Солдаты империи: Беседы. Воспоминания. Документы - Феликс Чуев

В заключении Стечкин ничуть не изменился, был тем же, что и на свободе- обаятельным, добрым, благожелательным. Правда, с администрацией, кураторами он не всегда ладил, ему не прощали прямоты, принципиальности, что доставило ему немало огорчений. Ему пытались хамить, обращаясь в панибратской манере:

Ты, Боря…

Но главное, приходили советоваться по всем вопросам. «Наверно, если б у нас не было поликлиники, к Стечкину бы и за медицинскими советами ходили», – вспоминают те, кто работал с ним в Казани. Решить сложную математическую задачу – к нему, написать методику испытаний- к нему, смонтировать новую установку – тоже к нему. И он не только даст советы по этой установке, но и обязательно какое-нибудь улучшение к ней придумает. Не имея специального образования в области электротехники, он не раз вносил ценные поправки в электрические схемы, обосновывая, почему так, а не иначе. И все, кому он помогал словом и делом, могли заметить одну особенность: он помогал так, как будто вы ему делаете одолжение, а не он вам. И с такой охотой расскажет все, что знает!

Вы уж и позабыли, что обращались к нему, а он напомнит:

Вы меня спрашивали несколько дней назад… Я хочу добавить, я вспомнил, тут надо вот что сделать…

К нему обращались за советом целые организации. Научно-исследовательский институт гражданского воздушного флота в войну находился в Казани, и он тоже пользовался знаниями и опытом Стечкина. Борис Сергеевич не раз приезжал в НИИ ГВФ со своими учениками.

Климовский двигатель М-107 был с несколькими карбюраторами, с очень сложной кинематикой, и на серийной испытательной станции никак не могли добиться синхронной работы всех цилиндров. Отрегулируют карбюраторы на нормальном режиме, цилиндры работают одинаково, но стоит перейти на малый газ, как один цилиндр дает большую мощность, другой вообще не работает. Все по инструкции делается, а никак не регулируются движки, хоть разбейся! Инженеры и военпреды замучились с этими моторами. А они

были серийными, рядом, на соседнем заводе, их горяченькими ставили на самолеты и- на фронт. На станции скопилось много неотрегулированных моторов, и стоят без них скучающие самолеты.

Обратились к Стечкину. Он походил по станции, попросил включить один движок, взялся за сектор управления, подвигал, послушал и ушел, ничего не сказав. Работники станции в отчаянии. Хоть они и верили в Стечкина, но что он придумает после такого беглого осмотра? А он через два дня снова появился на станции и так, между прочим говорит:

Вы знаете, тут надо установить определенный порядок регулировки. Мне кажется, это надо сделать так…- И он написал свое предложение на листочке бумаги.

Оказалось, довольно простая вещь, но ее в инструкции не было, и все удивлялись потом, как сами, столько неглупых голов, не смогли додуматься. А моторы после этого пошли.

Так бывало не раз – то в двигателе давление масла падает, то клапаны летят. И на каком бы заводе это ни случалось, как последняя надежда, звучало на совещаниях: «Есть такой Борис Сергеевич Стечкин…»

Иногда в Казань по делам службы приезжал кто-нибудь из старых знакомых.

«Во время войны я был у них на заводе, – вспоминает профессор МАИ Г. С. Скубачевский. – Встречаю Николая Филина, брата начальника НИИ ВВС Героя Советского Союза А. И. Филина. Николай бросился меня обнимать:

Глеб, здравствуй!

Поймите мое положение: мне не хочется обидеть Колю, оттолкнуть, но, с другой стороны, за нами следят. Я постарался не придать этому значения, спрашиваю:

Как ты?

А вот мы все здесь сидим. – И показывает: – Вот Жирицкий (я слушал его лекции и сразу узнал его), вон Глушко пошел (так я впервые увидел Валентина Петровича)».

Профессор Е. В. Урмин, ездивший со Стечкиным в 1929 году в США, рассказывает: «Однажды меня вызвали на площадь Дзержинского в иностранный отдел для определения ценности материала, добытого

особым порядком. Был там такой Аграновский, идем с ним, ищем свободную комнату. Открываем одну дверь, смотрю – Туполев! Улыбается, руку протягивает, но поговорить нам не дали».

Известно, что Андрей Николаевич не очень-то жаловал своих «сторожей», защищал товарищей, как и Стечкин, добивался необходимых условий работы, чтоб можно было «доказать» свою продукцию. В следующий раз Урмин, главный конструктор авиационного завода, встретился с Андреем Николаевичем в Омске, куда перевели группу Туполева: «Ему нужно было посмотреть наш мотор М-90, последующую модификацию М-88, на котором в свое время погиб Чкалов. Две тысячи сил- первый советский мотор такой мощности – был на стенде. Туполев приехал со своим помощником Сергеем Михайловичем Егером. Сам все потрогал, пробовал мотор, давал газ – очень любопытный человек».

Объясните, почему мне говорят в наркомате, что М-90 мы все равно строить не будем? – спросил Туполев.

Андрей Николаевич, вы были главным инженером в управлении Баранова,- ответил Урмин.- Я конструктор, мне дали задание, я его выполнил. У вас хорошо получается, скажите об этом Щахурину.

А вскоре состоялся известный читателю разговор генерала А. Е. Голованова с И. В. Сталиным, и Туполев был освобожден.

Давайте захватим его с собой, как полетим в Москву! – сказал своим сотрудникам Е. В. Урмин.

Далее он рассказывает: «Прилетели в столицу из Омска на бомбардировщике ильюшинском ДБ-ЗФ – Туполев, Егер, я и генерал из НКВД. Прибыли на Уланский переулок в наш наркомат. Туполев очень волновался: вызовет Сталин или нет? Пошли мы с ним в кино, в «Колизей», на «Большой вальс». Туполев смотрел с восхищением и на следующий день говорит:

Давайте еще раз посмотрим!

Пошли, а там уже другая картина идет. Но он так настойчиво отнесся к этому делу, что нам все-таки прокрутили на узкопленочном аппарате».

Почти на пальцах можно пересчитать всех друзей и знакомых отца, кто не сидел,- говорит дочь

Стечкина Ирина Борисовна. – Архангельский один из немногих.

Александр Александрович Архангельский, многолетний заместитель и правая рука Туполева, сказал мне так:

Я был тогда главным конструктором на 22-м заводе, делал очень актуальную машину, и меня нельзя было трогать. Наверно, это меня и спасло.

Еще не раскрыты все документы того периода, но кое-что, наверно, можно узнать и осмыслить, поговорив с неглупыми людьми.

Лауреат Сталинской премии Первой степени доктор технических наук, профессор, генерал А. Д. Чаромский:

Что инкриминировали? Вам трудно понять. Это была психопатия, сумасшествие, истерика. 37-й год стоил нам нескольких миллионов людей, руководящего состава военной промышленности, науки, конструкторов, значительной части кадрового состава армии. 1937-й год мы в шутку называли «первой победой Гитлера». Поэтому и война в Финляндии так бездарно велась. Может быть, многое было связано с немецкой или английской провокацией. Сталину представляли признания, добытые пятками. В этих признаниях одни готовили террористические акты, другие занимались вредительством, третьи хотели продать Украину капиталистам…