Пять процентов правды. Разоблачение и доносительство в сталинском СССР (1928-1941) - Франсуа-Ксавье Нерар

«Губить государственные деньги можно многими способами, но наиболее искусно делали это в некоторых отделениях акционерного общества “Транспорт”»{447}.

Статья подробнейшим образом демонстрирует роскошества трех директоров региональных агентств (картины, экипажи), займы, предоставляемые на льготных условиях частным предпринимателям и другие случаи растраты государственных средств. Больше половины статей за первые месяцы выхода «Листков» развивают эту тему. Мораль всегда одна и та же: действия этих людей, в лучшем случае недостаточно квалифицированных{448}, следует пресекать, а их самих наказывать. Таким образом, улучшение работы государственных органов происходит за счет наказания отдельных граждан: это и есть борьба против «конкретных носителей зла», о которой мы уже говорили[140].

То же стремление совершенствовать аппарат мы можем встретить и после 1928 года: оно не всегда сводится к индивидуальным или коллективным наказаниям. Некоторые тексты свидетельствуют о стремлении делать обобщения на основании частных случаев. Многие авторы хотели бы, чтобы жалобы играли ту же роль, которую в свое время, согласно исследователям конца XIX века{449}, в законодательной деятельности российского самодержавия играли челобитные. Эта мысль, хотя и не повсеместно, отчетливо присутствует в высказываниях авторитетных деятелей. Прежде всего речь идет о Землячке, которая в цитировавшейся выше статье настаивала на том, чтобы делались «Большие выводы из маленьких дел»{450}. Подобные подходы следует, однако, использовать весьма аккуратно, и власть не хочет рисковать, слишком широко обобщая выявленные в каждом конкретном случае недостатки. «Критика должна быть конкретной: без этого грош ей цена. Не в новых и фальшивых “философиях” мы нуждаемся, а в действенной и конкретной критике»: передовая в «Правде» от 16 мая 1928 года не допускает, чтобы вышедшая из-под контроля критика поставила под сомнение режим как таковой. Существование такой опасности — причина того, что в публичных высказываниях на обобщении фактов, содержащихся в «сигналах», не делается большого акцента.

Тем не менее обобщающий подход получает некоторый импульс в момент принятия конституции 1936 года, когда в душной атмосфере сталинизма вдруг подул легкий либеральный ветерок. Так, у Марии Ульяновой мы можем прочитать, что изучение жалоб позволяет «вносить коррективы в законодательство и отдельные мероприятия правительства»{451}. Резолюция Центрального Комитета, о которой уже говорилось[141], не заходит так далеко, но все же подчеркивает, что письма следует использовать «для постановки серьезных хозяйственно-политических вопросов»{452}.

Однако идеалы Ульяновой редко бывают так отчетливо сформулированы. Чаще всего назначение «системы жалоб» сводится к «проверке того, как проводятся в жизнь» решения партии и правительства. Жалобы служат для того, чтобы убедиться, что определяемая из центра политика не является пустым звуком. Такой смысл, во всяком случае, заложен в публичном дискурсе. Например, после появления формулы Сталина «сын за отца не отвечает», Комиссия советского контроля запрещает увольнения по таким причинам как «социальное происхождение, судимость в прошлом, осуждение родителей или родственников и т.п.»{453} С этого момента жалобы используются в публичных текстах для того, чтобы показать, что есть лица, не выполняющие этого решения. Так происходит, например, в случае с резолюцией Центрального Комитета от 29 марта 1936. Она основывается на «письме колхозницы колхоза “Красный Октябрь” в ЦК ВКП(б)»{454}. Семнадцатилетней девушке-колхознице отказали в поступлении на курсы трактористов под предлогом, что ее отец — высланный кулак. Центральный Комитет решительно осудил эти действия, после чего девушка была зачислена на курсы. В статье Марии Ульяновой, относящейся к тому же времени, подробно обсуждается эта тема; автор жестко критиковала многочисленных руководителей, которые, чтобы «защитить» себя, множат предупредительные увольнения, как только возникает малейшее сомнение относительно социального происхождения кого-либо из их сотрудников{455}.

Этот дискурс реформирования государства, назначение которого — не дать в руки «врагов трудящихся»{456} оружия, позволяющего критиковать социализм, не является, однако, единственным. Указание на плохую работу редко существует отдельно от размышлений о причинах возникновения проблемы. Ответ регулярно повторяется один и тот же: все дело в действиях замаскировавшихся врагов. Так, в 1928 году А. Криницкий использует идею о том, что классовая борьба продолжается в скрытых формах, чтобы объяснить своим читателям, что «кулак, нэпманы, вредитель и саботажник социалистической работы прячутся за бюрократа, который, чаще с виду лояльно “служит” советской власти, а на деле сводит политику пролетариата к издевательству над советским законами»{457}.

Защищать государство от врагов

Мысль, развиваемая Криницким, в эту эпоху встречается повсеместно: в ее основе — тенденция объяснять проявления бюрократизма, недостатки в работе управленческого аппарата пережитками прошлого. Согласно этому тезису, Советский Союз унаследовал от аппарата царского режима его систематические ошибки, его пороки и, главное, людей, в нем работавших. «Мы вынуждены строить социализм с людьми, сформировавшимися при царском режиме», — вот суть передовицы газеты «Правда» от 15 марта 1928 года. Именно это позволяет обосновать и оправдать охоту на людей в государственном и партийном аппарате. «Сигналы» должны помочь защитить государство от врагов, затаившихся в этих структурах. Воздействие подобных идей становится более сильным благодаря конкретным иллюстрациям, таким, например, как широко освещаемые в прессе Шахтинское и Смоленское[142] дела, в связи с которыми говорят о сознательном саботаже{458}. XV съезд партии в декабре 1927 года также подробно обсуждал повседневное поведение (например, «барские» замашки чиновников), которое соотносил с «саботажем» и «преступлениями против Советского государства»{459}.[143] Подобный дискурс присутствует, как мы видим, задолго до масштабных репрессий второй половины тридцатых годов. Изменение характера пропаганды вполне ощутимо, но говорить о полной замене одного дискурса на другой нельзя: оба они присутствуют с самого начала нашего периода; меняется только их относительный вес.

Их соотношение вполне уравновешено до самого 1936 года, что позволяет поддерживать двойственность официального дискурса. Она особенно отчетливо видна в опубликованной в прессе резолюции президиума ЦКК и коллегии НК РКИ 1934 года «О задачах, формах и методах работы бюро жалоб», текст которой написан М. Ульяновой. Особое внимание привлекает второй пункт: в нем обе задачи бюро жалоб тесно переплетены:

«Не оставлять без рассмотрения ни одной жалобы или заявления, обращая сугубое внимание на те из них, которые сигнализируют о нарушении директив партии и правительства, о невыполнении обязательств перед государством и хищениях социалистической собственности, о прорывах в работе предприятий и нарушениях трудовой дисциплины, о засоренности организаций и колхозов чуждыми элементами, нарушениях революционной законности и др., неослабно борясь с бюрократическими извращениями по отношению к трудящимся со стороны отдельных звеньев госпаппарата и его работников, решительно разоблачая бездушное и формально-чиновничье отношение к нуждам и запросам масс»{460}.

Устранению кулаков или всех тех, кто к ним приравнен, придается, следовательно, такое же значение, как и борьбе с нарушением законов или невыполнением постановлений правительства. С 1928 года публикуемые письма и статьи подчеркивают эту функцию жалоб: в «Листках РКИ» в «Правде» многочисленные статьи обсуждают «чуждое» социальное происхождение. Первые статьи этого типа, объединенные заголовком «А что под вывеской?», появляются через месяц после открытия рубрики{461}. Самая агрессивная из них, озаглавленная «Кулацкий оазис», описывает совхоз в Самарской области: «там все обстоит так, как будто бы советской власти нет и не было». Упомянуто только имя директора, некоего Авдеева. Две других статьи называют поименно лиц, обвиняемых в пособничестве кулакам. С этих пор подобные статьи не часто, но регулярно разоблачают в основном бывших частных владельцев, превратившихся в директоров советских предприятий[144] и в каждой повторяется тезис, что оставлять подобных людей на их постах возмутительно.