Объявленный Армагеддон - Александр Сухов

После этих слов Герхард Бен Розенталь поднялся из своего необъятного кресла. Зенон тут же последовал его примеру.

— Вопросы есть? — спросил генерал напоследок.

Конечно же, у молодого человека был целый ворох различных вопросов к своему начальнику. Однако все они не имели прямого отношения к обсуждаемому вопросу. Например, Зенона нестерпимо хотелось узнать, откуда у темного эльфа такое экстравагантное имя, явно джудского происхождения, и почему бравый генерал танкист вдруг согласился на должность обер-полицмейстера заштатного губернского городишки? Но юноша все-таки постеснялся задать мучившие его вопросы. Вытянувшись по-военному он бодрым голосом отчеканил:

— Никак нет, господин генерал!

— В таком случае, не смею вас задерживать, батенька…

На выходе из генеральского кабинета Зенон едва не врезался во внезапно возникшего на пороге Вельмира Максая. Грандмаг был явно в приподнятом настроении. Он крепко пожал руку молодому человеку и, по-дружески хлопнул приятеля по плечу.

— Отправляйся, Зен, в свой кабинет, там тебя дожидаются Зуур, Эниэль и еще один небезызвестный тебе тип. Только обязательно меня дождитесь…

Зенон хоть и был человеком исполнительным, но в данном случае не бросился сломя голову выполнять приказ вышестоящего начальства, а уделил минут пять-шесть одной голубоглазой прелестнице, с нетерпением дожидавшейся его выхода из начальственного кабинета. Справедливости ради, стоит отметить, что Кайла не стала выпытывать у поручика, о чем тот так долго беседовал с генералом, у молодых людей нашлось занятие более интересное, чем обсуждение всяких скучных служебных разговоров…

В конце концов, Зенон покинул генеральскую приемную и, едва ли не насвистывая, пошагал в направлении своего кабинета. Где-то в глубине своей юной души он очень удивлялся охватившему его беззаботному настроению. Казалось бы, пора мобилизовать все свои внутренние резервы на борьбу со страшным врагом, защитить собственной грудью мирный труд ультанских пахарей и прочих тружеников, сплотиться в стремительном порыве… и так далее. Какие в столь тяжелый для всех обитателей этого мира могут быть сантименты и амурные делишки?! Ан нет, вопреки здравому смыслу, а может быть, и вовсе не вопреки, любовь бессмертна и неподвластна никаким даже самым наиглобальнейшим катаклизмам. Впрочем, подобные мудреные мысли не очень уж и беспокоили нашего героя. В данный момент он воспринимал мир через розовые очки своего великого чувства. Отчего все хорошее в этом мире казалось еще лучше, а все плохое и ужасное — не таким уж плохим и ужасным…

В помещении кроме заявленных Вельмиром шамана и эльфийки находился Парацельс. Землянин сидел за столом Эниэль, внимательно вглядываясь в экран своего ноутбука.

— Чего это ты цветешь и пахнешь, как майская роза?! — не без ехидцы в голосе поинтересовалась Эниэль, после того, как Зенон ввалился в свой родной кабинет, и деланно брезгливо добавила: — Фу!.. всю помаду слизал с губ генеральской секретарши! Вытри рот, герой-любовник! Кстати, скажи своей пассии, что сверкающий перламутр был писком сезона в позапрошлом году.

— Вот же, лярва неугомонная! — немедленно отреагировал на слова язвительной эльфийки Зуур. — Казалось бы, обрела свое счастье в лице пришлеца нежданного и сиди, помалкивай в тряпочку. Нет же, нужно обязательно кого-нибудь зацепить, раззадорить, посеять в душах червь сомнения. А, не ты ли сама всю позапрошлую неделю щеголяла с перламутровыми губищами?..

— Дурак ты, людоедина! — забыв о Зеноне, златокудрая бестия, выражаясь фигурально, перенесла огонь всех своих артиллерийских батарей на огра. — В мире моды две недели — все равно, что два года, даже два века…

— Ага, перепихнулась с главным таможенником, он тебе и отсыпал щедрой дланью из конфиската всякими бабскими шманцами. — Ничуть не смутился шаман. — Вот ты и стала у нас законодательницей в сфере моды, потому как в официальной продаже сверкающий перламутр появился только в середине прошлой недели.

— А тебе-то это откуда известно? — неожиданно успокоившись, спросила эльфийка.

— Насчет губной помады или неофициальных «дружеских» контактах с представителями таможенной службы? — как бы невзначай подначил чародей.

— Ну и дубина же ты, Зуур, — не очень зло констатировала Эниэль. — Конечно же, насчет помады.

На что шаман возвел глаза к потолку, так что остались видны лишь одни белки и, покачав головой, будто удивляясь тупости собеседницы, ответствовал с ярко выраженным огрским акцентом, коего Зенон раньше у него никогда не замечал:

— Сапсем пилахой силедователи, мозга ипошевелить не можишь у Зуура диве жины, которий силна-силна илюбит перед зеркала икрутиться-вертеться, кальцо в ухи и нос ипихать и рожу имазат висякий гадаст…

— Это что же, — искренне изумилась Эниэль, — твои плюхи тоже косметикой интересуются?

— Еще как, — криво усмехнулся огр, — чистое разорение. Я уж подумывал местным сутенерам их спихнуть — пусть хотя бы оправдывают затраты на штукатурку и благовония. Да кто их возьмет, ежели только клиентов отпугивать.

— А вот это ты зря! — возразила эльфийка. — Некрасивых женщин не бывает…

— …а бывает мало водки. — Встрял в разговор сидевший до этого тихонько Парацельс и, оторвав взгляд от экрана монитора, с серьезной миной продолжил: — А что?! Просыпается один мужик с глубочайшего бодуна, рядом «телка» незнакомая. Он ее в бок локтем: «Ты кто?» «Я Маша» — отвечает «телка». «Маша, а сколько тебе лет?» — спрашивает мужик. «Женщине столько лет, насколько она выглядит» — говорит Маша. «Врешь, падла! Насколько ты выглядишь, люди не живут!».

Зенон и огр уже слышали что-то подобное, в несколько иной интерпретации, однако все равно рассмеялись от всей души, отдавая должное мастерству рассказчика. Лишь Эниэль в своей обычной непосредственной манере спросила:

— Она что, была эльфийкой или огрихой?

После этого, казалось бы, невинного вопроса, все присутствующие в комнате мужики оторвались уже по-настоящему. Даже Парацельс, умудрявшийся до сих пор сохранять серьезное выражение на своей физиономии, едва не покатился со стула.

— Эх вы… самцы необузданные! — обиженно произнесла девушка, чем в переносном смысле добавила сухих дров в костер общего веселья. — А тебе, милый мой, стыдно ржать над своей Златовлаской.

— Ну что ты Солнышко! — смутился Парацельс. — Разве я посмею смеяться над своей богиней — так смешинка в рот залетела…

— Ладно, — великодушно махнула рукой Эниэль, — понимаю, что сморозила глупость и дала повод неисправимым самцам посмеяться над собой. Мы — женщины существа наивные, ранимые, поэтому поиздеваться над нами всяк горазд.