Миноносец. ГРУ Петра Великого - Константин Радов

– Капитан! Ты вроде говорил, здесь город недалеко?

– Несколько миль.

– Пошли. Нечего тянуть, уже почти полдень.

Под громогласные рассуждения Капрани о воровской породе проклятых сицилийцев спускаемся вниз и бредем на восток вдоль самого моря, по чистейшему золотистому песку. Здешний конец октября – под стать петербургскому июлю. Солнышко вовсю пригревает, ветер ослаб, и только громадные волны продолжают свой бег отголоском бушующего где-то далеко за горизонтом шторма. Усталость еще не избыта. Когда возле одинокой башни, охраняющей берег, дорога решительно поворачивает и начинает круто взбираться в гору, становится трудновато. Этьена приходится почти тащить на себе, по очереди подставляя плечо под здоровую руку. Забавную картину мы представляем, должно быть, со стороны. Четыре оборванца в грязной, стоящей колом от морской соли одежде с чужого плеча, едва передвигающих ноги, но пытающихся сохранять достоинство.

Открывшийся между холмов город заставил меня застыть соляным столпом. Над крышами лачуг, в беспорядке взбирающихся на высокий холм, царили гигантские колоннады античных храмов. Только теперь дошло, что это Агригент, родина Эмпедокла! «Джирдженти» по-местному, надо же так латынь исказить! Если бы волновавший некогда парижан диспут о достоинствах древних и новых народов происходил здесь, победу присудили бы предкам за явным преимуществом. Слишком режет глаз сочетание величия и убожества в столь тесном соседстве. Четырехсаженный атлант лежит навзничь, как павший в бою воин. На заросших травой ступенях амфитеатра пасутся козы. Только одно осталось неизменным за два с половиной тысячелетия: судя по выбору места для города, пираты и тогда свирепствовали не меньше нынешних.

Зайдя в первую же базилику на нашем пути, явно переделанную из языческого капища, попросили служку вызвать священника и обратились за помощью. Надо же дать католической церкви случай проявить деятельное милосердие. Увы, патер предложил только исповедь и причастие, а одалживать деньги послал к евреям. С легким сердцем сознавшись в многочисленных убийствах, двинулись искать ростовщика. При нашем непрезентабельном облике не получить бы ни сольдо, если бы Пажес не нашел общих знакомых с местными добытчиками серы: некоторую часть ее продают во Францию. Добыв, под поручительство владельца серной шахты, небольшую сумму, наняли повозку до Мессины: море по эту сторону острова считается слишком опасным, суда ходят только караванами и с надежной охраной.

Там удача улыбнулась еще шире: встретился купец, знакомый по Марселю, и затруднения с деньгами остались позади. Материально я потерял очень мало: перед путешествием почти вся моя наличность осталась в банковской конторе, в обмен на переводное письмо венецианскому агенту банка. Восстановление бумаг принципиальных трудностей не составляло, хотя требовало времени. В капитанском зале лучшей портовой таверны, куда зашли перед расставанием, мы решали более срочные дела. Список неаполитанских матросов, для передачи тринитарианцам (и последнего уцелевшего француза вписали сюда же). Цены и условия выкупа, а также прочие обстоятельства, с этим связанные.

После сего я счел своевременным спросить обоих моряков о расчетах на будущее. Этьен пожал плечами:

– Вряд ли мне доверят новое судно. Придется искать должность помощника или maitre d’equipage – при условии, что рука будет хорошо действовать. Иначе – не знаю…

Лука едко усмехнулся:

– Тебе еще можно позавидовать. Я заложил все свое имущество, чтобы купить «Сан-Дженнаро». Прятался от испанцев, ходил на Сардинию, чтобы поскорей расплатиться с долгами. Теперь корабля нет, а долги остались. Если до весны не найти денег, отцовский дом пойдет с молотка. Разбоем, что ли, заняться?

– А если бы вам предложили места в военном флоте?

– Смеетесь, граф? Офицерами торговых моряков не возьмут, а ниже – неинтересно.

– Почему не возьмут? В русском флоте большой некомплект. Особенно в Азове. Сразу капитанами, конечно, не примут, но лейтенантами на фрегаты и линейные корабли – вполне. Либо на вспомогательные суда, если непременно желаете в капитаны. И для опытных матросов места найдутся.

Капрани мечтательно прищурился:

– Честно говоря, я бы лучше подался в каперы, чем на линейный корабль…

– Разумеется, какой же итальянец любит военную дисциплину?! Ничего твердо обещать не могу, однако поделюсь небольшим секретом. В моих планах – приобрести несколько торговых судов, и если шведская война затянется или турецкая возобновится… Тогда почему бы и нет? Торопиться нам с вами незачем, можете подумать. С родными поговорите. Вот адрес в Амстердаме: пишите русскому послу князю Куракину, для меня.

Оставшись тет-а-тет с Пашкой (обычно слуг не сажают с собой за один стол, но после побега он состоял на особых правах), я посмотрел на него с задумчивостью:

– А у тебя какие планы?

– Э… Это как?!

– Так. Очень просто. Думаешь, мне такой слуга нужен?

– Чем же я нехорош? Спасал вас, выручал, а теперь – гоните?

– Освобождаю. Ты мне дал волю, а я тебе. Мы в расчете. Что нас всех вызволил – спаси Христос. Если хочешь, в ножки поклонюсь. Но доверять все равно не стану: меньше чем за месяц ты совершил два предательства. Молчи, не оправдывайся. Понимаю твои резоны. Это ничего не меняет. Коль дадут хорошую цену, ты меня еще раз продашь.

– Разве ж я виноват? Мир так устроен, что каждый своей выгоды ищет!

– Вот и ищи подальше от меня. Умен, ловок, совести отроду нет – не пропадешь.

– А ежели я здесь останусь? Обратно домой не хочу.

– Теперь ты вольный. Твое дело. Так даже лучше.

– Почему?

– За отложение от православия знаешь, что полагается? При всей моей благодарности, врать ради тебя государю Петру Алексеевичу не буду.

– Так и вы, господин граф, молитвами себя не утруждаете. Вас-то государь терпит?

– Не твоя печаль, родной. Да и не государева. До моих молитв обоим вам дела нет – это папы римского забота. Деньги возьми. Тут, если без вина и девок, на год хватит. Живи, как знаешь. В деревне скажу – сбежал.

Неприятно быть обязанным такому засранцу. Прогнав парня, я думал, что он кончит свои дни если не на плахе, то хотя бы на каторге. Но ошибся. Через много лет некий виргинский плантатор прислал мне письмо с предложением купить долю в чугунолитейном заводе близ Балтимора, колония Мэриленд. Ничего особенного, коммерческие пропозиции я получал в изобилии, однако звали плантатора Поль Найтингейл, и был это не кто иной, как заматеревший Пашка Соловьев. Помнится, еще подумал: бедные негры…

Глава 9. Вечное движение

Солнце зашло. Штормовой ветер гонит по небу едва различимые в гаснущих сумерках клочья туч, далеко внизу беснуется темная вода в кружевах пены. Самое надежное судно не спаслось бы в гибельных водоворотах, недаром море под этой скалой древние считали обителью Харибды. А из пещеры на другой стороне пролива скалила «полные черною смертью обильные, частые зубы» многоглавая Сцилла.

Только Гомер напутал сослепу. Или Ливий Андроник, переложивший великого старца на язык римлян, злоупотребил пиитическими вольностями: согласно поэме, расстояние между стеснявшими путь хитроумного Улисса утесами не превышало полета стрелы – на самом же деле пушкой не дострелишь. Интересно, какие небылицы будут спустя тысячелетия рассказывать о нас? И будут ли?

В тот самый день, как распрощался со спутниками, я с отвращением покинул гостиницу и снял верхний этаж в приватном загородном доме. Хотелось покоя и одиночества. Люди раздражали. Приказав поставить посреди комнаты немалый бочонок местного вина и запретив прислуге подниматься без вызова, принялся отмывать уязвленную душу кровью виноградной лозы.

Торговый капитан, выстроивший эту маленькую виллу, несомненно, любил морскую пучину, вскоре ответившую ему взаимностью и принявшую в свое лоно. Широкий, нависающий над береговым обрывом балкон подобен был площадке на мачте гигантского судна. Сидя в кресле со стаканом вина, никак не удавалось отделаться от ощущения качки. Ну и черт с ним: Божий мир казался слишком мерзостным, чтобы глядеть на него трезвыми глазами. Извечная страсть к порабощению себе подобных, клеймящая человечество подобно каиновой печати, – ни для кого не новость, однако прежде мне не случалось примерить на себя роль раба. Исключая разве скоропреходящий эпизод с английской «press gang». И еще. Пусть о том никто не догадывается, но самому-то мне известно, сколь мучительным оказалось плавание между сциллой неволи и харибдой ренегатства и какому маловероятному сочетанию случайностей я обязан своим спасением.

Стыдно и унизительно терпеть конфузию в бою. Превосходящая сила неприятеля мало извиняет побежденного: в таком случае надлежит озаботиться либо прибавкой собственных сил, либо способами уклониться от баталии. Понятно, что все предусмотреть невозможно, а надеяться на постоянную удачу опрометчиво – но теперь, задним числом, поражение ощущалось болезненно, как воспаленная рана.