Рыцарь Леопольд фон Ведель - Альберт Брахфогель

Голос Харстенса вывел Леопольда из таких размышлений.

— Эй, старик, — засмеялся он — однако мы далеко ушли. Черт возьми, будь нападение с той стороны деревни, нас разбили бы вдребезги. Сельджукские воины были самые лучшие воины высланные против нас старым свирепым мужиком. Вот идет наш начальник. Смирно! Копья на плечо! — Харстенс поднял знамя. — Да здравствует Вальдердорм!

Среди торжествующих криков подъехал он к полку.

— Клянусь святым Стефаном, вы славно дрались, дети. Важный пункт — деревня сзади, хотя это стоило, наверное, очень дорого. Что поделывают наши новобранцы?

— Они дрались, как старые солдаты, и Леопольд своим мечом отлично расчищал дорогу для знамени.

— А где юнкер фон Фенненштейн?

— Убит, проклятый сарацин пронзил ему копьем правый глаз. За это Ведель далеко отбросил от знамени турецкую собаку. Всего мертвых и раненых сто тридцать человек.

— Отлично, юнкер фон Ведель, вы держите себя, как настоящий мужчина. Обещаю вам, Харстенс когда мы также счастливо возьмем эту крепость, как сегодня деревню, то император вас сделает рыцарем и щедро наградит из сокровищ Бассы! Скоро придут окопщики и артиллеристы строить батареи, язычники тогда запоют другую песню. Отведите назад в деревню ваших храбрецов, чтобы было место для пушек. Еще раз благодарю вас, дети!

Вальдердорм уехал. Харстенс собрал вместе победоносные отряды и увел их в деревню.

Ведель бросил презрительный взгляд на Десдихаду, которая продолжала заниматься своей работой. Он теперь думал о том, что случилось с Юмницем. О своих переживаниях Ведель сообщил Харстенсу.

— Вы — очень честный юноша, я вижу, вы любите своего слугу. Мы разыщем его, прежде чем отправимся на квартиры, — Они дошли до главной улицы опустошенной деревни, где прапорщик сформировал войско в колонны и позвал Николаса. Бодрый и здоровый вышел он из рядов.

— Слава Богу! — Леопольд бросился к нему в объятия. — Ты также сражался? Если нас Господь вернет невредимыми домой, я обещаю тебе здесь, при свидетелях, твоих товарищах, что ты будешь фогтом после твоего отца и получишь дом и землю, как свободный человек!

— Мой милостивый господин!

— Здесь нет милостивых господ, а есть одни товарищи, — Леопольд пожал руку обрадованного Юмница.

— Черт возьми, это мне нравится, Ведель. Юмниц, не желаете ли вы быть около Веделя и заменить второго помощника при знамени убитого Фенненштейна?

— Да, я клянусь жить и умереть около господина и знамени.

— Я скажу старику. Теперь на квартиры, пусть женщины несут нам есть и пить. На сегодня мы поработали довольно. — Усталые и голодные вошли Леопольд, Николас и Харстенс в обгорелый дом и стали устраивать себе постели. В это время крепость окружали батареями и устанавливали пушки на укрепленные места. День прошел. Все солдаты уже улеглись. Ведель тоже хотел лечь, когда явилась Хада и вызвала его. Он вышел к ней на двор.

— Что нужно? — спросил юноша гордо и мрачно.

— Вы видели, чем я занималась, и, кажется, презираете меня. Господин, презирайте тех, из-за кого я сделалась такой. Вы позволите мне быть при вас, и я буду стараться выручать вас из опасностей и…

— Разве вы теперь считаете это нужным? Зачем?

— Вспомните, как я угрожала Оедо, когда вырвала вас из его рук. Я сказала ему, что он погибнет так же, как Манассия и его жена в Сарагоссе. То же повторила я в вашем присутствии поляку Царнику у подъемного моста. И утешила его добычей в Дотисе. Через несколько дней будет штурм, и я сообщу поляку, как Оедо может завладеть сокровищами Бассы. Прошу вас, проводите меня.

— Ну, этого не будет. Я хорошо узнал ваше ремесло и вовсе не желаю быть с вами, что я, к сожалению, должен. Какое дело вам до меня?

— Да, гордый господин, — ответила она мрачно, — какое мне дело до вас! Прощайте, до штурма. Тогда, может быть, я вам и понадоблюсь!!

Она бешено бросилась на лошадь и скоро исчезла.

«Может ли совмещаться в сердце этой женщины такая грубость и глубокое чувство, разврат и самоотверженность? Может ли Сара быть Десдихадой?» — Так думал наш герой, входя в квартиру. Хотя он и сказал ей с презрением: «какое ей дело до него», но тем не менее он не переставал думать о ней. Какое-то предчувствие подсказывало Веделю, что эта женщина будет иметь громадное значение в его жизни. Ему казалось, что какое-то проклятие тяготеет над ней и заставляет ее вести такую позорную жизнь, хотя ее сердце и полно глубоких чувств.

В следующие два дня Дотис был крепко обложен императорскими войсками. Штурмовать сильную крепость, защищенную множеством храбрых людей, и теперь даже очень нелегкое дело, а тогда и вовсе почти невозможное при несовершенных средствах для нападения. Искусство, с которым Вальдердорм произвел неожиданное нападение и занял самую слабую сторону крепости, очень облегчило штурм, но все-таки дело было очень опасно и кровопролитно.

Обстрел Дотиса продолжался беспрерывно два дня и две ночи, и очень странно, что на огонь императорских войск из крепости стали отвечать только на третий день. Вследствие роковой лени и беспечности, свойственной Востоку, паша не распорядился раньше установить и приготовить орудия, полученные незадолго до осады из крепости Пешта. Только уже после начала действий и опустошительной бомбардировки турки взялись за разум. Многочисленные пожары от бросаемых ядер сильно опустошили все части Дотиса. Турецкие орудия были расставлены очень поспешно и дурно, несмотря на близость неприятеля, их огонь производил незначительное действие. Наконец стали приготовляться к главному штурму в ночь на третий день.

Усердие осаждавших утроилось при известии, что император прибудет во время штурма и лично въедет в разрушенную и взятую крепость.

В последнюю ночь были отвезены назад батареи и защищавшие их габионы и фашины. Чтобы обезопасить эту работу, Оедо с его шайкой было приказано перебраться при наступлении ночи через вал и произвести ложный приступ.

Это приказал сам Вальдердорм, но, зная хищнические инстинкты шайки и громадные богатства паши, он запретил Оедо и его товарищам под страхом виселицы и колесования входить в город прежде взятия цитадели.

Настало утро. Барабаны ударили приступ. «Император здесь!» и «Аллах» — раздались военные крики. Императорские фланговые отряды ударили с двух сторон на город, а центр, прикрытый огнем батареи, оставался неподвижен. Ужасная свалка происходила у брешей, дрались один на один. После неимоверных усилий императорские войска были отброшены. К одиннадцати часам потребовались резервы, и спешенные рыцари пошли на турок. Полуденное солнце жгло невыносимо. В это время торжествующие крики христиан возвестили полную победу в обеих частях города. Тогда бросились вперед Вальдердорм и Зиппен.

— Харстенс, — закричал первый, — мы снова увидимся в крепости! Наступайте и вы, когда мы перейдем брешь!

Оба отправились во главе своих отрядов. С барабанным боем и криками «ура!» перешли они ров и достигли бреши. Они не встретили сопротивления и исчезли за остатками стены. Главное ядро войска до штурма цитадели оставалось неподвижно, как стена. Харстенс стоял со знаменем, около него были Юмниц, Леопольд и Десдихада. Когда Вальдердорм и Зиппен уехали, старуха обратилась к Харстенсу.

— Господин Харстенс, — начала она очень серьезно, — не торопитесь, не бросайтесь к бреши, пока над цитаделью развевается синее знамя. Вам никогда не удастся поставить на его место императорский орел.

— Что означает развевающееся там синее знамя?

— Вы скоро увидите это сами!

— Хорошо, я посмотрю, но оставаться здесь более не могу.

Через минуту в обеих частях города раздался воинственный крик, еще громче и ужаснее прежнего.

— Я не могу не броситься на турок, мошенники уже там. Неужели сволочь будет иметь преимущество перед знаменем Вальдердорма?

— Копья на плечи! Сомкнись! Вперед!

С криками «Вальдердорм!» бросились они к бреши через ров. Начальник первого отряда Николас Плате первым пробрался к пролому по крутому обрыву.

Туча пуль и татарских стрел полетела с цитадели на нападающих. Простреленный в голову Плате скатился назад с обрыва.

— Стой, стой! — кричала Десдихада и указывала наверх. — Ждите! Там развевается синее знамя!

Действительно, на башне высоко развевалось синее знамя паши.

— Вперед, кто из вас не продажная собака! — гремел Харстенс. — Император, император!

— Ради Бога, не следуйте за ним! — старуха схватила Леопольда за копье, а Гарапон заслонил ему дорогу. Юмниц же с прапорщиком уже стояли за брешью.

Леопольд с яростью хотел вырваться. В это время последовала ужаснейшая картина. Небо и земля задрожали. Снопы огня поднялись к небу и разрушили все окружающее.

Паша Аль-Мулюк, после падения Дотиса, с гарнизоном и цитаделью взорвал себя.