Скажи это Богу - Елена Черникова

- Наверняка, - согласился профессор. - И что, вы думаете, она веками тут каждого расшифровывает?

Бабушка, судя по всему, не зря провела время на своей работе: она мгновенно уловила, что прохожие говорят именно о ней, хотя Алина с профессором, укрывая свое любопытство, углубленно изучали серебряные побрякушки в витрине подвернувшейся лавочки.

Бабушка, не шелохнувшись, незримо направила им очень внятный гостеприимный флюид. Буквально: как по почте, с аккуратно выведенным адресом. И позаботилась о весе корреспонденции - до миллиграмма. Не тяжело - и доходчиво.

- Вот это класс! - восхитилась Алина, когда бабушка осталась в прошлом.

- Да... - протянул профессор. - Такое абсолютное внимание к человеку, такой дар абсолютного общения - в лотерею не выиграешь. Это можно только заработать тяжелым каторжным трудом.

- Или получить в подарок.

- Неужели и это - от Бога? - рассмеялся профессор.

- А от кого же? - пожала плечами Алина. - Как я слышала, тот, другой, подарков не делает.

- Не знаю, дорогая. Я вообще все меньше и меньше знаю. Говорят, что не делает.

Взобравшись на вершину холма, путники устроились в ресторанчике "Монмартр" и заказали две порции лукового супа.

- Мне кажется, вам здесь нравится. В Париже вы как-то смягчились, подобрели, - заметил профессор, разглядывая довольную физиономию спутницы.

- Конечно. Ведь в Париже я не бывала с ним...

- Неужели? - воскликнул профессор. - Как же я ошибся? Как - не бывали? Не может быть.

- Может. Он возил меня в основном туда, где не бывал ранее сам. Зачем ему два раза смотреть одну и ту же Эйфелеву башню? Он еще до меня управился с Парижем. Поэтому здесь я прогуливалась сама. Хочу - направо, хочу - налево. Это был мой первый свободный город.

- Ага. Отлично. Значит, по истязательской части у нас наконец перерыв. Может быть, вы, пользуясь редким случаем, расскажете мне что-нибудь интересное? Помимо репортажей из пятизвездочных пыточных камер...

- А что бы вы хотели послушать? Я чудовищно болт?лива, если заведусь. Я даже на радио работала. Очень долго и со всей душой, и даже голос ни разу не сорвала. Вот как любила поболтать!

Профессор заскучал и посмотрел в окно. Монмартрские художники картинно стояли у своих мольбертов на площади и так же вежливо, как давешняя бабушка с палантином, пропускали прохожих сквозь свои измученные мельтешением мира хрусталики.

- Сколько зрелищ... Каждый день. Да? - Алина тоже посмотрела на художников.

- Вряд ли они страдают. Вот вы, когда радиовещали, страдали от потока гостей эфира?

- Вам действительно интересно, что там было со мной на радио?

- Честное слово. Кое-что я читал - из конфискованного у Анны. Кое-что домыслил сам, но это пока лирика, вздохи на скамейке. Весь смысловой залп, ну почти весь, у вас перерождается в подспудный эротиче?ский гул, что бы вы ни писали. И это надоедает. В конце концов я мужчина и терпеть бабьи причитания долго - не могу. У меня в этом вопросе всю жизнь было твердое кредо: каждый - сам кузнец своего счастья... Хоть я и врач.

- Кажется, время внесло коррективы в ваше кредо, не так ли? - Алина подцепила краешек гренки, укрываю?щей луковый суп, чтобы увидеть ее толщину.

- И этого я не знаю, - сказал профессор. - Но про радио - ладно, готов послушать, пока не надоест. Может, вы хоть в это дело не вносили этого самого...

- Хотите, я вам про Пифагора расскажу? - Алина прекратила изучение супа и начала просто вкушать его - с блаженством в лице.

- Он тоже был у вас в прямом эфире? - вздохнул профессор.

- Все там были... - загробно ответила Алина, все глубже увлекаясь супом. - Интересно, где бы отведать душистого компота из семян лотоса?

Расслышав вопрос, профессор пришел в прекрасное расположение духа и пустился в экскурс по мировым кухням.

Обед закончился в самой дружественной обстановке.

Покинув ресторан, они направились в здешний собор, любуясь живописным сумбуром этой прославленной мест?ности. Все под рукой. Внизу - дамы разной степени тяжести поведения. На верхушке холма - собор. Посередке - разная жизнь. Такой вот удобный набор. Впрочем, описывать Париж уже странно.

- Наверное, на Монмартре никто не чувствует себя забытым, - с удовольствием сказала Алина.

- Ну почему же? - возразил профессор. - Я, например, везде чувствую себя... особенно в последнее время...

Он понизил голос и отвернулся от Алины, несказанно удивив ее. Легчайшую, приятную постресторанную обстановку будто ветром унесло.

- Как вы себя чувствуете? - с тревогой спросила писательница у врача. - Поверните, пожалуйста, лицо в мою сторону.

- Я иногда чувствую... Чувствую, будто Бог создал нас и забыл.

- Нас с вами? Или нас - человечество? В любом случае вам очень везет с чувствами, - заметила она. - Я, наоборот, ни на секунду не могу вырваться. Контроль за каждым моим шагом ощущаю. Буквально. Каждым.

- Как вы думаете - зачем Ему это? - спросил профессор почти шепотом, косясь на собор.

- Собор или я? - уточнила Алина.

- Вообще все...

Тима, лестница, матушка:

прошлое приблизилось

Красота свежего леса была благодатна, и однажды Тима увидела лестницу. Лоскутный мир, полный строительного материала ее чувств, взлетел над лесом к небу и, возвращаясь к Тиме, вдруг просыпался благоразумным порядком сияющей лестницы. На ней все слышно и видно: сначала открытыми глазами, а потом - можно и закрыть глаза, это не имеет значения.

Вернувшись в комнату и подойдя к иконе, Тима на миг заметила в руке у Пречистой маленькую лестницу. И обрадовалась, поскольку каждый день училась у этой женщины чему-то новому, а отметки за прилежание ей будто лес выставлял. Тима как маятник ходила от леса к иконе, проверяя одни чувства - другими.

Лестница исчезла.

Все необъяснимо. Но ладно, можно и так пожить...

Иных учителей у нее пока не было, если не считать старика с его уроками домоводства.

Тима захотела спросить у Нее, почему лестница только мелькнула и исчезла. И тут появился золотистый туман, и ангел нежно шепнул Тиме прямо в душу: "Смотри на Нее каждую минуту, каждый день, и тогда тебе не понадобятся во?просы..."

Матушка-настоятельница ждала. Матушка тоже умела слышать лес. Вчера на литургии она вспомнила, увидела въяве, как двадцать лет назад ей случайно довелось помогать одной роженице. Женщине, заблудившейся в этом лесу близ монастыря, нужна была квалифицированная помощь: роды были ужасные, муки нечеловеческие.

Матушка сначала понадеялась на свои силы и хлипкие знания, но очень скоро поняла, что надо бежать за ближайшей повитухой, а еще лучше - звонить в город. И пока она металась, искала, грозила, уговаривала, показывала дорогу, женщина все-таки родила и даже сумела скрыться. По траве тянулась красная пунктирная линия.

Новорожденный ребенок, оставленный под сосной, почему-то молчал. Врач, приведенный матушкой в лес, сказал, что сам отвезет девочку в приют, в милицию, в больницу - да куда понадобится. Матушка поверила врачу и вернулась в монастырь, почему-то обеспокоенная до глубины души.

Врач не довез девочку ни до милиции, ни до приюта. Он понял, что ребенок слепоглухонем от рождения, и подбросил на порог лачуги, когда проезжал через какую-то заброшенную деревню. Со словами "Да поможет тебе Бог..." он положил девочку на крыльцо, сам не понимая своего поведения. Ну а дальше вы все знаете - про странное детство Тимы, про доктора Василия Неведрова и про исчезнувшую сестренку Анны, то есть Тиму, как вы понимаете...

"...Собор или я?"

Несчастье имеет свойство вызывать таланты, которые в счастливых обстоятельствах оставались бы спящими.

Гораций

На другой день они пошли к другому собору.

Они принялись ходить вокруг Нотр-Дам де Пари. Алина веселилась как ребенок, подпрыгивая на плитах. Профессор благоразумно молчал и только руку подставлял, когда замечал слишком высокий прыжок спутницы.

- Вы знаете, что такое гениальное состояние? - Алина еще раз подпрыгнула.

- Читал. Лечил, - кивнул профессор, - всяко было.

- И каков общий вывод?

- Это состояние, из которого бесплатно не выпрыгнешь. - Он заботливо отдернул Алину от ограды, на которую она чуть не налетела.

- Спасибо, доктор. Вот оно у меня сейчас и наступило. Я смотрю на этот собор - и вижу беспомощную нежную девочку трех лет. Интересно, может будущая Мать в три года чувствовать, что далекому рождению ее Сына будет посвящено столько красивого камня?..

- Это праздные мысли выздоравливающего человека. Зачем вам знать мысли трехлетней Марии? Какая часть вашего мозга уже так крепко отдохнула, что производит квазивысокие вопросы? Тем более что ее Сын был краеугольный камень, а вы этого пока не понимаете, ну не от глупости, конечно, а по качеству образования...

Алина перестала подпрыгивать, пошла благочинно. Профессор покрепче взял ее за руку.

Он уже привык возиться со своей спутницей, как с непутевым шаловливым дитем, которого надо пасти неот?лучно, а то опрокинет на ногу горячее варенье.