Поцелуй Однажды: Глава Мафии - Ольга Манилова

Держаться руками за его шею. Нужно держаться за что-то, ибо их тела схлёстываются, как в битве. Как можно лежать спиной на кровати, под грузом заходящегося в рывках тела, и бояться упасть? Бояться сигануть вниз, теряя не только опору, но ощущение своего тела?

Кира и боится, и надеется. Одновременно. Мукой отзываются одинокие участки кожи, к которым он не может сейчас дотянуться.

— Рома, — вскрикивает она, от бессилия впиваясь ногтями в жесткие волоски на шее и пытаясь разглядеть, как он в ней двигается, — Рома!

Он только сжимает крепче. Мотнув головой, будто приводя себя в чувство, просовывает и закрепляет свои руки под ее подмышками и теперь дергает на себя все ее тело.

Утыкаясь лбом в переносицу, он умоляет жестким, гортанным голосом:

— Да, — вынуждая ее подмахивать каждому проникновению, дышит со свистом, — да. Кира… Да, давай. Не сдерживайся. Не молчи.

Пот стекает ей на глаза, но Роман утирает каплю носом.

— Мне нужно, — задыхается Кира, — мне нужно…

— Что тебе нужно?

Она мотает головой, теряя нити мыслей.

Обрывки путаются и комом перекатываются по сознанию.

Увязает в противоречиях желаний, намерений и нужде.

Одежда мешает, и жара мешает, и пламя, свирепствующее внутри, — тоже.

Нет никаких ударов и всполохов тока, искрящихся каждым толчком. Ток льется бесперебойным журчащим протоком, еще сплошной заряженной стеной обрушившись на них с самого начала.

Остается только барахтаться, и не останавливаться. Ни на одну дрожь не останавливаться.

— Рома, мне нужно, — Кира закрывает глаза, но он легонько бодается лицом об покрытый испариной лоб, призывая вернуть взгляд, — я сейчас… Я думаю, я близко…

Она просовывает ладонь между ними и ищет пальцами клитор или хотя бы кусочек плоти рядом.

— Хорошо, — дергает он головой и сцепляет зубы, — хорошо, милая. Но потом… ты будешь кончать вот так, просто на мне, хорошо? Без рук будешь?

Кивка даже полноценного не выходит, и она опаляет рвущимся на свободу дыханием подбородок, усеянный мелкими шрамами и вмятинами.

— Я хочу, — лепечет она, — но я не могу, пожалуйста, я…

Рома заходится столь стремительным, жестким ритмом, что ее ладонь натирает навершие сама по себе. Кажется, кто-то из них рвет его брючину.

Ерзанье столь суматошное и беспорядочное, что Кира не уверена -- то ли их все еще окружает светлый день, то ли наступила темнота ночи.

— Я знаю, — выталкивает из себя слова Карелин, — я знаю. Потом получится. Какая ты узкая, ты не понимаешь, я не могу остановиться. Какая ты, я всю тебя…

— Рома! Я… Пожалуйста, я… Рома!

Она срывается на крики, откидываясь головой назад, — и, дергая ее на себя за плечи кулаками, Роман входит до упора, кончая. Раздраженно взбивая воланы платья, рыскающими пальцами он накрывает ее подрагивающую ладонь и заставляет Киру кончить под короткими давящими рывками.

Пока Кира пытается отдышаться, он становится на колени и резко сдвигает край платья. Оттягивает дольки лифчика, обнажает вершинки сосков, и тянется к прикроватному телефону.

— Что ты будешь?

Он набирает две кнопки на трубке.

— Закажи салатов каких-то, — она старается утихомирить вздохи, но ненасытность блуждающей по грудям руки совсем не помогает, — там паста есть какая-то с грибами. И холодное попить.

Заказывает в три раза больше. Разговаривая с портье, дразнит соски и ареолы, играясь ними, но неотрывно смотрит ей в лицо.

— Оставьте возле номера и постучите, — распоряжается Карелин напоследок. — Обслуживания не надо.

Он берет ее сзади, пока готовится обед. Кира изнывает от жары и безжалостного напора любовника, хотя в номере включено кондиционирование.

Он размазывает ее пот по своему телу: то опуская девушку на четвереньки, то притягивая к торсу спиной. Теребит соски одной рукой так нежно, что она срывается на крики — контраст с ровными, жесткими насаживаниями сзади невыносим.

Шепчет десяток откровений, как только удается дотянуться до разрумяневшегося лица. Что он с ней сделает потом, и что она с ним сейчас делает. Что глупое животное он. Что ему досталась самая сладкая хозяйка на свете. Что она должна сказать ему все, что она хочет, попросить все, что ей нужно.

Иногда он скатывается к глухому рокоту, а затем и вовсе перестает контролировать громкость рыков. Кира хнычет, пытаясь спрятать лицо в ладонях, когда он вырывает у нее ребром ладони второй оргазм.

Тело рвется вторить во всем маяющемуся, непослушному сердцу — быть ближе, только бы быть ближе, как угодно.

После он натягивает лишь брюки, чтобы втащить тележку с блюдами и напитками в номер, а затем — и на террасу.

Кира завязывает простынь вокруг себя потуже, и намеревается посетить ванную, но Карелин утаскивает девушку к столу на открытом воздухе.

Кое-как оттирает лицо от пота и приводит в порядок волосы она уже сидя у него на одной ноге.

— Я забронировал ужин в ресторане, это соседний дом практически. Через три часа где-то.

— Хорошо, что недалеко, значит, доковыляю в туфлях на шпильке.

— Хочешь быть высокой, как я?

— Это вряд ли, — она улыбается. — Туфли выгулять некуда больше.

Рома ест рубленный стейк прямо руками.

— Номер небольшой, но это самая широкая терраса в этом районе. Хотел только ее.

По правую руку от них — два просторных шейзлонга, с коваными ножками, и несколько цветастых кресел возле пятнистого дивана-кушетки.

Кире становится еще жарче от догадки для чего ему приглянулась такая терраса. Смущение изливается пылом на лице, когда она думает, что его-то выбор мог быть совершенно невинным, а вот она превращается в похотливого суккуба.

Он небрежно вытирает рот салфеткой, и прикасается губами к ее скуле, замирая так на несколько секунд. Затем негромко проговаривает возле уха:

— Да, я планировал отодрать тебя на том диване. Чтобы ты не знала, куда деть свои крики. Но такими темпами мы туда не доберемся.

Кира делает вид, что занята непринужденным поглощением зеленой пасты. Хорошо, что его рука непоколебимо удерживает всю ее, сидящую между широко расставленных ног.

— Я начинаю понимать, зачем ты так рвался заграницу.

— И это тоже, — кивает Карелин. — Завтра погуляем, в музей сходим.

Ее, наверно, никогда не перестанет удивлять насколько Брус расчетливый на самом деле. Обстоятельства связали их таким узлом, что ему пока удавалось редко проявить эту часть себя. Каждый раз когда она наблюдает тень его расчетливости и цинизма — мозг вскипает от противоречия.