Фанаты. Сберегая счастье - Юлия Александровна Волкодав
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Всеволод Алексеевич кивает, давая понять, что внимательно её слушает. А сам сосредоточен на том, что делает: открывает коробочку с мятой, ставит её на стол, отмеряет по ложке на каждую чашку, берёт чайник, медленно наливает кипяток в каждую чашку. Ставит чайник на место. Потом по одной переносит чашки на стол. У Сашки на всё ушло бы полминуты, Всеволод Алексеевич возится минут пять. Но это нормально, для него полезно что-то делать самому. Сашка не просто так заставила его вечерний чай готовить. Если не лежит в лёжку, то надо заставлять какие-то бытовые подвиги совершать.
— Сашенька, — Всеволод Алексеевич идёт к шкафу с печеньками. — А тебя не раздражает, что я недостаточно быстро чай готовлю?
— А должно? — удивляется Сашка.
Ровно в этот момент он роняет пачку печенья. К счастью, закрытую. Охает, наклоняется, поднимает её с пола.
— Не поваляешь, не поешь, как говорится.
— Точно, — улыбается Сашка. — И вон те тоже прихватите, пожалуйста, шоколадные.
Но Всеволод Алексеевич не спешит выполнять её просьбу. Стоит и смотрит на неё с усмешкой.
— Что? — Сашка не понимает. — Что не так?
— Ваши аналитические способности, Александра Николаевна, меня поражают. Точнее, их отсутствие.
Сашка на секунду зависает. А потом начинает смеяться.
— Господи, ну вы сравнили, хрен с пальцем. Ну Всеволод Алексеевич! Ну он мне кто? Почему я должна, собственно…
— Ты не должна, Саш. Но я хочу, чтобы ты понимала. Ты слишком хорошо относишься ко мне, и слишком плохо ко всему остальному миру.
Он говорит абсолютно серьёзно. Сел за стол, открыл обе пачки, перетряхивает их содержимое в вазочку.
— Так тоже нельзя, Сашенька. Бедалик, конечно, не самый приятный представитель рода человеческого. Но и ты, скажем честно, не подарок. Волк-одиночка, ни погладить, ни приручить. Просто я — какое-то невероятное исключение из твоих правил.
— Вы — исключение, — кивает Сашка.
И ещё долго молчит, прихлёбывая чай с диабетическим печеньем вприкуску.
Верхние Ели
Сашка была против с самого начала. С того самого момента, когда Всеволод Алексеевич, отрицательно покачав головой на её предложение долить чаю и подать ещё овсяного печенья, сообщил, что его приглашают выступить на благотворительном концерте. Спокойно так сообщил, мрачно, глядя в окно. Сашка чуть не подавилась.
— В Верхних Елях, — так же буднично пояснил он, как будто Сашка имела представление, где это.
Сашка молча смотрела на него. Он смотрел в окно. И оба продолжали диалог мысленно, потому что каждый знал, что должен сказать второй. Сашка должна была сказать, что ехать в другой город, или село, или что это вообще такое, да и неважно, — в любом случае, ехать туда, менять климат, а потом ещё и выступать, ехать обратно — большая нагрузка, а на дворе осень, погода мерзейшая даже здесь, в Прибрежном. А что там — не понятно, но вряд ли суше и теплее, чем возле моря. И он же завязал с выступлениями. Но его «завязал» очень похоже на то, как мужики завязывают с выпивкой, а женщины с поеданием тортиков. Тут позвонили, там пригласили. То интервью какое-нибудь, и хорошо, если по телефону, а то ведь находятся и желающие доехать до Прибрежного с камерами. То «Ты — звезда», пропади она совсем. То «Музыка Кавминвод», то ещё какая-нибудь срань господня.
Он должен был в ответ возмутиться, что она обращается с ним, как с хрустальной вазой. Начать убеждать, что задуманное ему вполне по силам, что ничего сложного от него не требуется, но если ей приятнее считать его старым и немощным, то конечно… И так далее, и тому подобное. Всё проходили и не раз.
Но Всеволод Алексеевич молчал и упорно смотрел в окно, за которым не было ничего интересного, только раскачивающаяся от ветра голая ветка яблони и ноябрьская серая хмарь.
— Когда выезжаем и на чём добираются в ваши Верхние чего-то там? — спросила Сашка, когда молчание стало совсем уж тягостным.
— На машине. Они не так уж далеко, часов шесть пути.
Наконец-то оторвал взгляд от окна, но больше ничем старался не показывать удивления. Что, Всеволод Алексеевич? Что вы на меня так смотрите? Нет, не будет нотаций и споров. Вы себя со стороны-то видели? Не видел, к счастью. А Сашка видела, как его прозрачные глаза смотрят словно сквозь предметы и даже сквозь саму Сашку. Как он машинально жуёт, даже не обращая внимания, что лежит у него в тарелке. Как подолгу застывает, глядя в окно, газету или телевизор, и явно не воспринимая транслируемую оттуда информацию. И всё чаще не хочет по утрам вставать, мыться, бриться и одеваться. Смысла не видит. Осень, мерзкая погода, вытрепавший все нервы год, который наконец-то подходил к концу, и, что хуже всего, одиночество делали своё чёрное дело. Да, одиночество, несмотря на вечно следовавшую за ним по пятам Сашку. Сашка прекрасно понимала, что она для него — покорённая вершина. Ему нужны новые восхищённые взгляды, аплодисменты, вопросы журналистов, нацеленные на него телекамеры. Одной Сашки слишком мало.
Именно поэтому она не задала никаких вопросов, кроме прозвучавших, про время и способ отъезда. А получив ответ, удовлетворённо кивнула и ушла собирать чемоданы.
Шесть часов пути на машине. Из них два по горному серпантину, на котором хочется выблевать кишки в открытое окно с видом на море. Нет, Сашка предусмотрительно выпила таблеточку и завязала платок на запястье. Последним Всеволод Алексеевич очень заинтересовался, пришлось объяснять, что он тоже помогает от укачивания. Туманов потребовал себе тоже запястье завязать, ради эксперимента. Экспериментатор нашёлся. Его-то не укачивает. Но Сашка послушно завязывает, тихо радуясь, что ему снова стал интересен мир вокруг.
И всё же дорога для него тяжёлая. Уж лучше бы поезд, где есть туалеты, вагоны-рестораны и чашка со звякающей ложечкой. Машину им прислали организаторы, весьма просторный Мерседес с плавным ходом и выдвигающейся подставочкой для ног. Но
