Алхимик - Владимир Кузнецов

— Трамп, бездельник, я тебе покажу, — на капитане нет мундира и жилета, только сорочка с развязанным воротником.

Эд решительно направляется к нему. Момент настал.

— Сэр Данбрелл?

Капитан резко оборачивается, окидывает Сола неприязненным взглядом.

— Почему не отдали честь, матрос?

— Вы не узнали меня, сэр? Эдвард Маллистер Сол, промышленник.

Данбрелл молчит, оставаясь неподвижным.

— Не промышленник, — наконец веско произносит он. — Матрос. К тому же, недисциплинированный.

— Я оказался здесь по недоразумению. Я хотел бы поговорить с вами… о моем списании на берег и отправке в Олднон. И о вашем предложении.

Язвительная улыбка проступает на лице капитана.

— Списании? Не вижу причин списывать здорового матроса. Это было бы прямым нарушением моих обязанностей как капитана «Агамемнона».

— Я не матрос, и вы это знаете, — Эд говорит тихо и спокойно, но внутри у него начинает копиться злость. — На мою фабрику напали и меня похитили, продав вербовщикам пока я был без сознания.

— Даже если так, — Данбрелл явно наслаждается ситуацией. — Я ничем не могу вам помочь. Эд Сол, лэндсмен, уже внесен в корабельные списки и списать его я могу лишь согласно принятой процедуре. Например, если ему оторвет руку.

— А ваше предложение… о фабрике? — внутри Эд понимает, что продолжать бессмысленно — но не может так просто отступить.

— Мое предложение? — пожимает плечами Данбрелл. — Уже утратило свой смысл.

Эд наклоняет голову, глядя на капитана исподлобья.

— Это ты нанял Дулда, ведь так? Ты?!

— Молчать! — выкрикивает Данбрелл. Матросы на шкафуте оборачиваются. Двое морпехов без проволочек поднимаются на квотердек. Эд меланхолично наблюдает за ними. Злость разом отхлынула, оставив место апатии. Все напрасно. Выхода нет.

— Вы плохо усвоили Военные статьи, мистер Сол, — уже спокойнее произносит капитан. — И за один разговор нарушили добрый десяток из них. Это не может остаться безнаказанным. Взять его!

Морпехи заламывают Солу руки, пинками отправляют его на шкафут.

— Запереть на баке, — распоряжается Данбрелл. — Завтра перед завтраком — порка. Трамп! Трамп, бездна тебя сожри, ко мне!

Бульдог, сердито ворча, поднимается на шканцы.

— Разбуди мастера! Скажи, что завтра к девяти — публичная порка матроса Сола. Двенадцать ударов за неуважение к капитану. И еще пять за самовольный уход с поста и пренебрежение своими обязанностями!

Трамп кивает и, кряхтя, отправляется к офицерским каютам. Морпехи гонят Сола на бак, время от времени подталкивая прикладами. Вскоре дверь за ним с грохотом захлопывается.

— Готовься, — через дверь бросает один из них. — Завтра будет тебе худо. Мастер управляется девятихвостой кошкой лучше, чем со своей пятерней. Мой тебе совет: там должна валяться палка. Найди и завтра возьми в зубы.

Сол не отвечает. Слышно, как уходит один из морпехов. Второй, похоже, остается стеречь.

Уснуть не получается. Не только от страха утренней порки. Куда страшнее тот факт, что Данбрелл не собирается отпускать его. Один из голосов внутри Эда старается успокоить, убедить: «Он просто отыгрывается перед тобой. Запугивает и продавливает. Когда он убедится, что ты в его власти, он отпустит. Никто не променяет доходную фабрику на удовлетворение мелочной мести…»

Объяснение кажется логичным — слишком логичным, чтобы поверить в него. Наверняка есть что-то, чего Сол не знает. И это «что-то» и является определяющим фактором. Фактором, из-за которого капитан Данбрелл не станет торговаться со своим матросом.

К утру Эд забывается тревожным сном. Его будит щелчок замка и скрип петель.

— Просыпайся! — в грубом окрике почти угадывается сочувствие. Сол поднимается на ноги, выходит на палубу. Морпех дает ему деревянную кружку.

— Выпей. Твои приятели притащили.

В кружке грог. Эд старательно процеживает напиток сквозь зубы делая мелкие, скупые глотки. Уловка, подсмотренная у опытных пьяниц — таким способом можно стаканом водки упиться в дрова. Только вот грог не водка — крепость не та.

И все же, в голове начинает приятно шуметь. На шкафуте, вдоль фальшбортов выстроилась вся команда. Красные мундиры морпехов очерчивают место экзекуции — поставленную вертикально Люковую решетку. Мастер-эт-армс стоит рядом с ней — без мундира, с закатанными по локоть рукавами сорочки. В руке у него та самая «девятихвостая кошка». Укрепленные тонким шпагатом концы негромко скребут по палубе, когда рука слегка шевелится.

Данбрелл тоже здесь — в окружении офицеров он стоит на квотердеке, скрестив руки на груди. Когда Сола подводят к решетке он кивает первому лейтенанту.

— Начинайте, мистер Паттерли.

Лейтенант прочищает горло:

— Присутствующий здесь лэндсмен Эд Сол повинен в нарушении двадцать второй военной статьи Флота Его Величества, а именно — выражение неуважения и провокация в обращении к офицеру. За данный проступок названный лэндсмен Сол будет подвергнут публичной порке и получит двенадцать ударов плетью. Так же, за пренебрежение прямыми обязанностями во время вахты, лэндсмен Сол получит пять ударов плетью. Пусть это послужит назиданием для иных матросов!

С Эдварда стягивают рубаху, растягивают руки, привязывают запястья и лодыжки к решетке. Она установлена так, что находится прямо перед квотердеком, так что Сол может смотреть прямо на Данбрелла.

— Зря деревяшку не взял, — шепчет морпех, затягивая узлы.

Воцаряется тишина. В ней отчетливо слышно, как мастер поудобнее расставляет ноги, скрипит, поднимаясь, плеть. И все же, первый удар внезапен.

Острая боль, кажется, охватывает всю спину целиком. От неожиданности Эд вскрикивает, выгнувшись.

— Один! — зычно отсчитывают за спиной.

Снова свист, второй удар еще больнее первого. Эд чувствует, как что-то течет по спине.

— Два!

Хвосты разрывают кожу, вгрызаются в мясо. Чувство такое, будто со спины ножом срезали всю шкуру.

— Три!

Теперь плеть захлестывает на бока, обжигает ребра. Зубы скрипят, из глаз брызжут слезы.

— Четыре!

Спина — один сплошной рубец, опухший и воспаленный. Он горячо пульсирует в такт уларам, отдаваясь болью в висках, наползающей краснотой в глазах.

— Пять!

Уши закладывает, слышно только, как бешенно стучит пульс. Грудь вздымается мелко и часто — от глубокого вдоха боль становится невыносимой.

— Шесть!

Похоже, достал до костей.

— Семь!

Перешел на плечи. Тело перестает отзываться на удары — боль властвует в нем безраздельно. Кричать уже нет сил — не хватает воздуха.

— Восемь!

«Еще немного… и в отключку. Скорее бы…»

— Девять!

Тело держится, упорно сопротивляясь истязанию, не желая сдаваться. Сквозь багровую пелену видно, как спокойно наблюдает за поркой Данбрелл. Кажется, он даже улыбается.

— Десять!

Теперь остаться в сознании — дело принципа. Эд не мигая смотрит на капитана, глаза в глаза. Очередного удара он словно не чувствует.

— Одиннадцать!

Очередной взмах, влажный, чавкающий звук удара. Боль властвует безраздельно — так, что невозможно даже думать. Она горячим комком пульсирует в мозгу, поглощая все иное без остатка.

— Двенадцать!

Первый лейтенант что-то шепчет на ухо Данбреллу. Тот отрицательно мотает головой. Порка прекращается. Кто-то подносит ко рту Сола чашку. Вода. Эд делает несколько мелких глотков, но много выпить не в силах. А через мгновение девятихвостая кошка снова издает свое противное шипение.

— Один!

Удар отправляет Сола в бесконечное падение, куда-то сквозь палубы и днище корабля в бездонную глубину моря.

— Два! — это последнее, что он слышит, прежде чем темные воды поглощают его.

— А вы крепкий малый, — голос доктора рывком выдергивает Сола из темноты на свет. Спина горит огнем, во рту словно насыпали песка.

— …пить… — едва слышно хрипит он. Ему в рот суют гибкую трубку. Теплая, немного отдающая прелым вода приносит заметное облегчение.

Сол лежит на животе на жесткой лежанке. Доктор колдует над его спиной — шьет, судя по тычкам и натягиваниям. На общем фоне эти манипуляции кажутся безболезненными.

— Неделю или две вам придется туго — не представляю, как можно спать в гамаке не на спине.

Сол не отвечает — это слишком трудно.

— Вы не первый, кого на этом корабле подвергали порке. И каждый раз я недоумевал, как проходит процесс заживления. Подняться сможете? Герджин, помогите.

Чьи-то руки подхватывают Сола подмышки, помогают сесть. Слышится треск холста, доктор накладывает на спину тампоны, потом в паре с помощником уверенно обматывает торс Эдварда полосой холста.

— Завтра снимаемся с якоря, — сообщает Герджин. От него пахнет луком и мочой. Ни в голосе, ни в выражении лица нет ни капли энтузиазма. — Будем конвоировать «купцов» на юг.