Калейдоскоп жизни - Всеволод Овчинников

Японскую экономику не случайно называют «велосипедной». Она сохраняет устойчивость только при высоких темпах роста. А на 90-е годы пришелся самый затяжной после войны застой. Под угрозой главное слагаемое японского экономического чуда — система пожизненного найма. Вот уже несколько лет подряд она подвергается эрозии. Ведущие фирмы стали переводить производственные мощности за рубеж, в страны с более дешевой рабочей силой. Это разорило отечественных субподрядчиков и мелких поставщиков.

Затем компании начали сокращать штаты японских сотрудников. Сперва досрочно избавились от 50-летних, потом взялись за 40-летних. Японцы, привыкшие наниматься на работу, как и жениться, один раз на всю жизнь, психологически гораздо меньше подготовлены к увольнению, нежели американцы или западноевропейцы. Поэтому оказаться за воротами для них поистине трагедия, нередко — повод свести счеты с жизнью.

Было бы, разумеется, натяжкой утверждать, будто все самоубийства в Японии совершаются именно под Новый год. Но на две последние недели декабря, как правило, приходятся два среднемесячных показателя. Выходит, интенсивность суицида возрастает по крайней мере вчетверо. Такова, стало быть, диалектика японского Нового года — для большинства людей самой радостной, а для кого-то самой трагичной поры.

В Китае, где началась подготовка к Олимпиаде 2008 года, вызвала большой интерес прошедшая в Сингапуре всемирная конференция «Культура общественных туалетов — вызов времени». Более двухсот делегатов со всех континентов обсудили на ней вопрос о создании международной организации, предназначенной специально заниматься данной проблемой.

Пекинским полицейским предписали изучать иностранные языки (всем без исключения — английский плюс по выбору или японский, или русский, или арабский). Приедет много иностранцев, надо быть готовым и к неординарным ситуациям.

Все это напомнило мне начало моей жизни в Японии, куда я приехал незадолго до токийской Олимпиады 1964 года — первой на азиатской земле. Тогда японские полицейские были так же напуганы предстоящим наплывом иностранцев. А проблема общественных туалетов тоже оказалась в центре внимания.

Когда сталкиваются разные стереотипы поведения, разные представления о приличном и неприличном, подобающем и неподобающем, или, как я это называю, разные грамматики жизни, часто возникают недоразумения. Начать с того, что до недавних пор китайским или японским мужчинам общественный туалет был не очень-то и нужен. Справлять малую нужду (и не только на селе, но и в городе) можно было у любой стены, не привлекая внимания прохожих. До сих пор в центре Токио, в районе Акасака, где сосредоточены самые престижные рестораны, можно увидеть на железобетонной эстакаде надпись: «Убедительная просьба мочиться не на стену, а в мусорную урну».

Представление, что все естественное не может быть неприличным, привело к курьезу: общественные туалеты в Японии не делились на женские и мужские. Кое-где в традиционных гостиницах и закусочных так обстоит дело и теперь. Есть общие помещения с отдельными кабинками для женщин.

Накануне токийской Олимпиады муниципалитет предписал разделить общественные туалеты с четким указанием, для кого они предназначены. Но тут возникла проблема: что писать на дверях? Иероглифы будут непонятны для иностранцев, а буквы — для японцев. Устроили конкурс символов: к примеру, женская туфелька и мужская шляпа. Одна газета поместила снимок известной московской скульптуры «Рабочий и колхозница» и предложила рисовать на двери «Ж» — серп, а на двери «М» — молот.

Но все эти новшества не привились. Мужчин в Японии по-прежнему не удивит, если, входя в общественный туалет, они увидят за дверью весело щебечущих женщин, которые прихорашиваются перед зеркалом. Вашингтонская журналистка с дрожью в голосе рассказывала мне о кошмарных приключениях в дорогом ресторане на Гиндзе.

В конце ужина она «отправилась попудриться». Сначала зашла в кабинку, а когда стала выходить, с ужасом увидела спины трех мужчин, стоявших перед писсуарами у противоположной стены. Подумала, что ошиблась дверью, и решила переждать. Но через десять минут там делали свое дело уже пятеро мужчин. Американка спряталась вновь, потом еще и еще раз, пока ее спутники не догадались прийти на помощь.

Практически каждый наш соотечественник, приезжавший в 60-х годах в командировку, просил познакомить его с ночной жизнью Токио, «сходить к гейшам». Приходилось всякий раз объяснять: это развлечение для престарелых президентов фирм, интереснее, и притом дешевле, сходить в кабаре.

Однажды я привел в такое заведение известного телевизионного обозревателя из Москвы. К нам за столик посадили двух очаровательных партнерш. Они танцевали с нами, подливали пиво в наши бокалы, восхищались нашим остроумием. После холодного пива и зажигательных танцев москвич шепотом осведомился, как пройти в туалет.

Я ответил, что делать из этого секрет в Японии незачем и что партнерша его проводит. Вернулся гость в большом смятении.

— Девушка все время стояла рядом, держа в руках махровую салфетку.

— Так что же тебя смутило?

— Не мог решить, что положено ею вытирать…

— Разумеется, руки! — рассмеялся я.

Не завидую китайским полицейским, которым предписано на четырех языках избавлять от недоразумений непонятливых иностранцев. Что же касается общественных туалетов, то в этой области Пекину предстоит действительно совершить «даяоцзинь», что по-китайски значит «большой скачок».

Япония первой доказала, что модернизация отнюдь не обязательно должна сопровождаться «вестернизацией», то есть огульным отказом от национальной самобытности и подгонкой своего образа жизни под западные стандарты.

В Северной Америке и Западной Европе Страну восходящего солнца часто упрекают в неспособности избавиться от таких «феодальных пережитков», как патриархальность деловых связей и трудовых отношений, групповое мышление, склонность ставить общие интересы выше личной выгоды, что, мол, несовместимо с доминирующим на Западе культом индивидуализма.

Однако есть область, где именно патриархальность и общинный дух позволяют Японии быть недосягаемым лидером среди других развитых держав. Это, во-первых, гораздо более низкий уровень преступности, а во-вторых, несравненно более высокая раскрываемость преступлений благодаря сотрудничеству правоохранительных органов с населением.

Японцы сетуют: по сравнению с периодом послевоенного «экономического чуда» (50-80-е годы) количество преступлений и правонарушений в стране более чем удвоилось. В прошлом году их было зарегистрировано 3,2 миллиона, против 1,5 миллиона тридцать лет назад, когда я писал свою «Ветку сакуры».