Все ведьмы делают это! (Другая редакция) - Надежда Первухина

Он послан в Москву с миссией убить некоего человека, судя по имени, явного япошку. При этом надо вспомнить, что «японок», устроивших весь сыр-бор в его колонии, финансировал японский же благотворительный фонд «Тэнгу». Но чем на самом деле этот фонд занимается, одному псу известно.

«Уж не готовится ли в России государственный переворот при помощи иностранных инвестиций?!» – поразила мозг полковника мысль государственного масштаба, и его от такой мысли прошиб холодный пот. Теперь полковнику стало предельно ясно: кругом враги, интервенты, готовые разграбить Россию-матушку, причем в особо грубой оккультной форме! И первая пособница темных сил – Анастасия, вредоносная старуха!

Однако полковник ничем не выдал своих размышлений. Он специально изобразил на физиономии тупое выражение необратимого дауна (кстати, это было совсем нетрудно), а сам тем временем мысленно рассматривал стратегию своего будущего поведения в тылу врага. Ибо он не сомневался, что именно туда, в тыл врага, его, полковника, и везут…

Внутренне ощущать себя разведчиком, неуловимым мстителем и патриотом, однако, мешал усиливающийся острый голод, а также жажда. Полковник неожиданно отчетливо припомнил, что последний раз он ел пару суток назад: сердобольная проводница накормила его чипсами и дала глотнуть прокисшего теплого пива.

«Надо терпеть, – мысленно убеждал себя полковник. – Ты среди врагов. Твоя задача – не дать им дешево купить твою жизнь!»

Мысли, конечно, были возвышенные и гордые, как полет Буревестника над седой равниной моря. Однако не особо искушенному в литературе полковнику почему-то (видимо, из-за сильного голода) представился какой-то глупый пингвин, самодовольно прятавший тело жирное в утесах… Дрон Петрович подумал, что пингвина этого он бы за полчаса уел. Сырого, с черным хлебушком и парой головок репчатого лука. Да, и посолить как следует, конечно. А потом пивка…

Полковник сглотнул слюну и незаметно посмотрел на свою Барби-конвоиршу. Лицо той оставалось абсолютно безучастным. Да, такая не то что пожрать, понюхать не даст…

Но всему в этом суетном мире приходит конец. Пришел конец и изматывающему путешествию Дрона Петровича на темном джипе. Машина затормозила, и в наступившей тишине Кирпичный отчетливо услышал волчий вой.

– Вперед. Выходи, – приказала Барби и, нажав на какую-то панельку, открыла бронированную дверь джипа.

Полковник покорно (а как иначе-то?) выбрался на свет божий и беззвучно ахнул.

Чертова кукла привезла его вовсе ни в какую не в столицу. Машина стояла перед глухим, высотой метров пять, железным забором без всяких признаков калитки. И что самое страшное: вдоль забора бродили и завывали волки, посверкивая сумасшедшими глазами.

– Объект доставлен. Дальнейшие указания? – Барби уже наговаривала в портативную рацию, тогда как полковник высчитывал свои шансы быть: а) съеденным волками, б) растерзанным и съеденным волками.

Рация что-то прошипела кукле в ответ.

– Идем, – подчиняясь рации, толкнула Барби полковника.

«Куда?!»

Но тут полковник увидел куда.

Часть забора отъехала вбок, обнаруживая небольшой проход. Волки взвыли и, что удивительно, отбежали подальше. Это придало бодрости полковнику, он снова вспомнил о том, что он разведчик в тылу врага, и потому смело шагнул в проход, тем более что за спиной у него все еще шагала эта Барби.

За железным забором не скрывался, а скорее гордо возвышался двухэтажный особняк в модном стиле «готический замок нового русского» – с узкими окнами, крытой стеклянной галереей-балконом вдоль всего второго этажа, шикарным парадным крыльцом и припорошенным снегом овальным флигелем. Все это полковник, конечно, толком и рассмотреть не успел, поскольку был невежливо препровожден в переднюю. Передняя, или, как это нынче принято называть, холл, обрушила на промерзшего до последней нитки Дрона Петровича волны уютного тепла, исходившего от большого, занимавшего почти целую стену, камина. В камине горел настоящий огонь, потрескивали поленья, а рядом, поигрывая кочергой, стоял крепкий, бритый наголо парнишка в черном цивильном костюме.

– Объект сдан, – сухо отрапортовала Барби этому бритоголовому со скучающими коровьими глазами.

– Объект принят, – вмиг оживился парнишка и отбросил кочергу. – Проблемы были?

– Нет. Все. Я сваливаю, – быстро сказала Барби и, даже не послав полковнику прощального взгляда, исчезла за входной дверью.

Парень оценивающе поглядел на Кирпичного, скривился, видно сравнив свой отутюженный костюмчик с вонючими и затертыми лохмотьями, в которые превратилась одежда Дрона Петровича, и достал мобильник.

– Алё, да, он в прихожей, мэм. Проводить в Малахитовый кабинет, мэм?! Но этот тип выглядит как мусорный бачок в негритянском квартале… Да, мэм. Простите, мэм. Больше не повторится, мэм!

Парень убрал свой сотовый и уже по-другому глянул на полковника. Видно, что ему нелегко дается подчиниться отданному по мобильнику приказу, но ничего не поделаешь…

– Велено проводить… вас. Наверх по этой лестнице, пожалуйста.

Полковник действительно увидел небольшую, покрытую зеленым сукном лестницу, до этого момента скрытую от Дрона Петровича темной бахромчатой портьерой. В нем вдруг шевельнулся какой-то детский ужас; впервые за все время его злоключений полковник, как малолетний персонаж какого-нибудь голливудского триллера, испугался неизвестности, прячущейся за красивой обстановкой и кажущейся тишиной.

Дрон Петрович стиснул зубы и зашагал вверх по лестнице вслед за своим бритоголовым проводником. Они миновали неосвещенную галерею второго этажа, и полковник помыслил было, что сейчас ему представляется возможность напасть на своего спутника, оглушить его ударом и бежать. Но это было бессмысленно. Во-первых, такого парнишку и кувалдой не оглушишь, во-вторых, куда бежать? Полковник вспомнил про кружащих возле забора волков, про жестокие кукольные глаза своей конвоирши и решил, что отступать ему некуда. Впереди Москва.

…Однако пока впереди оказалась не Москва, а небольшая комната, выдержанная исключительно в изумрудно-зеленых тонах благородного камня малахита. Бритоголовый парень шепотом приказал полковнику стоять – не двигаться возле небольшой резной колонны, украшенной золотой статуэткой крысы, опирающейся передними лапками на непонятный диск с дыркой посередине.

«Богатая жизнь, куда ни плюнь, сплошные драгметаллы и камушки», – с внезапным уважением к неизвестному хозяину этой красивой комнаты подумал полковник. Было тихо, бритоголовый ушел, а полковник как первоклассник в Эрмитаже стоял и рассматривал комнату. Потолок, стены, пол, даже подоконники – все было малахитовое; полковник робко потер грязным пальцем стену и убедился – малахит, чистый камень, не обои какие-нибудь самоклеящиеся! На полу лежал пушистый темно-зеленый ковер с изображением желтой крысы, плывущей на лодке. Мебели в комнате было немного – несколько низеньких пуфиков с пухлыми золотыми кистями по бокам, блестящий овальный столик (на нем стояла лампа в виде ветки с золотыми лилиями – из этих цветов и шел свет, достаточно яркий для того, чтобы увидеть всю красоту), небольшой шкафчик, вроде комода, только тоже весь по виду из золота, а ручки блестят так, словно в них и впрямь вставлены бриллианты. Самым скромным предметом было темное кожаное кресло, сделанное под старину, с высокой спинкой. Поскольку оно повернуто было к полковнику этой самой спинкой, он не мог разглядеть, сидит там кто-нибудь или нет… Да и стояло это кресло в самом дальнем и неосвещенном углу комнаты, поэтому внимания полковника не привлекло. Кирпичного страшно волновали два вопроса: настоящие ли тут камушки и есть ли поблизости сортир.

– Бриллианты настоящие, – услышал полковник мелодичный женский голос и увидел, как темное кресло развернулось, являя Кирпичному сидящую в нем даму в длинном зеленом же одеянии. Дама издалека казалась просто красавицей, и поэтому, когда она поманила полковника рукой, он послушно подошел, стараясь не думать про насущные проблемы своего мочевого пузыря.

– Дрон Петрович, – с улыбкой сказала дама, величественная как почетный караул у Кремлевской стены, – вы меня не узнаете?

Тот вгляделся попристальнее и охнул. Красивое лицо, хоть и казалось живым, привлекательным и свежим, было лицом старухи Анастасии Либенкнехт, заключенной под номером 1837.

– Бывшей заключенной, – поправила Анастасия, не переставая любезно улыбаться. – Карты легли по-другому. Теперь вы, Дрон Петрович, мой заключенный. Пожизненно.

Как ни странно, но на полковника эти мрачные слова не произвели должного впечатления. Видно, его совсем допекла насущная человеческая проблема, и он потому сказал то, чего, может, и не ожидала царственно сидящая Анастасия: