Волшебная сказка Нью-Йорка - Джеймс Данливи

Какой, черт возьми, еще, — да, я счел возможным прибегнул к слову «черт», — какой еще разновидности мучений следует по-вашему подвергать в наши дни ни в чем не повинного человека, предающего вечному покою своего возлюбленного супруга. Мы уверены, что вы предпочтете не доводить дело до суда с сопутствующей таковому оглаской. В этом случае моя клиентка готова рассмотреть вопрос об адекватном понесенному ущербу возмещении причиненного ей острого и продолжительного заболевания.

Ваши

Бородавер и Блиц.

— Я кругом виноват, мистер Вайн. О боже ты мой. Меньше всего я хотел повредить вашему бизнесу.

— Я в этом уверен, Корнелиус. Я уверен. Но такое может случиться со всяким. Вы положили душу и сердце, чтобы сделать все наилучшим образом. Джордж говорил мне об этом. А вместо благодарности услышали злобную ругань. Никто из нас не питает к вам недобрых чувств.

Глаза Вайна. Они пронизывают вас. Сквозь все наслоения, живые и мертвые. Проникая в каждую мысль, какая у вас рождается. Смешную и печальную, серьезную или веселую.

— И кстати, Корнелиус, не могли бы вы мне сказать. Как бы мне к чертям собачьим отогнать от восточного филиала этого малого с плакатами. Утверждает, будто он ваш друг и будет ждать, пока вы не выйдете. И каждый проклятущий день у него новый плакат. О'кей, я уже понял. Вы предпочли бы, чтобы его оставили в покое.

— Пожалуй, что так, мистер Вайн.

— Ну, хорошо. Как-то так получается, что людей мягких и любящих становится все меньше и меньше. Это как с формой уха. Ухо прекрасной женщины. Вы знаете, оно понемногу исчезает. Я желаю вам удачи, Корнелиус. У меня такое чувство, что когда-нибудь ваше имя будет у всех у нас на устах. И надеюсь, я смогу тогда без излишнего самообольщения сказать, что мы с вами были друзьями. Я конечно не знаю, Кристиан. Но мысль об этом представляется мне бесценной.

На всехТемных путяхГде должноВыжить отвагеЧтобы жизньНе постиглаСмерть

15

Корнелиус Кристиан задумчиво бредет по улице, удаляясь от вест-сайдского отделения Вайна. Глядя на солнце, чьи лучи заливают широкую, длинную, многолюдную авеню. Грузовики, легковушки, автобусы, ждущие зеленого света. Стоит среди людей, собирающихся на переходах. Легко выглядеть симпатичным в таком море уродливых лиц.

Кристиан замедляет шаг. Большая картинка в окне банка, улыбающийся мужчина, прикованный цепью к яйцу. Над которым веет сине-бело-красный, в звездах и полосах флаг нашей страны. Поверх снующих голов и лиц. По коим Вайн, как он уверяет, способен прочесть всю жизнь человека. Когда проходит трупное окоченение и наступает вторичная дряблость. А вот и кафе-автомат. Выпей стакан молока и съешь кусок яблочного пирога, пока тебя раздирает тревога. Насчет того, как теперь отыскать работу.

Смуглая грязная ладонь ложится на руку Кристиана. Потрепанный прохожий в наглухо застегнутом пиджаке. Синий с белыми молниями заляпанный супом галстук свисает наружу. Мятые в трещинах башмаки. Открывает рот, показывая темно-красные десны и желтые зубы.

— Друг, десятью центами не поделишься.

— Извини, не поделюсь.

— Всего-навсего десять. Что тебе, жалко что ли.

— Самому нужны.

— Ну ладно, хоть честно ответил. Но мне, правда, нужны десять центов.

— Зачем.

— Чашку кофе купить.

— Извини.

— Друг, ну сделай доброе дело, почувствуешь себя хорошим человеком.

— Этого чувства мне итак хватает.

— Друг, поверь, если бы я мог с тобой чем-нибудь поделиться, я бы поделился.

— Ладно. Поделись со мной историей твоей жизни.

— Зачем.

— Затем, что я за нее плачу.

— А с чего ты взял, что я ее продаю.

— Нужны тебе десять центов или не нужны.

— За историю моей жизни я возьму двадцать.

— О'кей, пусть будет двадцать.

— Друг, на что тебе история моей жизни.

— А на что тебе двадцать центов.

— Чтобы купить чашку кофе и булочку.

— Ну, а я хочу услышать историю твоей жизни, в надежде, что у меня от нее волосы встанут дыбом.

— Ты чего, приятель, извращенец что ли какой. Как хочешь, но за такое я возьму доллар.

— Получишь два четвертака.

— Это что же, пятьдесят центов за всю мою жизнь. Да она, может, целого состояния стоит.

— Ладно, до свидания.

— Эй, постой минутку, мистер, давай так, ты мне четвертак, а я тебе скажу, где я родился.

— Нет, мне нужна вся история твоей жизни.

— У меня, может, на рассказ целый час уйдет.

— Я подожду.

— Да и народу здесь слишком много, чтобы стоять, пока я тебе буду рассказывать.

— О'кей. Давай зайдем в кафе. Куплю тебе чашку кофе.

— Послушай, мистер, ты сам рассуди, если я пойду с тобой пить кофе, я же не смогу сшибать десятицентовики у людей, которых не интересует история моей жизни. Как насчет того, чтобы оплатить мое время и вообще издержки.

— Рискни, может, и оплачу.

— Слушай, друг, при моей жизни еще и рисковать это все равно, что прыгать в Большой Каньон с арканом на шее. А сам-то ты кто. На фига тебе история моей жизни.

— Пока не знаю. Но согласен рискнуть.

— Приятель, давай договоримся. По честному. Сейчас ты даешь мне десять центов. А завтра мы встречаемся здесь в это же время.

Кристиан смотрит ему в глаза. Нужно лишь слегка пройтись по лицу. Щеки сделать немного полнее. Вымыть шампунем и расчесать волосы, чисто побрить, и он будет отлично смотреться в гробу. Нанять скорбящих. И может быть, из его одежд выбежит таракан. Вроде того, о котором рассказывал Джордж, удиравшего по краю старого бальзамировочного стола и так разозлившего Вайна, что он лупил по мраморной столешнице бутылками и все не мог попасть по удиравшему насекомому и весь облился бальзамировочной жидкостью.

— Нет, ты только взгляни, видал, что делается. Пока я с тобой толкую. Глянь, сколько подачек я может быть упустил. Куча людей прошла, которые могли дать мне аж по четвертаку. А я застрял тут, препираюсь с тобой и ничего еще не заработал. Так недолго и по миру пойти.

— А ты, выходит, по миру еще не пошел.

— Нет, друг, ты погоди. Почему это я должен отчитываться перед незнакомым человеком о состоянии моих финансов.

— Почему бы и нет.

— О черт, приятель, я уже дюжины две клиентов упустил. Слушай, ради христа. Забудь, что я тебя о чем-то просил. Давай так, я даю тебе десять центов и ты идешь своей дорогой, а я своей, как насчет этого.

— Годится.

— Иисусе-христе, это ж с ума можно спятить, во что превратился бы мир, если бы все были такими, как ты. На. Держи.

— Спасибо.

— О господи, приятель, не надо меня благодарить. Тебе спасибо.

Кристиан опускает монетку в карман темного твидового жилета. Проходит мимо овощного магазина, зеленые перчики, пухлые красные и желтые помидоры, лиловые баклажаны, фрукты, горками сложенные на тротуаре. Купи себе яблоко. За пять центов. И еще за пять позвони.

Кристиан заходит в аптеку. Стеклянные шкапы, забитые лекарствами от пола до потолка. Запахи мыла, зубных паст, пудр пробиваются сквозь глянцевые упаковки. Усатый мужчина в белой куртке. Улыбается из под очков. Счастлив за своей небольшой конторкой, на которой он смешивает снадобья. Черпая из хранилища накопленных им познаний. Являешься к нему с пожелтелым лицом, он дает тебе синюю пилюлю, и ты уходишь зеленый. Способствует усвоению солнечного света. Сейчас он втолковывает рассматривающей зубную щетку женщине, что в прошлом году дантисты говорили, будто чистить зубы следует движениями вверх-вниз, а в этом году говорят — взад-вперед, так что наверное самое лучшее это совершать круговые движения, пока они между собой не договорятся.

В телефонной будке Кристиан вверх-вниз водит пальцем по именам. Записывает номер на обороте визитной карточки Вайна. Вставляешь монетку в щель и слышишь, как она, звеня и звякая, падает. Далеко за многоквартирными утесами Бронкса, там где в лесах и в юной зелени проходит северная граница города, звонит телефон. На другом конце многомильного провода. Алло. Алло.

— Будьте добры, могу я поговорить с мисс Грейвз. С Шарлоттой Грейвз.

— Я слушаю.

— Это Корнелиус Кристиан.

— О, привет, как чудесно, что ты позвонил. Знаешь, просто удивительно, я всего минуту назад о тебе вспоминала. Вернее, о моем самом первом свидании. С тобой.

— А не могли бы мы куда-то пойти. Еще раз. Сегодня.

— Ой, я бы с радостью, но я сегодня в гости иду.

— О.

— Погоди, а может и ты со мной пойдешь.

— Это было бы наглостью.

— Да нет. Ничего подобного. Пожалуйста. Пойдем. Я могу привести с собой, кого захочу.

— О'кей.

— Может быть, заглянешь ко мне. Это как раз по дороге. Помнишь, где я живу.

— Отлично помню. Когда.

— В восемь. Ой, Корнелиус, мне прямо не терпится с тобой повидаться, господи, я так рада, что ты позвонил, просто как с неба свалился.

— Ну хорошо. Значит, до вечера.