Андрей Ярославич - Ирина Горская

Ирина Горская

НЕДОЛГИЙ ВЕК

Исторический роман

Из энциклопедического словаря, изд. Брокгауза и Ефрона, т. ІА, Спб, 1890

НДРЕЙ ЯРОСЛАВИЧ — третий сын великого князя Ярослава Всеволодовича, князь суздальский, в 1250–1252 г. великий князь Владимирский, умер в 1264 г. В 1247 г., по смерти отца, Андрей Ярославич с братом, Александром (Невским) поехал в Волжскую орду, а оттуда в Монголию к великому хану. Из этого трудного путешествия Андрей Ярославич возвратился спустя два года с ярлыком на великое княжение Владимирское, хотя не был старшим братом.

В 1250 г. Андрей Ярославич женился на дочери Даниила Галицкого и завязал с ним сношения. Во Владимире Андрей Ярославич прокняжил недолго. В 1252 г. Александр съездил на Дон к Сартаку, сыну Батыя, управлявшему тогда Ордой, с жалобой на Андрея Ярославича, что он не по старшинству получил великокняжеский стол и несполна платил хану выход.

Вследствие этой жалобы Александр получил ярлык на великое княжение, а против Андрея Ярославича были двинуты татарские полчища под начальством Неврюя. Узнав о татарском нашествии, Андрей Ярославич воскликнул: «Доколе нам между собой ссориться и наводить татар; лучше бежать в чужую землю, чем дружиться с татарами и служить им!»

Татары настигли его под Переяславлем, разбили и заставили искать спасения в Новгороде, откуда он удалился в Швецию.

В 1256 г. Андрей Ярославич возвратился в отечество и с любовью был принят Александром, который помирил его с ханом и дал в удел Городец и Нижний, а потом Суздаль. Сохранилось известие, что Андрей Ярославич по смерти Александра (1263) опять добивался великого княжения, но хан оказал предпочтение следующему брату Ярославу.

ИСКРЕННЕ БЛАГОДАРЮ КСЕНИЮ ИОСИФОВНУ ЮСТЫНЕНКОВУ И АНДРЕЯ ИВАНОВИЧА АРТЕМЬЕВА ЗА ПРЕДОСТАВЛЕННЫЕ ЦЕННЫЕ ДЛЯ МЕНЯ ИСТОРИЧЕСКИЕ И ЭТНОГРАФИЧЕСКИЕ МАТЕРИАЛЫ И СВЕДЕНИЯ.

ГОСПОДА ОТЦИ И БРАТЬЯ! ОЖЕ СА ГДЕ БУДУ ОПИСАЛ, ИЛИ ПЕРЕПИСАЛ, ИЛИ НЕ ДОПИСАЛ. ЧТИТЕ, ИСПРАВЛИВАЯ БОГА ДЕЛЯ, А НЕ КЛЕПИТЕ, ЗАНЕЖЕ КНИГЫ ВЕТШАНЫ, А УМ МОЛОД НЕ ДОШЕЛ.

Лаврентьевская летопись

Пролог

Казалось бы, при таком разорении не до праздников, и чужие воины стояли станом за лесом в большом поле; и уже и мудрено было понять, враждебное ли это воинство или в поддержку; однако приблизился день богини Анге, великой матери, покровительницы женщин и девиц, посылающей добрых богатых женихов и здоровых детей. С утра в поселении бежанском, вдоль берестяных лиственных шалашей, мимо крытых ветками землянок, пошли с песнями принарядившиеся, как могли, девицы. Впереди ватажки девичьей две девочки малые несли разукрашенные пестрыми лоскутками березовые ветки. Береза — «келу» — священное дерево богини Анге. «Прявт-тейтерь» — девичья глава — принимала от выходивших из шалашей и землянок женщин и детей скудные по смутному времени даяния на праздничную священную трапезу и передавала шедшей рядом девице-казначее масло, яйца, муку…

Звонким чистым голосом запела девушка-главарь величальную песню о березе священной, остальные девицы подхватили.

Так, с песней, через поселение прошли, вышли березняком на поляну к речке. Здесь костер развели, кушанье праздничное — драчену — приготовили. После трапезы снова пели песни богине, венки березовые лиственные свили. С песнями к воде пошли…Веселые девичьи песни запели…

Каль юре сялговсь, ялганякай,Пильгалнязе…Ой, о корень ивы, подруженька моя,уколола я ноженьку свою.Ой, укололась, да не больно.Ой, да и больно, а друг мой со мною,друг мой со мною…

Меж стволов беленых с темными заплатками-повязочками будто мелькнуло что-то, шорохами шелохнулось… Но девушки, увлеченные песнями, не видали. Она одна увидала, и сердце ударилось в груди. Всадник на таком коне — диво небывалое в здешних местах. С того еще, самого первого раза она загляделась на коня — высокого, стройного, золотистого, настоящего парадного княжеского коня. И всадник нарядный был одно с конем — князь. И невольное было чувство — такой по ее роду, такой по ее княжескому роду, — князь… Но приметил ли он ее? Как мог приметить, когда она, в одной грубой рубахе, неприбранная, без украшений потребных, боялась показаться на люди, украдкой поглядывала из своей землянки, пленница… Но неужто приметил? И не потому ли принесли ей одежду достойную и украшения? И с видом важным говорила посланная, что Пуреш, князь, милостиво дозволяет ей праздновать с девушками день богини Анге, великой матери… Пуреш… враг ее отца! Жив ли отец? Сердце говорит: нет. А этот всадник вдвойне, втройне враг и погубитель… Но он ей по ее роду. Она отомстит и ему и ненавистному Пурешу, она войдет в род этого всадника, она проклянет этот род, ведущий свое начало от знатнейших из знатных Севера и ромейских, греческих земель; и, пусть и многое свершив, род этот погибнет мучительно…

Он привязал коня к березовому стволу, снял сапоги, совсем разулся. Тихо двинулся на голоса звонкие девушек. Темно-красный плащ, расшитый жемчужными колечками, откинулся небрежно на траву. Солнце пронзило светлую листву ударами резкими копий-лучей. Он приостановился, расправил плечи. Полуденным светом озарило его, еще молодого, еще почти такого, каким замрет он пятнадцать лет спустя в стенной росписи в церкви Спаса на Нередице близ Новгорода… Смуглое лицо, узкий нос крючковатый, огромные темные византийские глаза, острая бородка, прямые темные волосы— до плеч почти…

Неужели Пуреш, этот дикарский князек, полагает сделать его насильником, орудием мести? О, за такую попытку унижения Пуреш был бы достоин смерти… С досадой вспомнился вечерний разговор с Пурешем. Не следовало спрашивать, кто эта девушка. Но разве со> знавал тогда, что глянулась? Нет, просто видно было, даже по одному взгляду, быстро брошенному, что она высокого рода, вот и спросил. И Пуреш открыл, когда можно будет увидеть ее, — в девичий праздник.

— Но берегись, князь, — добавил с усмешкой, — в девичий, женский праздник прячутся мужчины и юноши. Кого приметят — могут и насмерть забить. Накажи воинам своим…

Воинам наказано строго, и воеводы и десятники доглядят. Излишние непорядки и убийства и ссоры с местным народом — ни к чему. Но этому дикарю Пурешу, едва по-русски выучившемуся говорить, он укажет место! Знает как!..

— Скажи мне имя дочери Пургаса…

— Утяша…

Какое мягкое утешное имя… И отчего такая нежная жалость сжимает сердце так больно? Никогда прежде не было такого. Отчего эта нежная жалость к девушке, сильной и красивой? Прежде, бывало, хотелось женского естества — брал, дарил подарками в благодарность, но такого, как нынче, теперь, нет, не случалось такого…

Он смотрел сверху, с береговой крутизны, как пели внизу у воды девушки. Слова их песен были ему непонятны. Они пели о красавице, которую похитил темнолицый и темноглазый бог молний и грома — Пургинэ. Девушки стали парами и, держась каждая пара за один березовый венок, целовали друг дружку в щеки, обещались дружиться, посестриться. И снова пели песни во славу березы — келу — священного дерева богини Анге.

Он стоял высоко, чуть пригнувшись в кустах. Девушки не могли видеть его. Но он знал, она чувствует его; она чувствует, что он здесь!

И она знала. Она пела громко; знала: он слышит и не может понять слов. Она ощущала странно и завораживающе свое упрямство, его чуждость и их обоюдную — несмотря ни на что — близость. Это была странная близость, уже теперь она была и после должна была странно укрепиться. И она пела все громче!

Теперь он совсем ясно видел, как отлична от всех она. Все были рослые, сильные, но тяжелый труд каждодневный огрубил их. И только она была прекрасна, как настоящая дочь правителя. Лицо ее было светлое, и длинные волосы — бледно-светлы, и солнце зажигало в раскосых зеленовато-голубых глазах золотистые теплые отсветы. А взгляд, смутный, улыбчивый, уходил. Казалось, будто она и не видит ничего вокруг, в себя смотрит, в самую глубину души своей; Прекрасное тело облечено было длинным платьем в шесть цветных узорчатых полос. Кожаный пояс увешан был раковинками и золотыми монетами; и двенадцать тонкольняных платков, расшитых красной шерстью и кручеными золотыми нитями, заткнуты были за пояс. Светлые, обнаженные до локтей прекрасные руки украшались витыми браслетами без замочков, золотыми и серебряными. На прекрасной груди, горделиво высокой, переплетались цветные камешки бус; и эти низки разноцветных бус придавали невольно всему этому облику прекрасной сильной девушки нечто радостное и совсем детское.