Солдаты империи: Беседы. Воспоминания. Документы - Феликс Чуев

В значительной части наша русская интеллигенция была тесно связана с зажиточным крестьянством, у которого прокулацкие настроения – страна-то крестьянская.

Тот же Туполев мог бы стать и опасным врагом. У него были большие связи с враждебной нам интеллигенцией. И если он помогает врагу и еще, благодаря своему авторитету, втягивает других, которые не хотят разбираться, хотя и думает, что это полезно русскому народу… А люди попадают в фальшивое положение. Туполевы – они были в свое время очень серьезным вопросом для нас. Некоторое время они были противниками, и нужно было еще время, чтобы их приблизить к Советской власти.

Иван Петрович Павлов говорил студентам: «Вот из-за кого нам плохо живется!» – и указывал на портреты Ленина и Сталина. Этого открытого противника легко понять. С такими, как Туполев, сложнее было. Туполев из той категории интеллигенции, которая очень нужна Советскому государству, но в душе они – против, и по линии личных связей они опасную и разлагающую работу вели, а даже если и не вели, то дышали этим. Да они и не могли иначе!

Что Туполев? Из ближайших друзей Ленина ни одного около него в конце концов не осталось, достаточно преданного Ленину и партии, кроме Сталина. И Сталина Ленин критиковал.

Теперь, когда Туполев в славе, это одно, а тогда ведь интеллигенция отрицательно относилась к Советской власти. Вот тут надо найти способ, как этим делом овладеть. Туполевых посадили за решетку, чекистам приказали: обеспечивайте их самыми лучшими условиями, кормите пирожными, всем, чем только можно, больше, чем кого бы то ни было, но не выпускайте! Пускай работают, конструируют нужные стране военные вещи. Это нужнейшие люди. Не пропагандой, а своим личным влиянием они опасны. И не считаться

с тем, что в трудный момент они могут стать особенно опасны, тоже нельзя. Без этого в политике не обойдешься. Своими руками они коммунизм не смогут построить…

Но мы и наломали дров, конечно… Сказать, что Сталин об этом ничего не знал, – абсурд, сказать, что он один за это вину несет,- неверно. А вы назовите того, кто меньше, чем Сталин, ошибался?

Сыграл свою роль наш партийный карьеризм – каждый держится за свое место. И потом, у нас, если уж проводится какая-то кампания, то проводится упорно, до конца. И возможности тут очень большие, когда все делается в таких масштабах.

Человек держится за место и старается – это и называется карьеризм- одна из наших современных болезней…

– Нам говорят: почему вы во все верили? Я скажу: все люди верили,- ответил мне Л. М. Каганович.- Верили, потому что врагов было много. Кто из них враг действительный, а кто… Где кончается политический противник и где начинается террорист? Трудно провести грань. Попробуй возражать против того, что он враг!.. Есть боязнь шкурная и есть боязнь общественная – пойти против общества, против общественного мнения… Народ верит, когда вера совпадает с его интересами. А вся политика, которую вел Сталин, вела наша партия, совпадала с интересами страны, народа, мирового коммунистического движения. Отсюда и большое общественное мнение.

Начало 1937 года было правильным,- говорил маршал А. Е. Голованов, – но сильно перехлестнули.

Он сам и некоторые его родственники тоже пострадали в этот период.

Решили избавиться от подлинных врагов,- продолжает Александр Евгеньевич,- а многие стали писать друг на друга. Я знаю одного такого человека, спрашиваю, зачем писал, говорит – боялся. А ведь его никто не заставлял… Разные люди. Известно, что от Тухачевского через несколько часов после ареста были получены показания, очерняющие многих полководцев. А от Константина Константиновича Рокоссовского, которому в тюрьме зубы повыбивали, и он потом

долго болел, не добились ничего. Разные люди, суровое время, и трудно сейчас быть судьей.

И все-таки обидно, что один из светлейших умов XX столетия Стечкин сидел за решеткой, а потом об этом периоде писал в анкетах: «Инженер НКВД».

Мог ли подумать молодой Борис Сергеевич, когда ему добрые заокеанские дяди предлагали уехать за границу, какие предстоят ему испытания на родине? А если б даже и знал, уехал бы?

Непростой вопрос, ибо любить в России – означает страдать, и он это понял давно.

«Россия без каждого из нас обойтись может, но никто из нас без нее не может обойтись. Горе тому, кто это думает, двойное горе тому, кто действительно без нее обходится. Космополитизм- чепуха, нуль, хуже нуля: вне народности ни художества, ни истины, ни жизни нет»,- писал Иван Сергеевич Тургенев.

Уехал бы Стечкин в Америку, когда ему предлагали, и, наверное, условия для жизни и работы там у него были бы неплохие,- по крайней мере, вряд ли он столько лет сидел бы в тюрьмах. Но родины не было бы. И он остался жить в стране, которая строилась, готовилась к войнам в окружении империализма, когда взрослые подписывались на займы, а дети в учебниках выкалывали глаза врагам народа.

…Освобождать начали в 1942-м. Первыми оказались на свободе А. Н. Туполев и его группа. Не без участия командующего АДД Голованова был освобожден и А. Д. Чаромский, который строил дизельные моторы для авиации дальнего действия – двигатель АИ-1 стоял на бомбардировщиках ТБ-7 и Ер-2.

«Эти дизели требовали доработки, многие вопросы нужно было решать на месте с конструктором. Так удалось вытащить Чаромского из Казани», – говорил А. Е. Голованов.

Сам Чаромский рассказывал об этом так: «Когда наши группы – туполевская самолетная и моя моторная – работали в Москве, по моторам я докладывал Берии, который непосредственно курировал наше ОКБ. Когда во время войны нас перевели в Казань, возникли затруднения с работой моторов в авиации

дальнего действия, в частности моторов моей конструкции. И вот в ЦК при рассмотрении положения в авиационной промышленности спросили, где такой-то… Меня освободили и восстановили в должности главного конструктора».

Чаромский говорил, что пытался в 1942 году подвести под освобождение и Стечкина, включил его в списки, но тщетно. Чаромский показывал мне переданную из Казани записку:

«Дорогой Ал. Дмитрии! Спасибо за твои заботы о моих. У меня все без изменения. Некоторые подробности ты узнаешь на словах. Постарайся побывать у моих и передать им мой привет. Я бы хотел получить от них также привет. Думаю, ты это устроишь. Я слышал, что ты болеешь сердцем, надо больше лежать. Как твои дела? Жму руку. Всего хорошего.

Б. Стечкин. 17 января 1943 года».

– Я выполнил просьбу Бориса Сергеевича, – сказал Чаромский.- Впрочем, семья через непродолжительное время получила счастливую возможность видеть его в своем кругу.

Выручил Стечкина Микулин. Александр Александрович, уйдя со своим двигателем из ЦИАМа, долгое время был главным конструктором опытно-конструкторского бюро 24-го завода. Такие ОКБ были самостоятельными в смысле конструкторских и лабораторных работ, но, если нужно было изготовить какую-нибудь опытную деталь или узел, главный конструктор вынужден был обращаться к директору завода, а того, разумеется, больше интересовал план, а не изготовление экспериментальных вещей. Это положение тяготило конструкторов и тормозило их работу. И Микулин решил добиться разрешения на создание завода, который бы совершенно самостоятельно строил опытные образцы. У такого завода должна быть и своя производственная база – механическая, литейная, кузнечная, чтобы двигатель можно было делать самим от начала до конца и быть свободными в изменениях, доводке- во всем, чего не избежать, если хочешь построить хороший образец. А Микулин умел делать великолепные моторы- лучшие в мире. И с присущей ему энергией взялся за создание завода.