Первородный грех. Книга вторая - Мариус Габриэль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А цену не сбавляет?
– Нет. Настаивает на десяти миллионах.
– Деньги мы вернем. – Голос Массагуэра гремел, как насыпаемый в железное ведро гравий. – Когда это кончится, я использую всю свою власть, чтобы поймать этого ублюдка. Я из него кишки выпущу. Он у меня пожалеет, что родился на свет.
– Мне ничего не надо – только бы вернуть дочь. – Не в силах сдержать себя, она разрыдалась. – Прости, Джерард. Я не хотела плакать. А ты-то как?
– Чертовски устал. Недавно приехал из Севильи. Ездил навещать Марису.
– Как она?
– Все так же. Без изменений. Да что уж тут может измениться! Знаешь, сколько она уже там находится? Тридцать два года.
– Мне очень жаль, Джерард.
– Тридцать два года… А ей сейчас шестьдесят девять, Мерседес. В этом состоянии она провела почти половину своей жизни.
– Мне очень жаль, – беспомощно повторила Мерседес.
Он горько усмехнулся.
– Лучше бы она умерла.
– Не говори так.
– Почему не говорить? От нее остался один скелет. Она уже утратила все человеческие способности, кроме, разве что, способности страдать. Я сказал им, чтобы они дали ей спокойно умереть.
– Джерард!
Он зло рассмеялся.
– Вот-вот. Они тоже были шокированы. Я спросил их, считают ли они, что такое существование можно назвать жизнью, но они утверждают, что она не хочет умирать. Предпочитает мучиться. Я бы сам ввел ей яд, если бы она не… – Он сделал паузу. – Если бы она не была всем, что у меня есть. Ну, а ты как? Деньги набрала?
– Надеюсь, через неделю. Может, чуть больше.
– И потом ты останешься ни с чем…
– Потом у меня будет Иден. Это главное.
– Ты так думаешь, Мерче?
– Что ты имеешь в виду? – резко спросила она.
– Я имею в виду, стоит ли Иден твоего финансового краха?
– Она – мой ребенок.
– Думаешь, она будет тебя благодарить за то, что ты для нее сделала?
– Это сейчас не имеет значения!
– Думаешь, она изменится? Думаешь, твоя жертва заставит ее полюбить тебя? И она станет хорошей дочерью? Ты говорила, что хочешь вернуть ее. Но она никогда не была твоей. Она не признавала тебя.
– Просто она заблудшее дитя…
– Ради нее ты отказываешься от всего, Мерседес.
– Я знаю.
– Хочешь спасти ребенка, который непоправимо испорчен…
– Нет!
– …обречен…
– Нет!
– …которому уже ничто не поможет. Ты собираешься выложить десять миллионов долларов за жизнь наркоманки. Ведь она снова сядет на иглу, как только получит свободу.
– Я сделаю ее другой. И сама вместе с ней начну новую жизнь. Я спасу ее…
– Спасай себя. Это важнее.
– А если бы я оказалась на ее месте, разве ты не пожертвовал бы всем, чтобы спасти меня?
– Неудачное сравнение, – жестоко проговорил Джерард. – Ты стоишь сотни таких, как Иден. Во времена фараонов египтяне верили в бога, который взвешивает человеческие души. Взвесь-ка душу Иден. Много ли она потянет?
– Для меня Иден дороже жизни. И не существует таких весов, чтобы взвешивать ее душу. Ведь она мой ребенок.
– А что, если она кончит так же, как Мариса? Что, если ее ожидает такой же конец? Ты и тогда будешь считать свою жертву не напрасной?
– Джерард, ты задаешь страшные вопросы! – Голос Мерседес задрожал. – Неужели ты не понимаешь? У меня просто нет выбора!
– Мне кажется, – устало сказал Массагуэр, – ты сама хочешь все потерять.
Ее дыхание стало прерывистым.
– И все же я должна это сделать.
– Надеешься, что она скажет тебе спасибо? Когда все закончится и ты останешься ни с чем, эта девчонка бросит тебя. Просто вытрет о тебя ноги и бросит…
– Какой же ты эгоист! – сама того не желая, взорвалась Мерседес. – Ты всегда был отвратительным эгоистом. И всегда им будешь. Ты даже не в состоянии ничего понять.
– Мерче, не глупи…
– Да подавись ты своим миллионом! – крикнула она и трясущейся рукой с силой опустила трубку на рычаг.
Тусон
Надетая на глаза повязка с пугающей остротой оживила воспоминания о той ночи, когда он похитил ее. Как давно это было? Сколько прошло дней? Или недель? Или, может быть, месяцев?
Выводя Иден из каморки, он крепко вцепился пальцами в ее руку. Ей вдруг стало страшно. Она попыталась выдернуть свою руку, чтобы защитить себя от возможного столкновения с каким-нибудь препятствием.
– Не дергайся! – приказал Джоул. – Ты ни обо что не ударишься.
Она неуверенно пошла вперед, чувствуя под ногами бетонный пол.
– Лестница, – предупредил Джоул.
Иден начала подниматься по деревянным ступенькам. Наверху оказалось гораздо теплее.
Она почувствовала, что ей на лицо упал луч солнечного света. Дом. Сухой чистый воздух. Пахло деревом и жидкостью для полировки мебели. Под босыми ногами – глиняные плитки. Как в Санта-Барбаре. Тепло. Скорее даже жарко. Иден вдохнула раскаленный воздух пустыни. Может, она в Нью-Мексико?
Он провел ее налево, направо, потом снова налево.
Открылась дверь. Он втолкнул ее внутрь какого-то прохладного помещения, в котором каждый звук отдавался гулким эхом. Ванная. Дверь за ними закрылась. Щелкнула задвижка.
– О'кей, – сказал он, и она ощутила, как его пальцы начали развязывать повязку. В глаза ударил невыносимо яркий свет. Прищурившись, она огляделась вокруг.
Они стояли в отделанной белым кафелем ванной комнате. Раковина, ванна, кабинка душа. Пол выложен глиняной плиткой. Зеркала не было. Наверху – окошко из рифленого стекла, и, хотя оно было открыто, Иден увидела в нем лишь полоску голубого неба. После серых стен ее каморки все цвета казались Иден неестественно насыщенными.
Джоул взглянул на нее с высоты своего роста и спокойно сказал:
– Раздевайся, Иден. Сейчас ты будешь принимать душ.
– При тебе я отказываюсь мыться, – запротестовала девушка.
Его суровое лицо осталось невозмутимым.
– Я могу просто посадить тебя под душ на цепь и включить воду на час.
Она откинула назад упавшую на лицо прядь волос.
– Пожалуйста, разреши мне помыться без тебя.
– Нет. Одну я тебя здесь не оставлю. Иден растерянно взглянула на кабинку.
– Но ведь тут нет даже прозрачной занавески!
– Вот мыло. А вот шампунь для волос, – равнодушно произнес он, затем указал на плетеную корзину в углу. – Грязную одежду бросишь туда.
Иден в нерешительности замерла. А что, если он ее изнасилует? Но он и так мог ее насиловать. А мысль о чистой, теплой воде была просто невыносима. Душ. Мыло. Шампунь. Нежный аромат мыла буквально пьянил ее.
Она не могла больше сдерживать себя и, поспешно раздевшись, ступила в кабинку душа.
Струи воды больно ударили по ее сверхчувствительной коже, а она, закрыв глаза, подставляла им лицо, груди, руки. Они барабанили по ней, как дождь по железной крыше, и ручейками стекали по ногам. Иден счастливо застонала. Ей вдруг стало совершенно безразлично, что ее похититель стоит рядом и наблюдает за ней.
