Солнце в день морозный (Кустодиев) - Адель Алексеева

На плотной кремовой бумаге с широкими полями был напечатан убористый новый шрифт; штриховые рисунки, специально сделанные Борисом Михайловичем для этой книги, получились в печати неплохо, гравюры тоже. Тут и фигурки мальчишек на голубятне, со змеем, рыночные сценки… Тут и рыбалка, сенокос за Волгой, уроки Власова, первые гипсовые фигуры…

Просматривая книгу, Борис Михайлович вспомнил, сколь многим он обязан Павлу Алексеевичу Власову. И решил теперь же послать ему первый экземпляр монографии.

"Дорогой Павел Алексеевич, — написал он. — Посылаю Вам монографию, а вместе с ней и мою самую горячую и искреннюю благодарность за ту Вашу любовь и исключительное внимание, которое Вы оказали мне, когда я тридцать лет тому назад пришел к Вам совсем еще мальчишкой и нашел у Вас все то, что сделало меня художником: любовь к нашему искусству и фанатическое отношение к труду — без того и другого я не мыслю себе никогда принадлежности к этой почетной корпорации людей искусства. Не знаю, удалось ли мне сделать и выразить в моих вещах то, что я хотел, — любовь к жизни, радость и бодрость, любовь к своему, «русскому» — это было всегда единственным «сюжетом» моих картин…

Всегда любящий Вас

Б. Кустодиев".

Кроме монографии, В. Воинов все эти годы работал над дневниковыми записями, в которых сохранился для нас образ замечательного художника в его повседневной жизни. Что может быть ценнее подлинных записей! Почитаем хотя бы небольшую их часть, относящуюся к различным годам жизни Б. М. Кустодиева, касающуюся как отношений его с художниками-друзьями, так и отношения вообще к искусству:

"8 ноября 1922 года Б. М. рассказывал мне, что третьего дня у него был М. В. Добужинский, принесший ему показать свои последние работы, о которых я столько наслышан, но которых до сих пор еще не привелось мне видеть. Б. М. очень ими разочарован. Современного Питера он не передал, не дал его жизни и ужаса. Борис Михайлович заметил: "Я видел, например, мальчишек, катающихся от хвоста лошади вниз. Да, это наша действительность, нелепая, некрасивая, быть может, но она есть, и художник должен ее отметить… Для художника не должно быть ничего безобразного, он должен принять жизнь, только тогда его искусство будет трогать зрителя и вообще иметь подлинную цену… Только на одной из литографий До-бужинский изобразил мальчишек, устроивших гигантские шаги около фонаря, но это — исключение…"

Потом говорили вообще об искусстве. Кустодиев вспоминал минуты слияния с природой, ночи в Швейцарии, когда он спал с открытым окном при десятиградусном морозе, тепло укутанный в мех (он очень любит так спать дышать легко). В окно видна цепь гор, залитых лунным светом, ярко горят звезды, и чувствуешь, как душа ширится, сливается с миром. А в городе? Мы все, словно св. Себастьян, пронизаны невидимыми стрелами, которые изранили все тело и сидят в нем, и не вытащить их. Чувствуешь, что твоя жизнь затрагивает кого-то другого, интересы переплетаются, скрещиваются, и не выбраться из сети этих сплетений, сковывающих нас в условностях…

18 февраля 1923 года. К концу обеда пришел К. А. Сомов. В столовой зашел разговор о рисунке… Б. М. стал жаловаться на трудности в его работе: "Вот блина даже не могу разрезать без усталости, а тут надо работать". Только что он закончил портрет Н. И. Кузьмина для Музея Красной Армии: "Когда начал работать, думал, что ничего не выйдет, руки трясутся, кисть пляшет, но потом дело пошло на лад".

Б. М. к сожалению отмечает, что не чувствует сразу пропорций или, случается, видит ошибки, но все-таки их делает и лишь потом исправляет. "Это, по-видимому, — говорит он, — общий недостаток нашего художественного воспитания. Ведь Серов тоже мучительно добивался этих пропорций и отношений, у него нет, как, например, у Рубенса или Ван-Дейка, ни одной головы как органического целого; есть великолепно схваченные глаза, рты, носы, но все это иногда как-то неловко слеплено друг с другом; не получается именно монолита, головы; у Репина — у того это есть".

…Потом вспомянули портреты К. Брюллова, Левицкого, Рокотова. По мнению Константина Андреевича, брюлловские портреты красивы и хорошо, уверенно построены, но непохожи, чувствуется трафарет. Поражались уменью старых мастеров схватывать сходство и все объединять. "Ведь Екатерина II позировала только иностранцам (Лампи, Рослену — последним была недовольна), а Левицкий, Рокотов… дай бог, чтобы издали взглянули на нее при проходе по залам, — а теперь, как покажется, что модель чуть сдвинулась, уже просишь немножечко повернуть голову влево или вправо", — сказал Б. М. Кустодиев.

…Затем Б. М. показал свои замечательные иллюстрации пером к "Леди Макбет Мценского уезда" Н. С. Лескова. Несмотря на свои постоянные сетования и примечания, что он не график, на самом деле он нашел совершенно своеобразную свободную технику штриха, как бы офортного…

17 марта. Кустодиев сообщил о разговоре с Петро-вым-Водкиным, который рассказал о плане постановки пушкинского "Бориса Годунова", затеянной Хохловым при участии Кузьмы Сергеевича. Он сказал Кустодиеву: "Мы, знаешь ли, решили выявить всю грандиозность идеи в мировом масштабе… Келья, например, задумана грандиозно… Я ее закатываю во всю сцену!.." "Постой, — возразил Б. М. (довольно, впрочем, робко), — ведь келья-то всегда бывает скромных размеров, маленькая…"

Реплика раздражила Кузьму Сергеевича: "Ну, это чепуха! Это быт! Нам решительно наплевать, как там было на самом деле! Важна идея! Что в этой келье зарождаются грандиозные события, пишется история чрезвычайного значения… в "мировом масштабе". На это Б. М. резонно заметил (уже не затрагивал больного вопроса о "быте"), что в грандиозной келье два действующих лица покажутся букашками и ничего грандиозного не получится; не лучше ли, сделав келью маленькой, поместить туда «больших» артистов!

Петров-Водкин, призадумавшись, согласился, что, пожалуй, Б. М. прав…

25 сентября 1924 года. Я застал Кустодиева за работой новой картины "Купчиха за чаепитием". Очень сильно написано: из последней серии это одна из сильнейших работ.

В комитет решено включить К. А. Сомова [К. А. Сомов был включен в комитет по организации выставки русских художников за границей. Он уехал с этой выставкой и больше не вернулся в Россию], Борис Михайлович протестует против посылки в Америку картины В. И. Шухаева «Вакханалия», которую считает слабой и ученической, «подделкой» под Рубенса.

Мы с Борисом Михайловичем рассматривали фотографии венецианской выставки; причем я при помощи лупы разобрал номера под картинами, и мы таким образом прогулялись по выставке!..