Мама мыла раму - Татьяна Булатова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прогулка с внучкой заканчивалась очередным разочарованием обеих сторон. Антонина сокрушалась по поводу того, как плохо одет ребенок, как дурно воспитан, как ужасающа его речь, полная грязных звуков.
– Настя не выговаривает половину алфавита! – упрекала она родителей.
– На логопеда нет денег, – осаждал ее Боря и отворачивался.
Самохвалова давала денег на логопеда, догадываясь, что те разойдутся не по назначению. Настя тупо смотрела на бабушку, не испытывая к той никакого интереса, и теребила старое Катькино платье, трещавшее на ней по всем швам.
– Что на тебе надето? – возмущалась Нина больше для того, чтобы разозлить и так недовольного мужа.
– Платье, – покорно отвечала Настя. – Баба дала.
– Купила… Больше никуда не пойдет, – обещала Боре жена, разочарованная отсутствием подарков.
О том, что Антонина Ивановна дала деньги на логопеда, супруг, естественно, докладывать не торопился.
Самохвалова возвращалась домой с потухшим на время чувством вины, но при этом не испытывая радости.
Не добившись успеха в сфере укрепления семейных связей, она искала другую проблему, которая нуждалась бы в срочном решении. И такая проблема нашлась довольно скоро.
– Ты совсем не бываешь на свежем воздухе! – заявила Антонина Катьке и поделилась своими планами: – Может быть, мне купить дачу? Свои овощи, фрукты, речка рядом. Загорай, купайся – никакой санаторий не нужен.
– Я не хочу дачу, – призналась девочка, с ужасом вспомнив время августовских заготовок.
– Кто тебя будет спрашивать? – ехидно поинтересовалась Самохвалова и дала Еве задание срочно подыскать дачу. На вопрос нотариуса, для каких целей, ответила просто: «Хочу быть ближе к земле».
Больше всех от приобретения садово-фруктовой недвижимости отговаривала тетя Шура:
– За-а-ачем?
– Буду отдыхать. Есть огурцы, зелень, яблоки.
– Тоня, это не магазин: пришел-купил. Там работать надо.
– Ну и что? Я работы не боюсь!
– Тоня, там надо пахать!
– Ну ты же пашешь?!
– Я-то как раз нет. У меня свекровь хлебом не корми. Еще неделя – и совсем в свои «Черемушки» переедет. Мы с Колей – где полить, где собрать, где привезти…
– Ну, знаешь, Санечка, свекрови у меня нет, я вдова, но уж грядку-то одну…
– Не надо! Хочешь дачу – приезжай ко мне. Могу даже грядку тебе выделить – копайся, сколько влезет.
– Ты не поняла, Шура. Я хочу свою дачу.
Главная Соседка в сердцах махала рукой:
– Я тебя предупредила: дальше как хочешь.
– Не боги горшки обжигают, – заявляла Антонина и пристрастно смотрела на дочь. – Тебе тоже дача не нужна?
– А мне-то она зачем?
– Дышать свежим воздухом.
– У меня же на пыльцу аллергия…
– Господи, это у меня на тебя аллергия! – злилась Антонина Ивановна и звонила сыну.
«Нет!» – категорически отказывался Боря, невзирая на материнские увещевания по поводу полезности дачного участка для формирования здорового детского организма. Вырисовывалась безрадостная перспектива летнего отдыха: с лопатой в руках. «Зато какая экономия», – думала Самохвалова. «Никакой! – уверяли ее знающие люди. – Мало того, воду – на себе, рассаду – на себе, корзинки – на себе… Или у тебя есть машина?» – «Нет у меня машины». – «И велосипеда нет?» – «И велосипеда». – «Ну мужик-то хоть есть?»
Этот вопрос ставил Антонину Ивановну в тупик. Кроме Евиного ювелира, все знакомые мужчины были заняты.
Мечта о даче молниеносно померкла, зато Тонины мысли обрели очередное стратегическое направление. А может, заявило о себе длительное, почти в пять месяцев, воздержание. Извне поступали сигналы, будоражащие Самохвалову ежеминутно: весна кружила голову всему району. Вокруг школы бродили очумевшие от страсти парочки всех возрастов, вечерами в песочнице собирались будущие выпускники, в темноте вспыхивали огоньки сигарет и бренчала гитара. Услышав гитарные переборы, Катька тушила свет в комнате и подбегала к окну, пытаясь разобрать слова очередного сентиментального романса о любви ЕГО к НЕЙ, о лошадях, которые «тоже умеют плавать», о розах, добытых в неравном бою со сторожевыми псами, о камергерской дочери в атмосфэ-э-эре парижской эмиграции.
По квартире Самохваловых плыли томительные волны ожидания. Весенняя любовь влетала в открытые форточки и требовала к себе надлежащего отношения. Катька просилась на улицу в неурочное время и уговаривала мать подрезать себе волосы до плеч. «Надоела эта коса!» – объясняла она свое желание Антонине и подворачивала перед зеркалом волосы до нужной длины.
Заметив манипуляции дочери с длиной волос, Антонина Ивановна увидела аналогичные тенденции и по отношению к школьной форме. Катька подогнула подол на сантиметров пятнадцать выше положенного и продемонстрировала матери, «насколько лучше».
– Нисколько не лучше, – строго вынесла приговор Антонина. – Нагнешься – вся жопа будет видна.
Девочка обиделась и скомкала форму. Самохвалова рассвирепела.
– Это что еще за новости! – прикрикнула она на Катьку и вернула подол в его прежнее состояние.
– Я одна как дура! – в слезах выкрикнула девочка и закрылась от матери в комнате.
– А ты и есть дура, – задумчиво произнесла Антонина, наблюдая из окна за миграцией школьников. Вид ее взгляду предстал донельзя безотрадный: одна юбка была короче другой. Самохвалова почувствовала зависть к юным особам, их бесконечно длинным и стройным ногам, взбитым челкам и зовущим взглядам. «Вот она Я!» – словно говорила каждая всякому попадающемуся навстречу.
С одной стороны, Антонина сделала печальный вывод об общем падении нравов, с другой – об очередной тенденции моды. Ей стало жалко свою дочь, обряженную по гимназической моде девятнадцатого столетия, и она приняла решение. Разложив Катькину форму на своем полированном портновско-обеденном столе, Самохвалова взяла ножницы и решительно отрезала от подола положенные пятнадцать сантиметров.
Когда затрещала швейная машинка, Катька выглянула из комнаты и оторопела. Мать, мурлыкая себе под нос, подгибала подол ненавистной школьной формы.
– Что ты делаешь?
– Очки надень, – не оборачиваясь, посоветовала Антонина Ивановна. – И фартуки мне принеси, а то длиннее формы получатся.
В материнскую копилку свалилось целое достояние. Впервые за последние полгода Катька сама обняла ее за плечи и поцеловала в свалявшийся от перманента рыжий затылок.
– Хватит лизаться, – грубо осекла Антонина дочь, стараясь сохранять хладнокровие, и сделала вид, что поправляет челнок в машинке. – Не люблю…
На самом деле люблю, хочу, а попросить страшно. Вдруг, как всегда, губы надует: «Что я, маленькая, что ли?» «Для меня – всегда маленькая», – погрустнела Антонина и великодушно пообещала:
– Волосы потом. Летом.
«Да бог с ними, с волосами. Теперь буду как все!» – ликовала Катька, представляя, как завтра войдет в класс, как пройдет по рядам вздох изумления, как почернеет от зависти Пашкова и выдавит из себя: «Ну ты даешь, Самохвалова!»
– Ну ты даешь, Самосвалова, – захихикала Пашкова, разглядывая укороченную Катьку. – Ты бы еще без трусов в школу пришла. Как тебя мамка-то отпустила?
Катя, приготовившаяся к другой реакции на свое появление, покраснела:
– Нечаянно вышло.
Пашкова презрительно перевернула подол Катькиной формы наизнанку и сморщилась:
– Пургу не гони, Самосвалова. Так аккуратно нечаянно не бывает.
– Я утюг оставила включенным, пока форму гладила, прожгла. Обрезать пришлось, – легко наврала девочка.
– Понятно, – протянула Пашкова и тут же потеряла интерес к однокласснице.
Больше произошедших изменений в Катькином облике никто не заметил, только Ильдар Алеев, сосед с пятого этажа, вытаращил глаза и не удержался, чтобы походя не треснуть соседку портфелем по попе.
Катька гневно обернулась и тут же осеклась: любвеобильный Алеев смотрел на нее блаженно-похотливым взором и плотоядно улыбался:
– Крепкий мамон.
– Че-е-его? – не поняла Катя.
Алеев по-рыночному поцокал языком. Подгребла Наташка Неведонская и басом спросила у растерявшейся Самохваловой:
– Обижает?
Катька отрицательно помотала головой.
– А то смотри, можно и в морду дать, чтоб не мацал.
Второй раз произнести свое «че-е-его?» Катя уже не решилась.
– Домой идешь? – поинтересовалась Неведонская и коряво переступила с ноги на ногу.
– Не-а, – отказалась девочка и взвилась верх по лестнице из пропахшей сыростью раздевалки. Домой идти не хотелось: весна все-таки. Самохвалова повисла на перилах крыльца, внимательно рассматривая выходивших из школы старшеклассниц. Ну все красавицы! Все до одной.
Заметив вылетевшего из школьных дверей соседа Алеева, Катерина благоразумно решила спуститься с крыльца, памятуя об инциденте в раздевалке. Впрочем, Алееву не было никакого дела до Катьки, взгляд его был прикован к дефилирующим впереди старшеклассницам.
