Августовские пушки - Барбара Такман

Поразмыслив, германское правительство направило герра фон Белова среди ночи во дворец, чтобы попытаться повлиять на ответ бельгийцев, выдвинув новые обвинения против Франции. Посланник информировал ван дер Эльста о том, что французские дирижабли сбрасывали бомбы и что французские патрули пересекли границу.

— Где произошли эти события? — спросил ван дер Эльст.

— В Германии, — последовал ответ.

— В таком случае я не могу считать эти сведения достоверными.

Германский посланник попытался было объяснить, что французы не уважают международное право и поэтому следует ожидать, что они нарушат нейтралитет Бельгии. Однако хитроумный логический прием не достиг своей цели. Ван дер Эльст указал своему посетителю на дверь.

В 2:30 ночи совет вновь собрался во дворце, чтобы одобрить составленный министрами ответ. Бельгийское правительство, говорилось в нем, «принесло бы в жертву честь своей страны и свои обязательства перед Европой», если бы приняло германские предложения. Оно объявляло о своей «решимости отразить всеми имеющимися в его распоряжении средствами любое посягательство на права его страны».

После принятия без каких-либо изменений предложенного ответа в совете начались споры по поводу требования короля не просить страны-гаранты о помощи до тех пор, пока немцы не вступят на бельгийскую территорию. Несмотря на яростные возражения, Альберту удалось добиться своего. В 4 часа утра совещание закончилось. Министр, последним выходивший из кабинета, видел, как король Альберт стоял лицом к окну, держа в руках копию ответа, и глядел вдаль — туда, где начинало светлеть предрассветное небо.

В ту ночь 2 августа в Берлине также шло совещание. Собравшись в доме канцлера, Бетман-Гольвег, генерал фон Мольтке и адмирал Тирпиц обсуждали вопрос об объявлении войны Франции. Такое же совещание, но в отношении России они провели прошлой ночью. Тирпиц «снова и снова» жаловался, что он не понимает, зачем вообще понадобились эти декларации о войне. В них всегда ощущается «привкус агрессии», армия может выступить «без подобных вещей». Бетман указал, что объявить войну Франции необходимо потому, что Германия хочет пройти через территорию Бельгии. Тирпиц повторил предупреждения Лихновского из Лондона, что проход через Бельгию неминуемо вовлечет в войну Англию: он предложил отсрочить, если возможно, вступление войск в Бельгию. Мольтке, придя в ужас при мысли о новой угрозе его графикам, сразу же заявил, что это «невозможно»: ничто не должно мешать нормальной работе «транспортного механизма».

Сам Мольтке, по его словам, не придавал большого значения объявлениям войны. Враждебные действия французов уже сделали войну фактом. Он имел в виду сообщения о так называемых французских бомбардировках в районе Нюрнберга, о которых германская пресса в тот день в экстренных выпусках газет трубила с такой силой, что берлинцы стали с опасением посматривать на небо. В действительности же никакой бомбардировки не было. Теперь, исходя из германской логики, из-за этих бомбардировок необходимо было официально объявить войну.

Тирпиц продолжал выступать против. У мира, утверждал он, нет сомнений в том, что французы «по крайней мере идейно являлись агрессорами»; но из-за небрежности германских политиков, не разъяснявших этого миру достаточно ясно, проход через Бельгию, «вызванный действительной необходимостью», может быть неправильно воспринято «в роковом свете грубого акта насилия».

В Брюсселе 3 августа, после окончания заседания Государственного совета в 4 часа утра, Давиньон вернулся в министерство иностранных дел и дал указание своему политическому секретарю барону де Гаффье вручить ответ Бельгии германскому посланнику. Точно в 7 утра, когда истекли указанные в ультиматуме двенадцать часов, Гаффье позвонил у дверей германского посольства и передал герру фон Белову ответ на германский ультиматум. По пути домой он услышал крики мальчишек-газетчиков, продававших утренние выпуски с текстом ультиматума и ответом на него бельгийцев. Раздавались громкие возгласы людей, читавших газеты и собиравшихся в возбужденные группы. Решительное «нет» Бельгии вызвало радостное одобрение. Многие полагали, что немцы скорее обойдут Бельгию, чем рискнут подвергнуться всеобщему осуждению. «Немцы опасны, но они не маньяки», — так люди успокаивали друг друга.

Даже во дворце и в некоторых министерствах все еще продолжали надеяться. Трудно было поверить, что немцы намеренно начнут войну, поставив себя в положение неправого. Последняя надежда исчезла, когда 3 августа был получен запоздалый ответ кайзера на послание короля Альберта. Это была еще одна попытка побудить бельгийцев сдаться без борьбы. «Только чувства искренней дружбы к Бельгии», телеграфировал кайзер, заставили его обратиться с таким серьезным требованием. «Возможность поддержания прежних и настоящих отношений полностью находится в руках Вашего Величества».

— За кого он меня принимает? — воскликнул король Альберт, дав волю гневу впервые с момента начала кризиса.

Приняв на себя верховное командование, он сразу же приказал взорвать мосты через Маас у Льежа, а также железнодорожные туннели и мосты на границе с Люксембургом. Он все еще не решался направить Англии и Франции просьбу о помощи и предложение военного союза. Бельгийский нейтралитет был плодом коллективных усилий европейских держав. Король Альберт не мог заставить себя выписать нейтралитету сертификат о смерти раньше, чем произойдет открытое вторжение.

Глава 9

«Мы вернемся домой до начала листопада»

В Лондоне в воскресенье, 2 августа, за несколько часов до того, как Бельгии был вручен германский ультиматум, Грей попросил кабинет министров предоставить ему полномочия отдать приказ английскому флоту о защите французского побережья пролива Ла-Манш. Самый трудный и тяжелый для английского кабинета момент наступает тогда, когда нужно принять быстрое, четкое и твердое решение. В течение всего долгого дня министры спорили, уходили от решения, отказываясь или не желая связывать себя окончательными обязательствами.

Пришедшую войну Франция восприняла как своего рода «национальный рок», несмотря на то, что многие в глубине души предпочли бы избежать ее. Почти с благоговейным трепетом один иностранный наблюдатель сообщал о подъеме «национального духа» и «полном отсутствии волнений» в народе, патриотизм которого, как утверждали, подорван анархическими тенденциями, способными в случае войны привести к фатальным последствиям. Бельгия, где свершилось редкое событие — появился герой, вошедший потом в историю, была вне себя от радостного сознания, что ее ведет безупречный король, смело сделавший выбор: смириться или сопротивляться. Страна приняла решение менее чем за три часа, отдавая себе отчет в том, что оно может оказаться самоубийственным.

У Англии не было ни Альберта, ни Эльзаса. Ее оружие было готово, а воля — нет. В течение последних десяти лет она училась воевать и готовилась к войне, которая теперь надвигалась на нее. С 1905 года в Англии действовала система, называвшаяся «Военная книга» и не оставлявшая место для половинчатости, традиционной для английской манеры вести дела. Все приказы военного времени были готовы для подписания, конверты имели точные адреса, объявления и прокламации были либо уже напечатаны, либо набраны. Король, покидая Лондон, всегда брал с собой документы, требовавшие немедленного подписания. Цель всех этих мероприятий была ясна — покончить с неразберихой, прочно укрепившейся в английском характере.

Появись германский флот в проливе Ла-Манш, это стало бы для Англии вызовом не меньшим, чем испанская армада, угрожавшая стране много-много лет назад, и кабинет, заседавший в воскресенье, неохотно согласился на требования Грея. Письменное заверение, которое он вручил в тот же день Камбону, гласило: «Если германский флот войдет в пролив Ла-Манш или приблизится к французским берегам через Северное море, дабы предпринять враждебные акции, или будет угрожать французским судам, английский флот всеми имеющимися средствами окажет помощь Франции». Грей, однако, добавил, что это обещание «не обязывает Англию вступить в войну с Германией, если германский флот не совершит действий, указанных выше». Отражая опасения кабинета, Грей сказал, что Англия, не уверенная в надежной защите своих берегов, «не может без риска отправить военные силы за пределы страны».

Камбон спросил, не является ли данное заявление вообще отказом от военных действий. Грей ответил: его слова «относятся лишь к настоящему моменту». Камбон предложил, чтобы Англия в качестве «моральной поддержки» направила на континент две дивизии. По мнению Грея, отправка таких небольших сил или даже четырех дивизий «чревата максимальным риском и даст лишь минимальный эффект». Он добавил, что морские обязательства Англии нельзя оглашать до тех пор, пока о них на следующий день не будет проинформирован парламент.