Андрей Ярославич - Ирина Горская

И слезы вдруг слышались в ее голосе. Мальчику передавались эти непонятные ему тревога и горечь; от-крытым добрым детским сердцем стремился он утешить свою кормилицу, теплыми ручками охватывал за шею, головкой припадал к плечу… И она улыбалась сквозь слезы виновно, винила себя за то, что встревожила его, и целовала тугие яблочные щечки…

А старая бабка качала его в колыбели и пела песенки на простом языке, на каком все здесь говорили:

Сия рога скалынест, нурьк, нурьк,Сырнень сюро букинест, нурьк, нурьк…Коровушка — серебряные рожки, баю, баю,Бычок — золотые рожки, баю, баю…

Дом был деревянный и казался ему теплым, хорошим. Возле дома росло большое дерево с таким раздвоенным стволом, верхние ветки заглядывали в окна. Кажется, это было самое первое его осознанное желание: взобраться на дерево, быть высоко. До двух лет кормилица поила его своим молоком. Он сильный рос. Помнил, как забирался на ее колени, припадал к груди и сосал.

В доме было женщин больше, чем мужчин. Молодые и просто взрослые женщины ходили в белой одежде, разузоренной красным; старухи все были в белом и черном; и черные платки, будто птицы черные. У старой бабки лицо было большое и круглое, большой нос набряк, и губы мягкие отвисли. Она тяжело сидела на лавке, одной рукой обхватив его, другою — его молочного брата. Как звали этого мальчика, товарища его первых детских игр, Андрей так и не запомнил; и уже и не вспомнил никогда. Пестунья после никогда не говорила о своем сыне. Быть может, ей больно было вспоминать?

Уже тогда складывалось: со своей пестуньей он говорил по-русски, а со всеми другими — на мордовском диалекте. Он был еще маленький, обходился немногими словами и на одном и на другом языке. Мордовского имени у него не было, это он хорошо запомнил; звали его Андреем, Андрейкой.

Он уже знал, что живет в крепости. Однажды Анка, пестунья, принесла его на руках в большой высокий деревянный дом. Встала с ним на руках у окна косящатого. Сверху он увидел длинную серебряную реку. Живо потянулся вперед. Анка прижала его к груди. Сказала ему, что в этом доме он родился, а отец его богат и знатен и возьмет его к себе. Он испугался, что останется без нее, и сказал:

— Ты всегда будь со мной!

Она поцеловала его в щеку.

В крепости жили правитель и сын правителя. Андрей видел их. Собрались все в большой горнице в том высоком деревянном доме. Андрей маленький сидел на пестро вышитой подушке в кресле большом. Анка стояла рядом, совсем близко. Люди нарядные кланялись ему и показывали и ставили возле кресла золотую и серебряную посуду. Он знал, что это золото и серебро. Ему особенно понравилась маленькая серебряная чарочка. Он сразу сильно захотел, чтобы она у него была, чтобы с ней играть; и только об этом думал. Он потянул Анку за рукав, повернул голову и сказал почти громко, указав пальчиком:

— То хочу!..

Кажется, Анка не знала, как поступить. Но большой толстый человек в длинной одежде, затканной толстыми золотыми нитями, улыбнулся сквозь бороду и, почтительно наклонившись, поднес Андрею чарку серебряную. Мальчик зажал ее в кулачок. Толстый человек заговорил на русском языке; он как будто обращался к Андрею, но и знал как будто, что Андрей не поймет его, и хотел, чтобы слышали правитель Пуреш с сыном своим. Другой человек из прибывших говорил по-мордовски, повторял, кажется, слова первого. Но маленький мальчик и вправду не мог понять; все слова, и русские, и мордовские, были непонятные.

После Анка сказала, что это были послы его отца, привезли ему подарки.

— Где подарки? — спросил он.

Анка улыбнулась. Большой воин, ее муж, и старая бабка засмеялись. Для маленького Андрея подарком была только серебряная чарочка, с ней можно было играть.

Они играли вдвоем на пестром половике теплом, Андрей и сын Анки. Андрей прилег, опираясь на локти, и катал свою чарочку на полу. Вдруг молочный его брат резко протянул ручонку и, улучив мгновение, когда Андрей отпустил чарочку, сам схватил занятную: блестящую игрушку. Андрей почувствовал даже и не обиду, а просто очень сильное изумление. Он уже понимал, что. вот так схватить принадлежащее ему— означает нарушить его права какие-то, и даже как бы нарушить какие-то — свыше — установления. И за такое нарушение ведь и наказание должно было быть — свыше. И Андрей не бросился отнимать, а только ждал, смутно и с изумлением; ждал восстановления и возмездия — свыше. Но дело все же было совсем еще детское, и потому возмездие воплотилось в шлепке подоспевшей Анки. Она уже хотела выхватить из руки своего сына серебряную игрушку. Мальчик надулся на шлепок материнский. И тут вдруг Андрей понял, что существует нечто более ценное для него, нежели обладание занятной желанной игрушкой.

— Нет! — громко произнес он и вытянул ручку, останавливая свою пестунью.

И Анка послушалась мальчика, которому еще и трех лет не исполнилось; послушалась, потому что он был ее господином.

Маленький Андрей встал на пестром половике. Он ничего не сказал, не приказал; но молочный его брат тоже поднялся и остановился против него с покорностью. Андрей не протянул руку, но мальчик наклонился и поставил у его босых маленьких ступней серебряную вещицу.

— Возьми, играй! — коротко сказал Андрей.

Медленными движениями мальчик наклонился и поднял чарочку. И с чарочкой в руке склонился, поклонился Андрею. Андрей наклонил голову и повторил:

— Играй…

Независимо и решительно прошел босыми ножками крепкими, толкнул обеими ладошками дверь, выбежал вприпрыжку из сеней во двор, взобрался на лавку у стены дома и заболтал ногами, улыбаясь…

Анка позвала его. На половик была поставлена миска с кашей. Анка дала ему и его молочному брату деревянные ложки. Стали есть. Ели из одной миски. Старая бабка сказала пестунье, что Андрей будет настоящим правителем, красивым и милостивым.

— Будет он словно туча, рассыпающая жемчуг! Уже и теперь видно… — сказала бабка. И гордилась им.

Жемчуг Андрей видел. Жемчуг находили, добывали на отмелях длинной серебряной реки, которую звали Идыл или Волга. Жемчуг был кругловатый, мелкий и мягко сияющий, из него бусы низали. Андрей представил себя в нарядной золотой одежде, как будто он стоит высоко или сидит на красивом невиданном коне; поведет рукой — и туча над его вскинутой ладонью взовьется и всех вокруг — много людей — осыплет жемчугом, словно дождем частым…

И больше никогда Андрей не играл серебряной чарочкой. Даже и не испытывал желания взять ее в руки. Он подарил это своему подданному; и было бы недостойно— брать подарок назад или даже просто касаться его… Запомнилось, что правитель должен быть красивым, самым нарядным и милостивым, как эта сказочная жемчужная туча, дождем сыплющая жемчуг, не разбирая и не считая…

Анка, старая бабка и большой воин могли быть сердитыми, кричали, приказывали, и их слушали. Но с ним они были ласковы. От них тепло и защитно было. Старая бабка рассказывала длинные сказки о Дятле и Соловье. Они были его предки, такие крылатые люди, с большими, темными, длинноперистыми крыльями. Жили на самых высоких деревьях, в гнездах из веток сухих. Бились друг с другом клювами острыми, летели высоко в небо и бились там. И темные длинные острые перья падали, кружась, вниз. От боевых кличей листья опадали с деревьев, звери убегали стремглав. Дятел и Соловей владели всеми этими землями. Своих дочерей они отдали замуж за бога молний и грома, и пошли от того мордовские князья. И вот однажды князья из Руси ехали этими землями. Старые мордовские князья приказали своим детям и внукам приветствовать пришельцев, поднести им жемчуг на большом блюде и кашу просяную. А молодые князья, дети и внуки, вышли жадные; кашу сами поели, жемчуг меж собой поделили. Чем приветствовать пришельцев? На блюдо, где жемчуг был, и в горшки, где каша была, положили землю и песок. Землей и песком поклонились пришельцам. И те подумали, решили, что им отдают все эти земли в полное владение…

Маленький мальчик уже знал, что явился от двух корней; и знал, что слишком многое должен исполнить, слишком многих примирить, слишком многое создать… И уже смутно-смутно сомневался; а сможет ли? И что оно такое, все это, все, что должен он совершить?..

Сделалась первая зима, которую он запомнил. Снег был совсем белый, яркий; землю, и ветки деревьев, и крыши домов покрыл ровно, красиво. Испекли пирожки с кашей. Огромную свинью держали, повалив на бок. Он смело зажал в кулачке деревянную рукоятку ножа и сильно вонзил… Большой воин крепко направлял его руку. Живая плоть животного противилась упруго. Один старик отвалил заранее камень во дворе, это был священный камень, и спустил в неглубокую Ямку темную кровь. Андрею дали свиную большую голову. Он удерживал ее за ухо у своего смеющегося лица и прыгал на месте. Рядом с ним прыгал и смеялся его молочный брат.