Затерянный остров и другие истории - Полин Джонсон

— Клянусь здоровьем, отнесла, сынок, — ответил Том Морен, протягивая руки, чтобы помочь доброму великану поднять свою ношу.

— Когда мы увидели ее, она стояла неподвижно и прямо, как флагшток, а под подбородком у нее висел зажженный фонарь.

— Слава богу, — вздохнул мальчик. — Я так боялся, что она повернет с ним домой, а не к реке. — И со вздохом добавил: — Я говорил вам, мистер Дункан, Серая умная, как человек. Это она спасла вас.

— Нет, Блуждающий Огонек, — мягко возразил великан-десятник, закутывая полузамерзшего мальчика в свою большую теплую куртку, — нет, дружок, это ты и твоя смекалка спасли нас. Старушка Серая привыкла к фонарю, но, если б ты не сообразил повесить его к ней на шею, толка от этого не было бы никакого. Да еще сам остался здесь замерзать без куртки, благослови тебя господь, малыш! Ребята с лесопилки никогда не забудут этого.

Домой раненый мальчик возвращался на спине у верной Серой. Домой, к теплым одеялам, горячему ужину, к нежно любящей матери. Там, дома, и выяснилось, что, когда он услышал, как что-то хрустнуло в ноге, это означало, что сломалась одна маленькая косточка в его щиколотке. Но она быстро зажила, и в один прекрасный день ранней весной у них в доме снова появился великан-десятник. Проницательные глаза его искрились смехом, хотя он и сообщил печальную новость, что Энди, наконец, согласился продать свою Серую.

— Неправда! Не может быть! — чуть не задохнулся Джеки. — Продать старушку Серую после того, как она спасла всех лесопилыциков? О, нет! Не верю, чтоб Энди мог пойти на это. — И его худое детское лицо даже побледнело. Он вскочил, готовый защищать лошадиные права, чуть приволакивая при этом больную ногу.

— И тем не менее Энди продал ее, — Элик Дункан расплылся в улыбке, — продал мне и другим ребятам с лесопилки, а мы решили отдать ее.

— Отдать? — вскричал мальчик, в глазах его были испуг и страдание.

— Да, парень. — Уже серьезно ответил великан и, положив руку на голову Джеки, добавил: — Отдать самому храброму парнишке на свете, тому, кого мы зовем Блуждающий Огонек.

Мальчик онемел на мгновение, потом протянул вперед руки, потому что к дому не спеша подошла серая лошадь и, наклонив голову, приветствовала Джеки, лизнув его мягким теплым языком прямо в ухо.

ЛЕБЕДИНАЯ ПЕСНЬ

Вот уже несколько вечеров подряд в начале октября мальчики с Северной улицы собирались на квартире у Бенсонов, чтобы создать свой собственный клуб. Сложность заключалась в том, что они никак не могли решить, какой же все-таки клуб им лучше организовать. Сезон бейсбола скоро кончится, вот-вот наступит долгая зима, предстоит скучная, унылая пора, если только они не придумают что-нибудь интересное, чтобы внести разнообразие в вереницу серых дней, расцвеченных лишь рождественскими каникулами.

Ребята из Западного района создали шашечный клуб, третьеклассники — клуб загадок, ребята с Университетской — клуб любителей канадской литературы, и даже фабричные ребята с Равнины организовали клуб в честь легендарного разбойника капитана Кидда и, как бы в оправдание этого, позволяли себе иногда озорные выходки. И только мальчики с Северной улицы оказались «вне игры», однако они так много об этом говорили, шумели, спорили, что сомнений не возникало — они тоже хотят быть как все. Правда, хотя они и заседали уже пять раз, но все безрезультатно. Каждый из десяти мальчиков, принимавших участие в заседаниях, хотел разного. Чего они только не предлагали! Услышь их члены других клубов, они сильно подивились бы.

И вот однажды вечером, когда споры и раздоры привели к полной неразберихе, дверь вдруг отворилась и в комнату вошел отец Бенсона.

— Ого, из-за чего такой галдеж? — спросил он, когда воцарилось минутное молчание, и мальчики, все, как один, повскакали со своих мест, чтобы вежливо сказать ему «добрый вечер». — Что за шум? Сроду такого гвалта не слышал. Вы как драчливые килкенийские коты. Что стряслось-то, ребята?

У отца Бенсона была репутация шутника. Никто не видел его злым и не слышал от него грубого слова. У него было лицо скорбного шута, никогда никакой улыбки, однако все — от мэра до последнего рабочего с фабрики — любили его и уважали. Сколько раз бывало, когда Бенсон приходил из школы домой в плохом настроении, хмурый и злой из-за каких-нибудь неприятностей в классе, стоило ему увидеть насмешку на лице отца и услышать одну из его шуток, как задетое чувство собственного достоинства и все его возмущение сменялось веселым настроением и смехом.

— Только, чур, рассказывать по очереди, по одному. Не то у меня барабанные перепонки лопнут. О чем вы тут спорили?

И ребята кинулись рассказывать ему, но, честно говоря, конечно, не по одному.

— Клуб, говорите? — переспросил он, отодвигая стул и облокачиваясь на его спинку. — Какого рода клуб: для развлечений, мастерить что-нибудь, спортивный — какой?

— В том-то вся и беда, мы никак не выберем! — ответили мальчики хором.

Он какое-то время сидел молча, перед его круглыми детскими глазами ожила картина, которую он тут же обрисовал словами.

— Я наблюдал сегодня занятное зрелище, когда шел вечером по улице, — начал он, словно забыв тему разговора. — У ворот фабрики стояла ломовая лошадь, у ее ног вертелся молодой породистый кокер-спаниель, просто прелесть, что за щенок! Лошадь, видимо, устала стоять, опираясь на одну ногу, и решила изменить положение, и вот, опуская левую заднюю ногу, придавила тяжелым копытом лапу маленького кокера. Кокер завизжал. Я сроду не слыхал такого громкого визга, во всяком случае до сегодняшнего дня, когда я случайно попал на ваше почетное сборище. Так как, вы думаете, поступила миссис Лошадь? Она осторожно подняла свое левое переднее копыто. Но собачий визг не унялся. Тогда она подняла свое правое переднее копыто, все равно визг продолжался.

«Думай лучше, — наверно, сказала сама себе Лошадь. — Может быть, это мое правое заднее копыто? — И она подняла правую заднюю ногу. — Э, нет, сударыня, — сказала она сама себе, — это моя левая задняя. И, подняв левую заднюю ногу, она освободила бедного спаниеля, который и стал скакать перед ее носом, словно говоря:» Спасибо, спасибо!»

Большая, нескладная ломовая лошадь вытянула и без того длинное свое лицо, имея в виду сказать:» Не стоит благодарности. Я вовсе не хотела сделать тебе больно. Извини, пожалуйста «.

Потом из фабричных ворот вышел сам возница — симпатичный, общительный, сердечный, умный человек. Ну еще бы! Мы, люди, конечно, много умнее лошадей, не так ли, ребята? Однако только потому, что эта большая, терпеливая, добрая лошадь, обеспокоенная случившимся, передвинулась на двадцать футов от того места, где он ее оставил, этот возница, создание, как мы могли бы предполагать, более мыслящее, чем лошадь, схватился за кнут и стал бить и стегать благородное животное и при этом истошно орать:» Я тебя научу, как сходить с места! Ах ты… «Полагаю, мальчики, вам вовсе не так уж хочется услышать, как он позволил себе ее обзывать?14