Пешцы новгородские силой берут, врукопашную смело схватываются. А что до трех кораблей, так, может, их не три было, поменее числом… Да что такое свейские корабли, перевидал я их на Идыле! Деревянная просмоленная колодка под холщовым парусом — вот тебе корабль! Вон пустой качается у берега, днище проткнешь, ну и потонет…

— Но ведь этих пешцов мало совсем!

— Приметливый! — Лев нарочито вытаращил глаза, и мальчик прыснул. — Углядел, что мало их! — хохотнул и пестуй. — А для того и нанимают князей с дружинами, себя-то берегут!

— Александр приедет сюда… — проговорил Андрей с детской задумчивостью…

Чуткий и умный мальчик уже понимал, что его-то княжение в Новгороде — игра, затеянная отцом и Александром. Он даже и не сердился на отца за то, что тот не объяснил ему совсем все. Не все было понятно, и то, что не было понятно, оно, наверное, было страшное, злое… нет, противное, грязное… Но легко было понять, что здесь, в Новгороде, Андрей ничего и не должен делать, а просто жить, как жил у отца… Но что бы делал настоящий, возрастный князь? Александр что бы делал?.. Андрей уже заметил за собой, что отец и старший брат для него — настоящие правители… Что бы они сделали? Силой заставили бы Мишиных ополченцев упражняться с оружием? Наказали бы, посадили бы в темницу тех, кто осмелился ослушаться? И эти мужики сидели бы в темнице темной… И это было бы правильно!.. Потому что все остальные сделались бы послушны… И ведь о людях низкого рода следует одно лишь думать: послушны ли они приказаниям… Но Андрей все представляет себе, что в темнице должно быть страшно… И Михаил сказал, что всем этим людям низкого рода тоже надо жить и дышать… Но захват городов и земель и княжеская власть и сила — важнее жизни и дыхания всех этих людей низкородных… Так ли?.. А если видеть не много людей сразу, а каждого человека в отдельности? Тогда не сможешь посадить такого человека в темницу, наказать за непослушание… Но разве по учению Господа нашего Христа не может сотвориться значимым всякий человек, всякого рода и всякого звания? И святой Андрей, уродивый во имя Господа, юность свою в рабстве проведший; и царица Онисима, оставившая царство свое; и святой Андрей Боголюбский, царство свое украшавший и ширивший… А как же Гомер, Платон и Аристотель? Ведь и они значимы и понимали значимость человеческую… Но были язычники… Или втайне были просвещены Господом?..

Чем далее уходишь в мысли свои, тем больше странного и неясного… Будто движешься полем бескрайним… как тогда, когда он убежал ночью после испытания…

Мальчик покусывал ноготь указательного пальца машинально… В голубых солнечных глазах затаилась печаль искренняя детская… Андрей вдруг подумал о себе, что ведь он совсем ничего не может сотворить; одни только мысли путаные одолевают его, а деяний никаких не вершит; живет как живется… И то, что он еще невозрастный, никакое не оправдание бездействию его…

Круглолицый мальчик нахмурился; могло показаться на несколько мгновений, будто брови нависают над глазами, почти скрывая их…

Но было вокруг столько нового, и жить как живется — в удовольствие было мальчику.

Вместе с пестуном своим отправлялся он в далекие прогулки верхом. Снег на дорогах был крепко утоптан, копыта коней не скользили, не разъезжались, солнце вдруг озаряло золотистую шерсть Злата…

Лев говорил, что там, подалее, — страны, где солнце не заходит почти целый год, огнистые сияния озаряют половину неба… Реки широкие, длинные, вода сердитая пенится… Урман — густой лес, еловый, сосновый, и другие, неведомые хвойные деревья высокие растут…

Конечно, и Лев, и Михаил, и многоопытный в исполнении княжеских поручений тайных толмач Темер — все видели ясно, что Андрей в Новгороде, будто дитя в гостях. У Темера были в дружине свои верные люди. Уже несколько раз отсылал он Ярославу вести о продвижении немецких орденцев — укрепляют крепость Копорье, обосновались в Пскове… Еще немного — и Север окончательно выберет свой путь — с немцами, свеями… И тогда потерян будет для Рюриковичей навсегда богатый Север… Тайные гонцы мчались от Темера из Новгорода в стольный Владимир к Ярославу; слово в слово запоминали вести Темера, слово в слово князю передавали… А от Ярослава неслись тайные посланные в Орду… Под кольчугами прятали золотые плоские кружки с изображениями — чернью — тигров и барсов — то были пропуска к самому хану…

Великий князь Владимирский уведомлял хана о продвижении рыцарей. Еще помедлить — и если Рюриковичи потеряют Север, потеряет его и Орда… А там, далее… Орда потеряет и русские княжества… Прочный союз южнорусов с Унгарией откроет дорогу русскую на Запад… И ведь исконно держались Рюриковичи и прежде этой дороги — дороги к немцам и франкам… Но не проще, не вернее ли теперь держаться хана? Он — сила и власть… Заря!.. Новый день… или… новая ночь…

А Новгород полюбил своего гостя малого. Редкий день обходился без подарка. Жемчуг северных рек — расшивать воротники-ожерелья и зарукавья. Мешки орехов кедровых… А тут пошла зимняя охота. Понесли на двор князя Андрея охапки лисьих и беличьих шкурок. Всякий день — свежатина к трапезе — зайцы зимние…

Андрей уж не думал о том, как не послушались его новгородские пешцы. Миша принес ему в подарок невиданный снаряд — лыжи!.. Поднимал Миша лыжи в крепких руках, вертел, показывал Андрею:

— Видишь, как резаны! Испод я гладил ножом отточенным, ловки наладил…

Лыжи — сделалось для мальчика самое лучшее, самое желанное! Нестись на выструганных досках по снежным, всхолмленным полям… Но Льву лыжи не дались. И он ревниво поглядывал на парнишек постарше Андрейки его, которых Миша послал на княжеский двор. По целым дням Андрей гонял с ними на лыжах, учился ставить капканы на зайцев и лисиц; угощал своих новых служителей-сверстников в столовой палате… Но это нельзя было бы назвать дружбой, Андрей просто увлекся этими новыми для него занятиями, получил новых для этого служителей себе и всячески старался удовольствовать их — несколько раз жаловал одеждой со своего плеча, дарил привезенными из Владимира чарками и заморскими кубками… Маленькую чарочку подарил тому, кто лучше всех учил его ходить на лыжах… Вспомнил сына Анки, слезами наполнились глаза, тоска больная сжала сердце…

— Дареного не воротишь, другую такую добудем тебе, — сказала пестунья.

Но неужели она не поняла, почему он плачет? Или ей так легче, когда память живая саднящая погребена под грузом повседневных мелочей?..

Но некогда было задумываться. Каждый день — что-то новое, занятное… К обеду принесли холодное, очень вкусное сало.

— Догадайся, князь, что ешь? — спросил Темер.

Андрею тотчас сделалось занятно.

— Сало какое-то… Может, заячье или медвежье?..

— Это, князь, рыба сырая, строганина…

Чудесного вкуса была эта строганина, мальчик пристрастился к этой северной пище лакомой, она сделалась одним из удовольствий его новгородской жизни…

Казалось, навечно покрыто все снегом, пушистым и мягким, и утоптанным, твердым. Но пришла весна, оборотила снег ручьями журчащими. Рыба проснулась, птицы — дикие гуси — потянулись назад на Север, туда, где родились в гнездах родительских, и теперь возвращались, чтобы самим свить гнезда и вывести птенцов. Заголубела вода в Волхове…

— Скоро, скоро увидишь на Волхове корабли, — обещал Лев.

Но прежде кораблей пришла святая Пасха. И Андрей подумал о том, что пора сделаться правителем — жемчужной тучей.

— Надо бы к празднику святому отпустить посаженных в темницу, — сказал Михаилу и Льву.

— Благое дело, князь, — отвечал Михаил, — да только ты не ведаешь, за какие вины посажены эти люди в темницу новгородскую. Ежели ты в силах вины эти разобрать со вниманием, разбери и кого следует — отпусти…

Андрей нахмурился. Его всегда тяготил вид нищебродов у церквей. А сколько мучений примет его душа, покамест будет он разбирать дела осужденных, наверняка путаные и неясные… Но, признав правоту Михаила, он все же отворотился от него и сказал пестуну: