Тайна визиря Шимаса - Шахразада

И диван объяла тишина. Исмаил-ага задыхался, ему казалось, что воздуха в пышном зале не осталось вовсе. От Шимаса, конечно, не укрылось паническое состояние казначея. Увы, оно преотлично подтверждало сухие факты, более чем лаконично изложенные в записке старшины писцов, который теперь имел полное право именоваться главным письмоводителем и делопроизводителем дивана.

В распахнутых дверях показалась фигура высокого человека с орлиным профилем и гордым взором.

– Уважаемый Сейид, достойный главный письмоводитель! Благодарю, что ты столь скоро смог явиться на мой зов!

– О мудрейший! Служить тебе – великая честь для меня! – И бывший старшина писцов склонился в низком подобострастном поклоне.

Казначей не верил своим глазам. Кто этот прыщ? Неужели тот невзрачный человечишка с пальцами, вечно вымазанными чернилами? Откуда этот гордый взгляд? Откуда самоуважение и самоуверенность?

«Аллах великий, – пришла в голову казначея простая мысль. – А ведь его уже купил наш недостойный визирь… Купил… Но чем можно было купить этого унылого и трусливого глупца?»

Шимас кивнул и протянул руку, в которую преобразившийся Сейид тут же вложил длинный свиток.

Казначей Исмаил-ага почувствовал, что пол уплывает у него из-под ног.

«Как бы не помер от испуга наш казначей, – подумал Шимас. – Я еще и не начал говорить, а он уже белее стены…»

– Мудрейшие! Тот час, когда недостойный Ахматулла пришел ко мне со своим удивительным проектом, стал для меня воистину часом откровения. Ибо понял я, сколь низко вы оцениваете разум вашего визиря и сколь высоко – ваши собственные знания и положение. О нет, я не стремился к своему нынешнему посту, но, заняв его по велению давнего своего друга, халифа Салеха, не собираюсь оставаться марионеткой глупцов, подобных рекомому Ахматулле.

Каждое негромкое слово было для казначея настоящим раскатом грома. О, как он сейчас жалел, и что пришел сюда сегодня, и что не успел удалиться до того мига, когда его окликнул визирь.

– Поэтому я поручил достойному Сейиду составить рескрипт всех трат казны, опись всех ее хранилищ и списки тех, кто имеет право разрешать любые платы на нужды страны из весомого кошеля оной. Каково же было мое удивление, когда оказалось, что казна, ранее не быстро, но постоянно пополнявшаяся, в последние месяцы все более опустошается. Что приходы перестали покрывать расходы, хотя прекрасная держава Аль-Миради вышла из войны более года назад и теперь лишь мирные заботы тревожат каждого из ее граждан.

Казначей молчал. Шимас же говорил, не поднимая глаз ни на него, ни на его советников. Он даже не мог представить, какая буря бушевала сейчас в душе насмерть перепуганного казначея. Не мог молодой визирь и вообразить, что чувствуют помощники и советники казначея, прекрасно знающие, куда деваются из казны немалые деньги, но произволом Исмаила-ага вынужденные молчать и делать вид, что они слепы и глухи.

– Любопытство мое столь сильно разожгли эти удивительные факты, что я стал вчитываться в каждую строку рескрипта, прибегая к помощи и разъяснениям достойного Сейида каждый раз, когда что-либо вызывало мои недоуменные вопросы…

Казначей не выдержал:

– Это все он! Он! Это он украл из казны налоги… Это он вынес кошель с бесценными черными алмазами… Это он, убийца, оболгал меня… Это он…

– О чем ты, уважаемый Исмаил-ага? О каких налогах? Разве я сказал хоть слово о налогах, почтенные советники? Достойный Сейид? Почтенный начальник стражи? О каких алмазах говоришь ты, казначей?..

И казначей понял, что выдал себя куда раньше, чем его хоть кто-то начал обвинять, куда раньше, чем палец вора и лизоблюда Сейида указал на него, ничтожного с этой минуты Исмаила-ага.

О, каким было молчание визиря! О, как торжествующе горели глаза у помощников казначея, каждый из которых мысленно готовился примерить на себя должность уничтоженного начальника!

– Что же ты молчишь, почтенный ага? О каких алмазах толкуешь? О каких налогах? – В голосе Шимаса теперь не было и следа мягкости и удивления – лишь жестокие нотки властелина.

Казначей лишь низко повесил голову. У него не осталось сил даже опуститься на подушки, и он сейчас чувствовал себя как скверный ученик, выставленный лжецом и неучем перед своими маленькими соратниками.

Терпение же Шимаса тоже иссякло. Он, словно постарев в единый миг на дюжину лет, сгорбился и с отвращением произнес:

– Выведи этого презренного, достойный начальник стражи дивана! До конца разбирательства содержать под арестом. Стеречь как бешеного пса.

И казначей вскинулся. В глазах его мелькнула безумная надежда.

– Ты не смеешь арестовывать меня! Пока что ты ничего не доказал! Это ложь! Нет ни одного доказательства!

– Они найдутся, – спокойно и брезгливо промолвил Шимас. – Вон, шакал!

«О Аллах великий, ну почему он не умер, когда я только начал говорить?» – подумал Шимас. Его тошнило от омерзения, и лишь мысль о том, что вскоре он покинет это отвратительное место, придавала ему силы сдерживаться.

Макама двадцатая

Халида умолкла. Шимас утер слезы.

– Ох, жена моя, я давно так не смеялся. Так, говоришь, прикрывался шароварами?

– Половинкой шаровар, милый, половинкой…

– Да, жаль, что меня там не было.

– Увы, мой супруг, жизнь несправедлива. И не все удовольствия достаются столь легко.

Визирь улыбнулся жене.

– Увы… Но, знаешь, я не очень расстроен.

– Думаю, теперь о звездочете тоже можно забыть?

– О да, моя греза. Теперь их осталось всего трое… А может, и двое… А может, и…

Халида вопросительно посмотрела на Шимаса.

– Я расскажу тебе все. Но сначала идем, я познакомлю тебя с моим давним и добрым другом. Он приехал издалека, но по дороге увидел много воистину преинтереснейшего. И кое о чем уже успел мне рассказать. Думаю, Жаку, бедняге, вскоре придется искать себе хоть какое-то занятие…

Шимас и Халида вошли в главную гостевую комнату, где с удобством расположился гость визиря – высокий и уверенный в себе молодой мужчина. Халиде показалось, что он лишь на пару-тройку лет старше ее мужа.

– Вот, друг мой, знакомься, это Халида, моя добрая супруга. – И, обернувшись к жене, продолжил: – Халида, это Фарух, мой давний друг. Когда-то мы все вместе служили под началом достойнейшего Абдульфакара, усердного командующего и настоящего солдата.

– Приветствую тебя в своем доме, добрый друг! Да снизойдет на тебя благодать Аллаха всесильного!

– Здравствуй и ты, почтенная Халида! Да будет всегда твой дом столь же приветливым и уютным!