Все ведьмы делают это! (Другая редакция) - Надежда Первухина

Она потрясает худыми кулаками, а глаза ее горят так, что волки предпочитают убраться подальше. Слишком уж грозно даже на волчий взгляд выглядит эта извозившаяся в снегу костлявая старуха. Волков можно понять. У них нет чувства юмора. Иначе бы они обязательно отметили, что эта грозящая всему миру фигура выглядит скорее смешно, чем страшно.

Show must go on!

– Скорее смешно, чем страшно. Вот как это выглядит, – ответил хмурый Авдей и принялся протирать кафель.

Татьяна Алексеевна только вздохнула. И это называется семья?..

С тех пор как Авдей в сопровождении тестя, прекрасной японки и дракона-бизнесмена впервые навестил свою супругу, обзаведшуюся чешуей и парой внушительных крыльев, прошел целый месяц. Трижды в неделю, по понедельникам, средам и пятницам Авдей с достойным для любящего мужа постоянством отправлялся на далекий полигон, где среди сугробов в вечерней полумгле постепенно обретали материальность стены офиса Московской Управы драконов. Авдей (и Инари-сан с ним) спускались в Обиталище Наследницы, и писатель-фантаст получал уникальную возможность созерцать, как его жена-дракон поглощает бананы, рычит, изрыгает раскаленный пар (пламя у Вики почему-то не получалось) или спит, тревожно подрагивая кончиком зазубренного, как пила, хвоста.

В состоянии бодрствования Вика очень часто видела перед собой человеческую фигуру, подпрыгивающую и кричащую: «Это же я! Прекрати шипеть! Возвращайся домой!» Однако вид этой фигуры не вызывал в драконихе ничего, кроме кошмарной головной боли. Поэтому едва фигура появлялась у прозрачной магической стены Обиталища, Вика с ревом и разверстой пастью, в которой свободно поместился бы приличный копировальный аппарат формата А3 или компьютер со всей периферией, кидалась на стену, стремясь произвести своим видом самое отталкивающее впечатление. После каждого такого посещения Вике было тоскливо и тревожно. Она чувствовала себя неуютно, отказывалась есть бананы и теряла в весе.

Авдей же все-таки не терял надежды на возвращение жене человеческого облика. Тем более что эти его чаяния горячо поддерживала Инари. Она утешала Авдея, уговаривала его быть стойким в несчастье, цитировала Сайгё и Конфуция. Кроме того, благодаря Инари Авдей перезнакомился со многими важными драконами и стал запросто вхож в круги правления МУДРАКа. Как оказалось, большинство драконов были весьма состоятельными людьми (как ни парадоксально это звучит): бизнесменами, владельцами акционерных обществ и даже правительственными чиновниками. Правда, положением своим и богатством они вовсе не кичились, в разговоре были просты и демократичны, сочувствовали Авдею, а некоторые из укрывающихся от налоговой полиции олигархов даже купили в магазинах его книги и смущенно попросили автограф… Словом, со всеми людьми-драконами Авдей нашел общий язык. Со всеми, кроме своей жены. Которую, кстати сказать, остальные драконы уважали как чистопородную и побаивались как ведьму. Одним словом, ситуация с Викой выглядела скорее смешно, чем страшно, как указывалось ранее. Но от этого писателю Белинскому легче не было. А самое досадное – Баронет вдруг подхватился и умчался куда-то в неизвестном направлении, кратко бросив родственникам: «Проблемы. Срочно вызывают», оставив зятя и Татьяну Алексеевну в полном неведении – строить версии и заниматься воспитанием Марьи и Дарьи.

Девочки изводили папу и бабушку ежедневными вопросами о том, куда пропала мама. Сказкам о том, что мама гостит у больной подруги, они справедливо не верили. При этом прагматичная Марья сказала так:

– За это время можно уже целую больницу подруг вылечить или даже похоронить. Где мама?

Дарья же вдруг потрясла отца тем, что втихомолку принялась набивать свой маленький пестрый рюкзачок трусиками, таблетками аспирина и пачками крекеров. Рюкзачок был при уборке обнаружен под кроватью, там же Авдей нашел свой старый карманный фонарик и завернутый в банное полотенце меч, врученный писателю в качестве литературной премии одним из престижнейших издательств. На вопрос: «Зачем тебе все это, Дарья?!» – дочь сначала по-партизански отказывалась отвечать, а потом, разревевшись, заявила, что она хочет идти искать маму, а меч ей нужен, чтобы защищаться от врагов, как бесстрашный горец Макдауэлл…

«Дети! Чего же ты хотел – чтобы они о матери родной забыли?!» – справедливо заметила тогда теща. Авдей, конечно, ни в коем случае не желал, чтобы дочки забыли Вику, но их постоянно похоронный вид и чересчур бесшумное хождение по квартире наводили писателя на грустные мысли. Хуже того. Собственные дети стали казаться ему какими-то ирреальными, как в фильмах про привидения и вампиров. В полнолуние он ненароком заглянул в детскую – проверить, спокойно ли девчонки спят. И остановился на пороге, похолодев от вцепившегося в ребра ужаса. Марья и Дарья, облитые серебристым молоком лунного света, проникавшего сквозь незашторенные окна, с закрытыми глазами кружились посреди комнаты в сомнамбулическом трансе. Авдей попытался переступить порог детской – и не смог, как в страшном сне наблюдая за этим действом и не в силах остановить его. Девочки потанцевали и все так же, не открывая глаз, держась за руки, прошли сквозь стоявшего в дверях папу. И благополучно рассыпались серебристой пылью, едва Авдей с придушенным воплем глянул им вслед… На грохот упавшего мужского тела прибежала полусонная Татьяна Алексеевна. Она включила свет, привела зятя в чувство и с пониманием выслушала его спутанный рассказ о том, что он видел. После чего они вместе подошли к девчоночьим кроваткам. Машка и Дашка безмятежно спали, прижимая к себе любовно замусоленных плюшевых медведей…

– Не понимаю… – прошептал Авдей.

– Водки выпей – все пройдет, – в ответ прошептала теща и заботливо отвела зятя на кухню. – Чего тут непонятного? Это наверняка мороки были. Полнолуние, вот они и бродят…

– А вы откуда знаете?

– Ну… Знаю, и все, – уклонилась от ответа полковничиха в отставке и тоже хлопнула рюмашку «Лужковской-люкс».

Наутро Авдей вместо того, чтобы вести девочек в сад, а самому ехать на киностудию (по одному из его романов собрались снимать эротический боевик «Девять с половиной мечей»), остался дома и принялся бесстрашно штудировать принадлежащую Вике книгу с заманчивым названием «Как отличить морока». Первые пять прочитанных страниц повергли его в уныние – судя по перечисленным признакам, мороком был не только он сам, но и теща, и Баронет, и даже пара знакомых писателей-фантастов…

Словом, жизнь превратилась в тихий повседневный кошмар. Если бы не Инари.

Однажды, после того, как они в очередной раз вместе навещали Вику, Инари вдруг сказала Авдею, что хотела бы увидеть его дочерей и тещу. И едва прекрасная японка переступила порог жилища Белинских, она словно зачаровала всех! Девчонки прилипли к ней, как мухи к меду, упрашивали, чтобы тетя Инари поиграла с ними и сделала из их косичек такие же, как у нее, прически. Татьяна Алексеевна же была в восторге от того, что Инари тоже любит есть тофу (соевый творог) и прекрасно готовит сасамакидзуси, хотя Авдей не понимал, что такого вкусного в колобках из вареного риса с уксусом и кусочками сырой рыбы. Впрочем, то, что приготовила госпожа Такобо, он готов был есть без возражений, будь то хоть копченая саранча…

Вместе с Инари в дом проникла атмосфера легкой влюбленности, от которой хотелось совершать приятные глупости вроде дарения подарков, выращивания орхидей и грибов-вешенок, сочинения лирических стихов и собственноручной починки протекающего на кухне крана… Марья и Дарья проявляли свою любовь в том, что воодушевленно изрисовывали для тети Инари целые альбомы, хотя раньше ни Авдей, ни Вика не видели у них интереса к художеству. Татьяна Алексеевна заказала по каталогу и, гордясь собой, вручила японке полный набор модной кислородной косметики «Фаберлик», что, по мысли Авдея, являлось несомненным признаком истинно женской солидарности.

Инари тоже не оставалась в долгу. Недаром японцы слывут самым деликатным, вежливым и любезным народом. Инари каким-то образом узнала, что Татьяна Алексеевна мечтает приобрести собрание сочинений Ясусари Кавабата, раздобыла-таки его и, смущенно улыбаясь, преподнесла теще книги, завернутые в фуросики с тысячекрылым журавлем. Девочкам она подарила по кимоно с поясами, тканными вручную, и сама же их в эти кимоно нарядила, объясняя, что именно так одеваются японские девочки во время традиционного весеннего праздника кукол…

Авдей втихомолку любовался Инари, восхищаясь и страдая одновременно. Он самому себе боялся признаться в том, что его отношение к прекрасной японке давно вышло за приемлемые границы целомудренной дружбы. Безупречная и в то же время удивительно трогательная красота Инари довела писателя до бессонницы и трех скоропалительно испорченных венков сонетов. Эта женщина словно была всюду. Падающий снег напоминал о совершенной белизне ее кожи, стелющиеся над землей ветви плакучих ив – о ее хрупкости и грации, а ослепительные в морозном ночном небе звезды были столь же недоступны. И если раньше Авдею, как честному супругу, снились сны исключительно с участием Вики, то теперь в его воспаленных сновидениях царила Инари. Да еще как царила! Она приходила к нему в алом, с золотым широким поясом, кимоно; с грацией, достойной стихов Сайгё, распускала пояс, и складки ее одежд струились на пол, подобно алому водопаду. Инари поднимала тонкие невесомые руки, вынимала нефритовые заколки из строгой прически, и блестящие черные волосы окутывали всю ее фарфоровую фигурку. Дивное созданье, сияя очами, приникало к истомленным желанием губам писателя Белинского, но вместо того, чтобы одарить эти губы бесконечным сладостным поцелуем, Инари шептала: