Целующиеся с куклой - Александр Хургин

— Хочу, — говорит, — у вас проживать.

Они ему говорят:

— Визу оформите и проживайте. Кто вам запрещает?

А он:

— Нет, — говорит, — я навсегда хочу, безвозвратно.

Клерк в первом окошке говорит:

— Я не понял. Вы что, политического убежища у нас попросить хотите?

— Просто, — говорит первая любовь Брунгильды, — хочу к вам эмигрировать. — И: — Расскажите, что я для этого должен сделать и куда обратиться.

Клерк задумался и долго оставался в состоянии задумчивости, а когда из него вышел, сказал:

— Обратитесь, — сказал, — в консульство Украины, в окошко номер один.

— А я в какое окошко обратился? И в какое консульство?

Клерк опять задумался. Хотя задумываться два раза подряд было ему трудно. Короче, его в этот день отпустили с работы пораньше и на завтра дали отгул.

Хорошо, опытный консул нашёлся и не растерялся. Он провентилировал всё в своих дипломатических верхах, согласовал и принял этого парня на ПМЖ. Справку только вежливо попросил предоставить — о том, что он психически здоров, — и принял.

А рождена Брунгильда была исключительно для любви. Других просто так рожают, а её для любви родили. Это стало понятно ещё в школьные годы чудесные.

Конечно, занималась Брунгильда не только любовью. Университет она, например, закончила на отлично. Иначе ей бы не предложили места в такой известной и крупной корпорации. Но всё остальное, чем она занималась в жизни, это были занятия второго плана. Карьера, и то у неё по ранжиру после любви стояла. Сразу, но после. Хотя она этого и не афишировала, и отдавала карьере много времени и сил. Потому что карьера — это евро[10], а без евро жизнь плохая. И любовь плохая.

Всё же, что помимо любви — политика там, спорт, дети — очень мало её трогали за живое. Если никак не пересекались с любовью, конечно. Потому что иногда они пересекались. Так, на почве возникших у неё вдруг политических убеждений Брунгильда завела себе Али — беженца из стран ислама, Магомета и Осамы бен Ладена. Она, правда, приняла его за вполне невинного турка, коих в Германии миллионы. И сошлась с ним, наглядно протестуя против общественного мнения (общественности в Германии нет, а общественное мнение есть. Прим. А. Ху.). Потому что тогда разные люди кричали «ЕС без Турции, ЕС без Турции!» и обвиняли турок во всех смертных грехах без разбору, особенно в том, что они заняли собой чуть ли не все рабочие места и свободные квартиры в стране, а автохтонным жителям жить и работать негде. И справедливая Брунгильда сначала защищала турок, говоря, что когда турки нам Германию после войны отстраивали, они никому не мешали, когда шли вкалывать туда, куда мы не шли ни за что, это тоже всех устраивало. А теперь, когда безработица озверела, и даже компания «Heimkehr» — хотя спрос на наши услуги неуклонно растёт — сократила число работников, теперь вам турецкие рабочие места понадобились. Это справедливо? Да и разве способен немец приготовить такой дёнэр[11], какой готовят турки? Не способен. А жить без дёнэров Германия уже не может. Привыкла.

В общем, сначала Брунгильда защищала интересы турок словом, а потом к делу перешла. То есть к Али. Который оказался на поверку далеко не турком. И вообще непонятно, кем он оказался. Может, он и не Али вовсе, а какой-нибудь Хабзи Мустафа. И откуда именно нелегально в Дойчланд приехал, ни Брунгильда, ни эмиграционные службы догадаться не могли. Иногда он говорил «у нас в Пакистане», иногда «мы, персы», а как-то раз и вовсе проорал: «Чечне мир, Палестине слава, Аль Кайеде вива». Правда, конфуз этот в глубоком сне с ним случился. После того, как Брунгильда измучила его до обморока и полного полового измождения, а ещё раньше напоила коньяком с «Виагрой», который пить мусульманам вера строго запрещает.

«Может, он здесь террористический акт готовит под прикрытием моей любви?» — стала думать после этих бессознательных криков Брунгильда.

И она была недалека от истины. Ощутив преступную деятельность Али на собственной шкуре.

Недели через три после того, как возникли у неё стойкие подозрения, Брунгильда приехала домой в истерике. Али как раз у неё ошивался.

— Представляешь, — рыдала она на подлой его груди, — никто не пришёл. Я своими глазами видела, как агент отправил тридцать два приглашения. И ни жены, ни детей покойного — никого. Это саботаж. Это катастрофа.

Али начал её успокаивать:

— Может, почта, — говорит, — что-нибудь напутала. Бывает.

— Почта? — продолжала рыдать Брунгильда. — Ты идиот? Как почта может напутать?

Тут Али не нашёлся, что ответить. Потому что ответить ему было нечего.

В Германии самый главный стратегический объект — это почта. Если бы Ленин делал свою революцию в Германии, ему не нужно было бы брать мосты и телеграф. Хватило бы одной почты. Без почты Германия в отсутствии противника безоговорочно капитулирует и сама на колени опустится. Так как в Германии всё делается «реr Post». По почте то есть. По почте идут счета, вызовы к чиновникам, по почте посылают письма адвокаты, врачи, домовладельцы, работодатели, полиция, школы, телефонные и авиакомпании. По почте покупают и продают товары в широком ассортименте, по почте идёт деловая переписка между субъектами предпринимательской деятельности, банками, секретными объектами, частями Бундесвера, по почте идёт всё на свете.

Али не Ленин и взять почту своими силами никак не мог. Но свести на нет её титанические усилия по доставке корреспонденции адресатам — вполне.

Правда, диверсия требовала соучастников. И для крупномасштабной акции искать их нужно было по всей стране. А столько энтузиастов найти не так просто. Чтобы люди откликнулись, они должны иметь убеждения. И должны быть очень злы. На всё и на всех. В частности на немцев.

Такие люди в Германии, слава Богу, есть. Но у них же на лбу не написано, что они потенциальные мстители, и в телефонной книге против их фамилий никаких пометок не стоит. Что можно считать вопиющей недоработкой спецслужб.

Хорошо ещё, что организатором Али оказался бестолковым. И наладить общегерманскую диверсионную сеть не смог. Может, средства ему не позволили. Почему-то же он звонил от Брунгильды, когда она уходила, а он как будто досыпать у неё в квартире оставался. Хотя, возможно, это он для конспирации звонил от неё, а не от себя, или для других целей. Так или иначе, но Брунгильда, получив первый после знакомства с Али счет за телефон, чуть дар речи навсегда не потеряла.

А он сказал:

— Значит, твоя любовь — это миф и мираж, раз тебя такие мелочи волнуют.

— Ни хрена себе мелочи. Четыреста евро.

— Да отдам я тебе твои евро, — сказал Али. — Как только Аллах захочет, так я тебе их сразу и отдам. Запиши на мой счёт.

В ответ на эту наглость Брунгильда смогла сказать только:

— Ты не в ресторане! — и всё.

Кажется, именно после этого разговора Али стал исчезать. Исчезнет и не появляется до вечера пятницы. В субботу опять исчезнет. Утром.

«Ну точно он террорист какой-нибудь», — думала Брунгильда, и эта мысль страшно её возбуждала, и она набрасывалась на Али, как только он появлялся, и мучила его подозрениями и ласками до седьмого пота.

Али же никуда не пропадал и не исчезал. Он, поняв, что в масштабах страны не тянет, решил провести диверсию в пределах одного отдельно взятого города Крайсбурга. И посмотреть, что из этого получится. Вот он и подыскивал в городе соучастников. Благодаря личным контактам и связям. Среди своих братьев по вере, видимо. А может, и русских подключил или алкоголиков из числа коренного населения. Кто его знает. Не пойман не вор. И тем более не диверсант.

Нет, в конце-то концов, его поймали, но он никого не выдал и всё героически отрицал. Невзирая на то, что взяли его с прямыми уликами в руках.

А было это, значит, так. Город Крайсбург жил своей обычной городской жизнью. Транспорт ходил по расписанию, супермаркеты работали, больницы, кафе, музей и госучреждения — тоже. Работала, естественно, и почта. Работала как часы. Почта — это вообще последнее, что работает в Германии, как часы. И она перелопачивала горы самой всевозможной корреспонденции, доставляя её по адресам в течение одного дня.

Но по следам почтальонов шли теперь люди Али с универсальными отмычками. Почтальоны клали письма в ящики, а алиевцы их оттуда в мгновение ока вынимали.

Хорошие отмычки им Herr Федя Мультик изготовил. Да и отчего бы он мог изготовить плохие отмычки? На одной шестой части суши Федиными отмычками весь цвет преступного мира пользуется и горя не знает. И когда Али объяснил, что отмычки должны любой немецкий ящик открывать, как родной, Федя сказал:

— Сделаем, раз ты что-то против немцев затеял. Потому что мне в Германии нравится всё! Кроме немцев. — И сделал Али требуемые отмычки. Правда, скидку за оптовый заказ, дать отказался.