Волшебная нить (СИ) - Ольга Тартынская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Как хорошо, Наташа, как хорошо все складывается! Я рада за тебя, - поспешила она ободрить подругу. - Однако ты будешь навещать нас?
- Непременно! - снова засмеялась Наташа. - За дом я не боюсь: Соня уж подросла мне на смену. Вот только как оставить тебя, подруженьку?
Она обняла и чмокнула Катю в щечку.
- Как славно было б, выйди ты замуж в Петербург! Скажем, за молоденького Бронского, а?
Катя повесила голову. Тут вдруг Наташа подскочила как ужаленная.
- Батюшки-светы! Забыла!
Она кинулась искать свой мешочек, который бросила в сторону, едва вошла в Катину светелку.
- А где теперь твой жених? - спросила Катя, думая о своем.
- Так уехал же в Петербург! - рассеянно ответила Наташа, шаря в мешочке.
- И ты не скучаешь? - удивилась Катя. - Ты довольна и весела.
Наташа пожала плечами:
- Отчего ж не скучаю, скучаю. Однако страдать не из чего, скоро свидимся.
"Странно, - подумала Катя. - Для нее разлука в несколько месяцев - не страдание. Никаких тебе страстей, мук, дрожи. Отчего же у меня все так мучительно?"
Наташа, наконец, нашла, что искала. Это было письмо.
- Как я могла забыть! - возмущалась Наташа. - Подлинно говорят, девичья память. Давеча получила из Петербурга от Нины Львовой. Пишет про Левушку Бронского, поверишь ли?
Катя вздрогнула. Сердце заныло от дурного предчувствия.
- Читай же, - пролепетала она, обмирая.
Нина Львова сообщала бывшей соседке о скором венчании своем с Мишелем Олениным и среди прочего обмолвилась: "В свете только и разговоров, что о ссоре князя Шеншина с юным Бронским. Сказывают, дело идет к дуэли. И все из-за этой несносной кокетки графини Забельской. Только, Христа ради, не проговорись об этом отцу. Дойдет до старшего Бронского, беды не оберешься. Доподлинно ничего неизвестно, а репутация человека может пострадать". Далее Катя не слушала. Вернее, слушала, но не слышала. Свет померк в ее глазах.
"Графиня Забельская, - звучало в ее голове. - Левушка дерется на дуэли из-за какой-то графини Забельской!"
- Что с тобой, Катя? Ты так побледнела! - Наташа пошарила на комоде и, найдя старенький веер, взялась обмахивать им подругу.
Катя холодно отстранилась. Кажется, только теперь Наташа все поняла.
- Господи! Да ты до сих пор... - пробормотала она в раскаянии. - Прости меня, душенька, прости, дуру набитую. Я ведь грешным делом думала, что ты давно забыла его!
Катя упорно молчала. Да понимала ли она, что говорит перепуганная Наташа? А та набрасывала уже на Катю ротонду, завязывала шляпку и тянула куда-то.
- Пойдем прогуляемся, на тебе лица нет, - сквозь шум в голове разобрала несчастная девица. - На воздух, на воздух!
Настя, сидевшая на стульчике возле дверей, с удивлением воззрилась на барышень. Наташа распорядилась:
- Принеси мне одеться!
Горничная понеслась исполнять. Девицы спустились в сад и стали ходить по сырым дорожкам. Наташа не смела нарушить молчание, кляня себя за эгоизм и самодовольство. Катя же силилась справиться с болью, которая обрушилась на нее так внезапно. Как могла она поверить, что мужчина способен любить в разлуке и хранить верность? Она, прочитавшая столько книг о коварстве мужчин? Как могла подумать, что они вообще способны любить? Как будто наваждение наслал на нее кто-то. И вот доверилась первому, кто оказался у ее ног!
Сердце болело и ныло, а тело не желало подчиняться, ослабело, как во время тяжкой болезни. Катя еле передвигала ноги. Сад казался ей голым и неприютным, дом - старым и разрушенным, и весь мир - пустым и бездушным... Она не вынесла молчания и рассказала Наташе о Левушкиных письмах, о своих подозрениях.
- Да полно, Катя! Что случилось? - заговорила Наташа, для которой молчание было еще большей пыткой. - Отчего ты сразу думаешь худое? Выходит, ты не веришь Левушке, а веришь слухам? Мы ничего не знаем, что там делается в Петербурге! Я напишу Нине и все подробно расспрошу. Увидишь, все окажется не так, как тебе представляется!
Катя с трудом произнесла:
- Не бывает дыма без огня.
- И что? - возразила Наташа. - Может, эта графинька сама распускает слухи. Мне сказывали, в свете и такое случается.
Катя остановилась и внимательно посмотрела на нее.
- Но дуэль - это не шутки. Ради человека, который тебе безразличен, не станешь бросать вызов, - внятно произнесла она.
Наташа сокрушенно вздохнула:
- Душенька, что мы знаем? Была дуэль, не было? Слухи, только слухи!
Наташе не удалось разубедить Катю, однако та несколько ожила. Ей так не хотелось расставаться с надеждой! Они еще долго бродили по дорожкам, покуда холодный ветер не погнал их домой. А там уж и обед был накрыт.
Ради гостьи кухарка расстаралась, приготовила курник, поросенка с кашей и малиновое желе. Василий Федорович, хоть и ел с отменным аппетитом, не преминул укорить Марью Алексеевну за расточительство. Марья Алексеевна же и ухом не повела. Ее заботила бледность Кати и унылый вид всегда веселой Наташи.
- Между вами словно черная кошка пробежала, - негромко обратилась она к Кате. - Уж не поссорились ли вы?
- Нет, маменька, и не думали, - коротко ответила Катя, не поднимая глаз от тарелки.
Однако когда Наташа стала собираться после обеда домой, Денисьева уверилась в своих предположениях.
- Куда же ты на ночь глядя, Наташа? Переночуй у нас! - предложила она.
- Не тревожьтесь понапрасну, я с охраной, не страшно! - с нарочитой бодростью ответила гостья. - Батюшка ждет к ужину: гости у нас.
Однако эти слова произвели на Марью Алексеевну обратное действие: она еще более встревожилась. Ведь Катя так радовалась приезду Наташи, что же произошло между ними?
Катя вышла проводить гостью. Подруги расцеловались на прощание. Наташа шепнула:
- Катя, дождись верных сведений, не изводи себя раньше времени!
- Ты еще приедешь? - спросила Катя, не слушая ее.
Наташа кивнула и еще раз поцеловала подругу. Забравшись в коляску, она помахала рукой и крикнула:
- Трогай!
За ней поскакали верховые, сопровождавшие экипаж. Проводив их взглядом, Катя вернулась в дом. Она тотчас поднялась к себе и заперлась изнутри. Девушке хотелось плакать, но слезы не проливались, а стояли в горле и душили ее. Марья Алексеевна дважды подходила к двери и тихонько стучалась. Катя делала вид, что спит. Ей жаль было маменьку, но видеть ее сочувствие и непонимание