Мерзость - Дэн Симмонс

— Nein, nein! Когда мы нашли мертвых лошадей, то поднялись во второй лагерь, подумав, что Бромли и этот Майер, о котором мы никогда не слышали, попали в беду. Мы видели их на гребне из второго лагеря Мэллори. У нас были немецкие полевые бинокли — «Цейсс», лучшие в мире.

Дикон кивает, подтверждая этот факт.

— Значит, вы поставили палатки на месте третьего лагеря Мэллори, прямо под тысячефутовым подъемом к Северному седлу, затем взобрались на само седло. Вы пользовались веревочной лестницей, которую группа Нортона оставила на последнем, вертикальном участке высотой около ста футов?

Щелчком пальцев Зигль отметает это предположение.

— Мы не использовали ни старых веревочных лестниц, ни закрепленных веревок. Только наши новые ледорубы и другие немецкие приспособления для подъема по ледяным стенам.

— Ками Чиринг сообщил, что видел несколько ваших людей, которые спускались с седла по веревочной лестнице Сэнди Ирвина, — говорит Дикон.

— Кто такой Ками Чиринг? — спрашивает Зигль.

— Шерпа, которого вы встретили в тот день около третьего лагеря и на которого направили револьвер. Кому вы рассказали о смерти Бромли.

Бруно Зигль пожимает плечами и ухмыляется.

— Шерпа. Вот, значит, что… Шерпы все время лгут. И тибетцы. Я вместе со своими шестью друзьями даже не приближался к старой веревочной лестнице. Видите ли, в этом просто не было нужды.

— Значит, у вас была чисто исследовательская экспедиция в Китай, но вы захватили с собой альпинистское снаряжение для скал и льда. — Дикон достает трубку и начинает ее набивать. В огромном зале так накурено, что одна трубка ничего не изменит.

— В Китае есть горы и крутые перевалы, герр Дикон. — Тон Зигля меняется с угрюмого на презрительный.

— Я не хотел прерывать ваше повествование, герр Зигль.

Зигль снова пожимает плечами.

— Мое… повествование, как вы его назвали… подходит к концу, герр Дикон. Мы с друзьями поднялись на Северное седло потому, что увидели, что двум фигуркам, спускавшимся с Северного хребта, нужна помощь. Один, похоже, был поражен снежной слепотой, и второй его вел, буквально держал.

— Значит, вы разбили лагерь на Северном седле? — спрашивает Дикон, раскуривая трубку и затягиваясь.

— Нет! — вскрикивает Зигль. — У нас не было лагеря на Северном седле.

— Ками Чиринг видел как минимум две палатки на том же карнизе седла, что Нортон и Мэллори использовали для четвертого лагеря, — говорит Дикон. И снова в его голосе звучит лишь удивление, а не вызов. Человек просто пытается прояснить кое-какие факты, чтобы помочь убитой горем матери узнать обстоятельства странного исчезновения сына.

— Палатки принадлежали Бромли, — отвечает Зигль. — Одна уже была изодрана сильным ветром. Тем ветром, который заставил Бромли и Майера отступить с вершины гребня на ненадежный снег склона прямо над пятым лагерем. Я кричал им по-английски и по-немецки, чтобы они не ступали на склон — что снег там ненадежен, — однако они либо не слышали меня из-за ветра, либо не послушались.

Густые брови Дикона слегка приподнимаются.

— Вы находились достаточно близко, чтобы разговаривать с ними?

— Кричать, — поясняет Зигль тоном, каким обычно разговаривают с непонятливым ребенком. — До них было метров тридцать, не меньше. Затем снег у них под ногами пришел в движение, и ревущая белая масса понеслась вниз. Они исчезли под лавиной, и мы больше их не видели.

— Вы не попытались спуститься и посмотреть — может, они живы? — В голосе Дикона нет осуждения, но Зигль вспыхивает, словно его оскорбили.

— Спуститься по склону было невозможно. Там не осталось склона. Весь снег был унесен лавиной, и у нас не оставалось сомнений, что молодой Бромли и Курт Майер погибли — погребены под тоннами снега в нескольких тысячах футов под нами. Мертвы. Kaput.

Дикон понимающе кивает, словно соглашаясь. Я вспоминаю, что он видел — и предупреждал Мэллори против попыток подняться по нему — длинный снежный склон, ведущий к Северному седлу, тот самый склон, на котором в 1922 году во время экспедиции на Эверест лавина убила семерых носильщиков Мэллори.

— В своих газетных интервью вы говорили, а теперь повторили еще раз, что ветер на грабене,[24] поднимающемся к шестому лагерю, был настолько силен, что лорд Персиваль и герр Майер были вынуждены отступить к скалам и ледяным полям Северной стены и спуститься к пятому лагерю.

— Ja, совершенно верно.

— По всей видимости, герр Зигль, вы тоже были вынуждены спуститься с гребня на склон, когда искали двоих людей. Это значит, что вы встретили их, видели их, кричали им — а они вам — уже на склоне, а не на гребне. Что объясняет лавину, которой не могло быть на самом гребне.

— Да, — подтверждает Зигль. Тон у него решительный, словно этим словом он ставит точку в нашем разговоре.

— И тем не менее, — продолжает Дикон, складывая ладони словно в молитвенном жесте, вы говорите мне, что и вы, и двое несчастных могли слышать друг друга на расстоянии более тридцати метров — сотни футов, — несмотря на рев ветра на гребне.

— На что вы намекаете, Englander?[25]

— Я ни на что не намекаю, — говорит Дикон. — Просто вспоминаю, что когда я сам был на том гребне в тысяча девятьсот двадцать втором и вместе с двумя другими альпинистами был вынужден из-за ветра спуститься на скалы Северной стены, мы не слышали криков друг друга даже на расстоянии пяти шагов, не говоря уже о тридцати метрах.

— То есть вы называете меня лжецом? — Голос у Зигля тихий, но очень напряженный. Он убирает локти со стола, и его правая рука опускается к широкому ремню, словно он собрался что-то выхватить — маленький пистолет или нож.

Дикон медленно вынимает изо рта трубку и кладет обе руки — с длинными пальцами, все в шрамах, какие бывают у скалолаза, — на стол.

— Герр Зигль, я не называю вас лжецом. Я просто пытаюсь восстановить последние минуты жизни Бромли и его товарища, австрийского альпиниста, чтобы во всех подробностях передать их леди Бромли, которая места себе не находит от горя. До такой степени, что вообразила, что ее сын все еще жив, где-то там, на горе. Я предполагаю, что когда вы покинули гребень, чтобы продолжить подъем по склону, то рев ветра утих и Бромли смог услышать ваши крики с расстояния тридцати метров.

— Ja, — подтверждает Зигль, его лицо все еще перекошено от гнева. — Именно так все и было.

— Что именно, — спрашивает Дикон, — вы кричали им, и особенно Бромли, и что они вам успели ответить, прежде чем сошла лавина? И кто из них, по всей видимости, был поражен снежной слепотой?

Зигль колеблется, словно дальнейшее участие в разговоре будет равносильно поражению. Но потом отвечает. Его товарищ со странными бровями и тревожным взглядом, герр Гесс, похоже, внимательно следит за обменом репликами по-английски, но я не уверен. Возможно, он просто пытается понять отдельные слова или с нетерпением ждет, когда Зигль переведет ему. Как бы то ни было, происходящее ему явно интересно.

Кроме того, я убежден — хотя причину объяснить не могу, — что сидящий справа от меня человек, знаменитый альпинист Карл Бахнер, точно понимает английские фразы, которыми обмениваются Дикон и Зигль.

— Я крикнул Бромли, который, похоже, вел ослепшего и спотыкавшегося Майера, зачем они забрались так высоко, а потом спросил, не нужна ли им помощь.

— А шесть ваших немецких друзей, исследователей, тоже были с вами на гребне, когда вы обращались к Бромли? — спрашивает Дикон.

Зигль качает своей коротко стриженной и частично обритой головой.

— Nein, nein. Мои друзья хуже переносили условия высокогорья, чем я. Одни отдыхали в третьем лагере — как его называла ваша английская экспедиция, — а другие просто поднялись на Северное седло. На Северный гребень и к пятому лагерю я пошел один. Я уже объяснял разным газетам и альпинистским журналам, что был один, когда встретил Бромли и его пораженного снежной слепотой товарища. Полагаю, вы все это читали, прежде чем прийти сюда.

— Разумеется, — говорит Дикон и снова берет трубку.

Немец вздыхает, словно жалуясь на непроходимую тупость своего английского собеседника.

— Если вы не против, я хотел бы узнать, какова была ваша цель, герр Зигль? Куда вы направлялись со всеми этими монгольскими лошадьми, мулами и снаряжением?

— Попытаться встретиться с Джорджем Мэллори и полковником Нортоном и, возможно, герр Дикон, провести рекогносцировку Эвереста на расстоянии. Как я уже говорил.

— И возможно, взойти на вершину? — спрашивает Дикон.

— Взойти? — повторяет Бруно Зигль, затем смеется резким, неприятным смехом. — У нас с друзьями было только самое примитивное альпинистское снаряжение — с таким невозможно даже думать о покорении такой горы. Кроме того, муссон и так задерживался на несколько недель и мог обрушиться на нас в любую минуту. Именно ваш Бромли был настолько глуп, что решил, что может взойти на Эверест, используя несколько банок консервов, потертые веревочные лестницы и засыпанные снегом закрепленные веревки, которые оставила после себя экспедиция Мэллори. Бромли был дураком. Полным дураком. И оставался им до самых своих последних шагов по ненадежному снегу. Он убил не только себя, но и моего соотечественника.