Тайна апостола Иакова - Альфредо Конде

Сейчас обсуждаются и взвешиваются все теории и возможности. Подозреваемых в убийстве почти столько же, сколько этих групп на мостовой, а возможно, и столько, сколько зонтов. Строятся бесконечные догадки. Возможные мотивы преступления колеблются между порочной страстью и научным соперничеством. Среди потенциальных преступников фигурируют как люди с солидным послужным списком, так и весьма заурядные личности; высказывается также мнение о том, что моральным основанием для убийства могла послужить религия. И это далеко не все, ибо групп много, а зонтов еще больше.

Андрес Салорио был замечен сразу в нескольких группах. Он занимался тем, что перескакивал из-под одних зонтов под другие. Как обычно, он забыл где-то зонтик. В каждой из вышеозначенных групп он задерживался ненадолго, проявляя в одних случаях сдержанное сочувствие, в других — проникновенное соболезнование; всем своим видом он демонстрировал, что скорбит по усопшей, хотя пару раз не удержался и от достаточно шумного выражения удивления по какому-то поводу.

— Какой же ты, доктор, загорелый! — было первое, что он сказал Томе Каррейре, как только оказался рядом с ним. Потом коротко пожал ему руку, спеша поздороваться с другими членами его группы (разумеется, исключительно женщинами), включая Бесаме-Бесаме.

— Да я только что из Сальвадор-Баии, пил там кайпиринью[33] и танцевал самбу на пляже. Ах, какая страна, друг мой! Я был там на конгрессе, прилетел в пятницу вечером. Совсем замучили меня эти перелеты! — поспешил объяснить Каррейра, словно был крайне заинтересован в том, чтобы не только оправдать свой загар, но и дать понять, что в тот момент, когда убийца приступал к своему черному делу, он занимался тем, что пытался справиться с синдромом смены временных поясов.

Андрес не удержался и живо представил себе доктора, загорающего на пляже среди мулаток с сильными бедрами, легко, будто на весу поддерживающими массивные ягодицы, которыми наградила их природа и которые в глазах Каррейры составляли их главное и самое притягательное достоинство.

Каррейра был весьма невысок ростом: этакий неуклюжий пузатенький коротышка; однако его внешний вид резко контрастировал с физической и умственной прытью, которую, казалось, источали все поры его кожи. Этот уважаемый профессор отличался необыкновенной активностью и словоохотливостью и, как он сам любил повторять вслед за Селой, был не феминистом, но бабником.

Он не ходил, а словно прыгал, как воробей. Делал смешные маленькие шажки: подпрыгивающие, поспешные и короткие, характерные для маленьких ножек с высоким подъемом; на губах у него непременно играла улыбка, а взгляд был плутоватый и постоянно ищущий, с кем бы пообщаться.

Однако следует признать, что при встрече с ним на его походку никто даже не обращал внимания. Человека завораживал блеск его глаз, искренность его обезоруживающей улыбки и все понимающий взгляд. Чтобы заметить его необычную походку, надо было наблюдать за ним издалека. На близком же расстоянии наш эскулап всегда выигрывал.

Доктор Каррейра был проницательным человеком и приятным собеседником, щедро делился своими знаниями и был настоящим подарком для любой аудитории, перед которой он с неизменным удовольствием выступал всякий раз, когда его приглашали.

— Я прилетел в пятницу вечером. Но джетлага[34] у меня нет, какое там! Я никогда этим не страдал. Это все выдумки всяких неженок, — сказал профессор Андресу, словно желая что-то донести до комиссара.

Однако тот уже направлялся к другой группе, незаметно для доктора сделав знак одному из своих подчиненных, чтобы он не упускал из виду группу, которую Салорио покинул, и внимательно прислушивался, о чем беседуют. Сам же он направился к группе, состоявшей из декана собора, его племянника и скорбящей подруги покойной.

С того момента, как закончилась панихида, дождь не прекращался, и присутствовавшие на ней не спешили покидать церковь, задерживаясь у выхода и не решаясь вступать в единоборство с наискось льющимся с небес потоком воды. Однако, оказавшись на улице, люди уже не обращали на дождь никакого внимания и шли не торопясь, останавливаясь на каждом шагу и стараясь не мешать друг другу зонтами. Когда наступало время прощаться с собеседниками, человек отделялся от группы и неспешно удалялся от нее, словно отделившаяся раковая клетка, приступившая к вышеупомянутому процессу размножения новостей, который продолжится теперь уже по месту жительства или работы.

Именно так распространяются у нас вести и слухи; сия священная церемония однообразна, как ритуальный танец, и почти всегда губительна, как ураган.

У самых дверей факультета медицины как раз распадалась одна из групп, но это была особая группа: она располагала привилегированной информацией. Ее составляло несколько преподавателей факультета, в настоящий момент дружелюбно раскланивающихся друг с другом. Среди них были доктор Карраседо, международная знаменитость в области генетики, и доктор Фернандо Домингес, который, наряду с первым, сумел добиться мирового признания для Галисийского института генетической медицины.

Сие научное учреждение принимало участие, например, в генетическом исследовании потомков Христофора Колумба на предмет установления аутентичности останков последнего, местонахождение которых до сих пор остается загадкой, ибо так и не выяснено, покоятся они в Севилье или в Санто-Доминго. Правда, данный вопрос так и не был разрешен по не совсем понятной причине: то ли из высших соображений гватемальской национальной политики, то ли из-за просочившихся в могилу адмирала подземных вод, которые практически свели к нулю сохранность цепочек локуса VNTR,[35] необходимых для анализа. К услугам этого института в целях определения ДНК или проверки уже проведенных анализов неоднократно обращалось ФБР: ведь опыт и мастерство представителей компостельской медицинской школы, так называемой Фонте Лимпа,[36] известны далеко за пределами страны.

Комиссар заметил среди преподавателей и доктора Помбо, педиатра, обладающего огромным престижем как в Испании, так и за рубежом, представителя неиссякаемой компостельской когорты медиков-гуманистов, автора научных трудов, изданных на английском языке, и литературных произведений на галисийском и испанском; ему комиссар был обязан пристрастием к «Колоньялес-де-Тринидад», гаванским сигарам из Пинар-дель-Рио с удивительным фруктовым ароматом, навевавшим воспоминания о Карибском море.

Когда-то он делил сие удовольствие с Кристобалем Гальбаном, еще одним известным эскулапом, обладавшим поистине библейским терпением и лысиной столь же блестящей, как и то, что скрывается под нею, то есть его уникальный ум. Теперь доктор Гальбан не курит. Разве что делает это втайне от доктора Малагон, его супруги, дерматолога, похоже привыкшей видеть не только то, что проступает на поверхности кожи, но и то, что таится под ней. Эта супружеская пара прощалась с коллегами у входа на факультет. За ними молча наблюдал доктор Нойа, выдающийся невролог и остроумный писатель, чью язвительность в полной мере оценил бы сам Свифт, а доктор Пако Баррейро, стоя в сторонке, изредка бросал на компанию рассеянный взгляд. Тут же, неподалеку, стоял и Карлос Сомоса, делавший вид, что разговоры коллег его не интересуют и он погружен в собственные размышления.

Салорио нисколько не удивило собрание такого количества эскулапов. Более того, ему это было явно по душе. Дело в том, что наш полицейский был законченным ипохондриком и ему нравилось видеть вместе сразу столько врачей. Ну а потом, ведь завершившаяся траурная служба была проведена во спасение души их ученицы и коллеги, к тому же очень красивой женщины, если уж вспоминать все как есть. Единственным диссонансом в этом обществе был Сомоса. И самое удивительное состояло в том, что он даже не поздоровался с комиссаром, не отыскал его в толпе и не подошел к нему.

Глядя на врачей, комиссар подумал, что ему придется прибегнуть к услугам кого-нибудь из этих знаменитостей, если эксперты обнаружат какой-нибудь след, который позволит идентифицировать варьирующее число тандемных повторов, то есть коротких последовательностей ДНК, регулярный повтор которых послужит опознавательным признаком личности, оставившей след на месте преступления. Это может быть микроскопический кусочек кожи убийцы, застрявший под ногтями жертвы, остатки спермы во влагалище, а может быть — кто знает? — волоски, обнаруженные возле ванны; любая из этих мелочей может привести к идентификации убийцы.

«Только вряд ли нам подвернется такая удача», — мысленно посетовал комиссар и, поздоровавшись с врачами, вновь приблизился к группе, состоявшей из жениха покойной Софии Эстейро, Клары Айан и досточтимого декана соборного капитула.