Сожители. Опыт кокетливого детектива - Константин Кропоткин

Марк захихикал. Сеня с Ваней последовали его примеру. Кирыч смотрел на толстуху с интересом. А мне – если уж по совести говорить – было абсолютно наплевать.

Мой главный вопрос – что? – заботил меня больше. С ним я потом заснул, с ним и проснулся. С ним и зубы почистил, с ним же и на работу пошел. Прилипчивый вопрос. Неотвязный.

Что?

В конторе я Манечку, конечно, не встретил. Она – ну, конечно! – сказала шефу, что ей срочно к гинекологу. Жаль, что у мужчин нет такого же удобного специалиста, которым можно закрыться, как щитом, и ни один начальник ничего сказать не сможет. А то, вот, позвонишь иной раз, сообщишь, что горло болит, а тебя в ответ спросят: «сушняк, что ли?», и крестик в твое личное дело поставят, чтоб при случае и припомнить, а надо будет, так и наподдать пинком под зад.

И все-таки – что?

В интернете ответ на свой вопрос я не нашел. Даже блоги не помогли. Удивился только, как много их – этих блогов про моду. В одном месте обсуждали резиновых утят с логотипами какой-то знаменитой фирмы, в другом выясняли, как кожа сочетается с шифоном при такой-то роже, в третьем трындели, что какая-то русская супермодель бросила какого-то лорда, потому что он бедный.

Я снова позвонил Лизе. Вообще, я звонил ей все утро, но она к трубке не подходила, и поэтому ответить на главный мой вопрос не могла.

– Что? – говорила трансвеститка вежливо, но мне почему-то понятно стало, что ввиду имеет «чего хотел?», причем в самой грубой форме.

– Привет, это я.

– Да, и что дальше?

– А вы… ты куда вчера ушла? – я залепетал, чувствуя, как на другом конце сгущаются тучи.

– Решила прогуляться по кладбищу. Поискать, не там ли потеряла кошелек. И пошла. Хорошо так. Птички поют на разные голоса.

– Ну, молодец.

– Блядь, да я осталась там одна, без копейки денег. Мобильник и тот сдох, сел аккумулятор.

– И как ты тогда?

– Как всегда. Попался дальнобойщик сердобольный.

Я с облегчением выдохнул.

– Вот видишь, все обошлось.

– Да. Всего-то пара выбитых зубов.

– Боже.

– Ничего, мужик еще накатает себе на вставные челюсти.

– Извини, – мне было крайне неловко, – но ты же понимаешь, мы заняты были, сама же понимаешь.

– Я понимаю, что когда умру, то за окном будет такой же дождь, – харкнув, она отключилась.

Да, кстати, как раз шел дождь.

В обед я побежал в кафе. Этот вопрос жег меня, он не давал мне покоя. Я решил поговорить с Антоном. Он – модный эксперт, к тому же живет от моей работы недалеко.

В кафе Антон пил зеленый чай, я ел лапшу с сыром, мы обсуждали, мог ли Андрей, покойный портняжка, быть тем самым большим талантом, о котором печалилась Лиза.

В том и состоял мой главный на сегодня вопрос. С ним я проснулся, с ним и дальше зажил.

Что на самом деле делал Андрей?

Накануне Лиза говорила, что покойник имел исключительный дар, и это соображение меня заинтересовало. Сам я ничего, кроме наивной дурости и трудолюбия, в нем прежде не видел, и теперь – если Лиза права – не хотел повторять своей ошибки.

Тяжело, оказывается, понимать, что талант умер, а ты в его биографии отличился только тем, что иногда над ним измывался.

Сидя в кресле в кафе, Антон смотрел то в окно, забрызганное дождем, то на свои отполированные ногти, подстриженные странным, угловатым образом; еще он пощипывал себя за бородку; еще он трогал за шелковый красный шарф, потоком крови разлитом по плечам.

Он говорил вежливое, но отчетливое «нет».

– Но у него были идеи, были эскизы, – все настаивал я.

– А коллекции у него были? – спросил Антон таким тоном, что отвечать, в общем-то, не было нужды.

Нет коллекции, а значит, нет и модельера – в шуршащем мире моды, где Антон служил экспертом, все было только так.

– Вы понимаете, – мы были на «вы», хотя встречались не раз и говорили о всяком, – Платье только тогда становится платьем, когда его носят, – в слово «платье» Антон вкладывал какой-то особый смысл, мне непонятный, – Платье требует наполненности.

– Тела, – добавил я, подумав некстати, во что превратил Андрюшку неведомый изувер.

Ворвался и превратил.

– Может быть, он был талантлив в иной сфере? Может быть, ваша подруга имела ввиду нечто другое, а не дизайн одежды? – это не столько вопрос был, сколько утверждение. Если портной при жизни не успел внятно выразить свое «я», то быть ему и после смерти лишь подмастерьем.

– Он корсеты шил, – вспомнил я, – У него балеринки обшивались.

– Ну, – развел Антон холеные руки, – В этом жанре сложно сказать что-то свое. Балетные костюмы – это главным образом историческая реконструкция.

Антон допил свой чай, попросил официантку принести счет, и мы разошлись каждый по своим делам. У Антона была съемка на телевидении, а мне надо было опять бежать за экспертными сведениями про финансы, о глупостях спрашивать, их распространять.

Вопрос «что?» оставался открытым.

А вечером я пошел в спортзал. Лето – не самое лучшее время для спорта, где даже при отличных кондиционерах всегда попахивает грязными носками. Но, тягая железяки, отлично думается. А это было именно то, что надо.

Я хотел подумать.

Неподалеку, лежа на коврике на полу, уже вовсю совершал гимнастические упражнения Марк. И Кирыч тоже здесь был – он тянул за ручки агрегат, напоминающий присевшего на корточки робота.

– У вас, у финансистов, язык собачий, – сказал я, – Даже хуже, чем язык моды. «Точка бездоходности». Что за бред?!

– Какая точка? Где? – Марк захихикал.

– Ну, понимаешь, это когда…, – начал Кирыч.

– Знаю, – перебил его я, – Когда в ноль.

– По-английски еще хуже, – сказал Кирыч, – Брейкивенпойнт.

– А по-русски нельзя? – спросил я, – Звучит некрасиво.

– Как есть, так и звучит.

– А надо, чтобы было красиво, – и я, поддаваясь внезапному порыву, рассказал о своей встрече с Антоном, – о том, что он отказал Андрюшке в таланте.

– А ты хочешь, чтобы у него был талант, – сказал Кирыч.

– Это не я хочу, а есть указания.

– Да, Лиза же говорила, – напомнил Кирычу Марк.

– Андрей умер, – сказал Кирыч, словно что-то объясняя, – Его уже нет.

– А мы то живы, – возразил я, – Почему бы нам не закончить его историю.

– Каким образом?

– Киря, – весело протянул Марк, – Он, наверное, предлагает, чтобы мы шитьем занялись.

– Ага, где я и где мода, – сказал Кирыч и запыхтел на своем агрегате.

– Но можно же узнать – сказал я, – Порыскать в архивах, справки навести.

– А зачем? – спросил Марк, – Варум? Визо?

– Не знаю, – я понятия не имел, что меня так заботит, я не имел ни малейшего представления, что тревожит меня в образе покойного, почему я вдруг просыпаюсь с этой мыслью, иду куда-то, что-то делаю, а вопрос этот следует за мной неотступно – я хочу знать, нет ли шанса у погибшего Андрюшки, нет ли у него того самого дара, о котором так выспренно толковала Лиза….

В том и дело: я хотел, чтобы история Андрея завершилась красиво, а не истерзанным телом на полу его квартиры.

Я хотел, чтобы у него хотя бы после смерти был такой шанс.

Может быть, я и сам мечтаю о таком шансе, когда меня не будет. Меня не будет, а память обо мне будет жить. Как? Каким образом?

Когда мы пришли в раздевалку, зазвонил телефон.

– Илия, – Антон общался ко мне не только на «вы», но еще и на библейский манер, – я навел справки о вашем покойном друге. Это весьма любопытная история….

Ску-учно!

Так скучно, что лучше бы и не знать. Ску-учно – и так тысяча пятьсот раз.

– Восемьдесят процентов американских девочек сидят на диете, – прочитал Марк со своего айфона, – Представляешь? Вандефул!

– Зачем они сидят? – вяло спросил я, – Какой вандерфул их посадил?

– Чтобы хорошо выглядеть. Здоровой быть. Жить долго.

– Ты хочешь сказать, что здоровые красавицы не умирают никогда, – подытожил я.

Марк сидел на диване с аппаратом в руке, а я подрыгивал ногами, валяясь в кресле перед беззвучно моргающим телевизором. У нас был рядовой вечер.

Вечер был без Кирыча – тот спать ушел. Выпил пива, как всегда бывает у него после спорта, и ушел. А мы остались. Болтать и подрыгивать.

На ковре перед телевизором еще и Вирус почивал. Была и псу убогая идиллия.

– Умирают, конечно, – сказал Марк, – Мерилин Монро же умерла.

– Очень щедро с ее стороны. Если б не умерла, то одним мифом было б меньше. Она бы еще раз пять вышла замуж и развелась, сыграла б в сотне плохих фильмов, побила бы очередного любовника гитарой-укулеле, сама получила пару фонарей, съездила б на Багамы, переспала с парой-тройкой президентов и боксеров, обрюзгла бы, остриглась, поболела, задружила с гомиками, занялась благотворительностью, накаталась бы вдоволь в кресле-каталке.

– Разве плохо?

– Для нее хорошо, для нас – не очень.