Возрождение (СИ) - Воронин Дмитрий Анатольевич

— И ты тоже.

— И я, верно. Ну, с почином тебя, Николаус дер Торрин. Считай, первое порождение Зла уничтожил.

— Довольно просто вышло, — хмыкнул юноша.

Не понять, чего в этой реплике было больше — скромности и нежелания выпячивать своё столь удачно проявленное мастерство или же, напротив, гонора вроде «да мы, маги по крови, и не такое сумеем». Руфус надеялся на скромность, хотя деньги на это не поставил бы.

— Моховик здесь не самая опасная тварь, — вздохнул он, снова забрасывая мешок за спину, — есть и похуже. Его сила в неприметности и скрытности. Сумей его заметить издалека, шагов хотя бы с тридцати — и тебе нечего опасаться. Если моховик бросится в атаку, сумеешь его спалить прежде, чем он до тебя дотянется. А вот если не увидишь вовремя… Я бы посоветовал, гуляя по болоту, держать заклинание огненного шара наготове, если не всё время, то хоть сколько сможешь. Устал — дай заклинанию развеяться, но и сам на месте стой, отдыхай. Да, утомляет это весьма, но усталость — она только здоровому помеха, а покойнику, сам понимаешь, ни бодрость, ни усталость уже не интересны.

Он внимательно оглядел кусты, окончательно переставшие дымиться, словно ожидал приметить ещё одного притаившегося болотного уродца, затем двинулся вперёд.

Монолит и в самом деле оказался совсем недалеко. К магическому месту болото подступать не отваживалось, поэтому путники выбрались на пусть и небольшую, шагов двадцать в поперечнике, но практически сухую поляну, покрытую совершенно неуместно выглядевшей здесь, посреди хлябей, ярко-зелёной сочной травой. Кстати, это один из характерных признаков действующих путеводных камней — трава у их подножия не жухнет ни в засуху, ни по осени. И морозы ей не страшны, да и снег вокруг монолитов не ложится никогда.

Очень густые ивы стояли стеной, словно отгораживая изумрудную зелень поляны от мрачной затхлости болота. Гибкие ветви, свисавшие до самой земли, как и трава, не боялись ни зимней стужи, ни осеннего увядания. К тому же они создавали известную преграду для любого существа, желающего подойти к монолиту не по проложенной гати. Безусловно, ива — не усыпанный шипами терновник, сквозь который не то что человек — и тот же оборотень не полезет без очень острой нужды. Но некую иллюзию безопасности деревья давали.

В самом центре поляны возвышался монолит. Вернее — самый простой на вид светло-серый, почти белый камень, неровный, покрытый неглубокими кавернами. Высотой он едва доходил Руфусу до плеча, и если не знать, что это есть сосредоточение древней магии, толком до настоящего времени непознанной, но исправно выполняющей неизвестно кем отданные приказы — пройдёшь мимо и взгляда не задержишь. Камень и камень, большой — но попадаются и побольше. В темноте не светится, ничем особым не пахнет, руку приложи — тёплый на солнце, прохладный в тени, как скале и положено.

Монолит. Врата в иные миры.

Ник с утробным стоном завалился прямо на траву и принялся лихорадочно стаскивать с себя сапоги.

— Пиявки? — участливо поинтересовался Руфус, настороженно оглядывающий окрестности и держащий свою трость так, что лишь человек, ничегошеньки не сведущий в магии, не сумел бы догадаться, что никакая это не полированная палка.

— Мо-озоли!

— Ничего, впредь аккуратней будешь. Готов к приходу следующего порождения?

— Какого? — парень тут же ухватился за мокрый сапог, сплошь покрытый тиной, словно обувка должна была прибавить ему шансов в схватке с лесными чудовищами.

— Сейчас будем ламию приманивать, — буднично сообщил экзорцист. — Я же тебе говорил.

Особой уверенности в удачном завершении задуманного он не испытывал. Ламия, в отличие от тупого моховика, весьма разумна и вооружена опытом поколений. Обвести её вокруг пальца достаточно сложно, да и в рукопашном бою она чрезвычайно опасна. Одна царапина — и лучше уж руки на себя наложить, чем прожить лишний час, не имея надежды оправиться от незначительной, на первый взгляд, раны, и постепенно превращаясь в обтянутый кожей скелет. Правда, есть у ламий одна черта, дающая надежду на успех. Как большая часть по-настоящему разумных существ, ламии весьма любопытны. А принимая в расчёт тот факт, что их память после смерти достаётся всему роду, у любопытства имеется и практическое обоснование. Как-никак, всё увиденное рано или поздно попадет в эту копилку, и кто знает, может, у ламий так и заведено — чем больше нового и важного ты принесёшь роду, тем больше в посмертии уважения к остаткам твоей сущности. Правда, следовало отметить, мало осталось в этом мире такого, что может заинтересовать ламию настолько, что она потеряет осторожность.

Кое-что Руфус в запасе имел. Не из этого мира.

— Какое оружие против ламии годится, знаешь?

Ник почесал затылок, затем предположил:

— Огонь?

— В целом, верно, — кивнул экзорцист. — Ламия, суть порождение Зла, родственное водной стихии, малоуязвима для магии воды и воздуха, в то же время плохо защищена от огненных заклинаний и от проявлений тверди земной. Говоря проще, от каменного, деревянного и железного оружия. Но убивать её нам не надо, поэтому если это создание удастся приманить, я накину на неё «оковы мороза».

— Но ведь… — брови Ника поползли вверх, — если я правильно понимаю, оковы на водное создание не подействуют?

— Лёд, друг мой, скуёт кого угодно. Другое дело, что там, где ты простоишь в ледяном плену дня три, ламия освободится через пару десятков ударов сердца, не позднее. Но нам, в данный момент, только это и нужно. Твоя задача — за эти мгновения замотать её в сеть как можно плотнее, чтобы шевельнуться не могла. Сеть с адамантовой нитью, её не порвёшь.

— Это ж надо, адамантовая сеть! — совершенно по-детски восхитился Ник. — А правда, что её из алмазов делают?

— Нет, что ты. Но я на самом деле точно не знаю, как маги создают эти нити. Слышал, что используется дерево и щёлочь, чтобы получить что-то вроде нити, затем пускают в дело «драконий огонь». В общем, никогда особо не интересовался, это работа для алхимиков. А адамантовой нить называют лишь потому, что очень уж прочна[31].

Гордон извлёк из мешка довольно объёмный свёрток. Сеть была и в самом деле знатная — лёгкая, прочная, способная выдержать не только отчаянные рывки могучей ламии, но и магический огонь. Кроме, ясное дело, «драконьего» — тот, при должном старании и умении, сожжёт всё, что угодно. Кварц — и тот кипит под его ударом.

Такая сеть стоила очень дорого, и заурядный сельский экзорцист позволить себе подобную роскошь не мог. Правда, сам Руфус был не столь уж и зауряден… если принимать во внимание его близкое знакомство с третьим магистром Ордена, уважаемым Зантором Клуммом. Тот старался друга не забывать, подбрасывая ему с оказией ту или иную вещицу, весьма полезную в многотрудной деятельности охотника на порождения Зла.

— Запомни, Ник, не успеешь её опутать сетью — нам конец. Хуже разбушевавшейся ламии… ну, я уж и не знаю. И второй раз «оковы мороза» не сработают, эта тварь водяную магию отобьёт запросто, вся надежда только на неожиданность.

— Может не стоит и начинать?

Не то, чтобы Ник откровенно трусил, но перспектива связываться с порождением Зла, которое почему-то нельзя убивать, его не радовала. О, истории о том, как доблестные рыцари выходили против этих полуженщин-полузмей с одним мечом и побеждали, можно было послушать в любом трактире. И, главное, истории не лгали. Да, рыцарь. Да, выходил. Да, с одним мечом. Правда, при этом умалчивалось, что рыцарь, как правило, был закован в тяжёлые доспехи с ног до головы.

— Стоит, непременно стоит. Слушай дальше. Если тебе рассказывали о том, что ламия не способна увидеть неподвижного человека — не верь. Способна. Другое дело, что движущегося человека она видит гораздо лучше, поэтому на затаившегося противника часто не обращает особого внимания. Я бы предпочёл, чтобы ты её развлекал, пока я буду накидывать «оковы», но, увы, не получится. Если только ты не скажешь, что в Академии стал мастером по водяной магии третьего круга.