Острие копья - Рекс Стаут

Было без десяти одиннадцать. Я вскочил и стал мерить шагами линолеум. Человек Андерсона — это наверняка Корбетт — будет здесь в десять тридцать, а может ему по дурости взбредет прийти сюда раньше, и сидеть здесь, ждать. Я хотел было попросить секретаршу позвонить Блейну, как дверь кабинета открылась, и появился Кимболл, готовый ехать со мной, потому что на нем была шляпа. От сердца отлегло. Кимболл кивнул мне, я бросился к дверям в коридор и услужливо распахнул их пред ним.

У лифта, заметив отсутствие секретаря, я спросил:

— Мистер Блэйн не едет с вами?

Кимболл помотал головой.

— Он нужен здесь больше, а я без него обойдусь. Мне нравится ваше лицо. Я заметил, если мне понравилось лицо человека, мы обычно с ним всегда поладим. Доверие — это прекраснейшее чувство в мире, доверие к человеку.

Да, подумал я про себя. Такой преуспевающий торговец, как он, может себе это позволить.

Машину я оставил к полуквартале отсюда. Я старался избегать улиц с большим движением и в одиннадцать пятнадцать уже открыл перед Кимболлом входную дверь особняка на Тридцать пятой улице.

Я провел посетителя в гостиную, попросил его подождать, пока я доложу, а сам, прежде чем отправиться на кухню, проверил, хорошо ли я запер входную дверь. Фриц пек пирожки с вишнями, и только что вынул противень из духовки. Я схватил горячий пирожок и, черт побери, обжег язык.

— У нас гость к ланчу, не подсыпай яду больше, чем нужно, слышишь. Да не впускай в дом кого попало. Если что покажется не так, зови меня.

Вульф был в кабинете. Как только я увидел его, я застыл в отчаянии. Он производил уборку стола. Единственный ящик его стола, широкий, но относительно мелкий, был выдвинут. С тех пор как Фриц стал приносить ему пиво в бутылках, а не разливное в кувшине, как прежде, у шефа появилась привычка, открыв бутылку, бросать крышки в ящик стола. Фрицу было запрещено открывать любые ящики в кабинете хозяина, а я, решив, что Ниро собирает крышки для какой-то одному ему известной цели, решил не вмешиваться. Я увидел, что ящик стола лишь наполовину освобожден и вынутые крышки разбросаны по столу. Вульф методично сортировал их по кучкам.

— Мистер Кимболл в гостиной. Может, он войдет и поможет вам в вашей работе?

— Черт! — Вульф растерянно посмотрел на крышки, а потом на меня. — Не может ли он подождать немного? — со вздохом произнес он.

— Конечно. Вас устроит, если он придет на следующей неделе?

Вульф опять вздохнул.

— Проклятье. Веди его сюда.

— А этот металлолом так и будет лежать на столе? Ну, ладно. Я предупредил его, что у вас есть причуды. — Я говорил это, понизив голос, и понизил его почти до шепота, когда вкратце проинформировал Ниро о Кимболле и моем разговоре с ним. Он кивнул в знак одобрения, и я пошел за мистером Кимболлом.

На лице у гостя было опять знакомое выражение веселой озабоченности. Я представил их друг другу, подвинул Кимболлу кресло для гостей и, после того как они обменялись приветствиями, сказал Вульфу:

— Если я вам не нужен, сэр, я займусь составлением отчета.

Он кивнул, и я уселся за свой стол, заваленный бумагами и с блокнотом под ними, которым я незаметно пользовался в таких случаях. Я наловчился в экономных знаках записывать почти дословно даже самую быструю речь, искусно делая вид в это время, что занят поисками счета недельной давности, скажем, из гастрономической лавки.

— Вы абсолютно правы, мистер Кимболл, — слышал я голос Вульфа. — Терпение помогает человеку овладеть временем. Но есть много способов отнять его у человека: стихийные бедствия, голод, войны, вступление в брак и, пожалуй, наилучший из них — смерть, потому что сразу на всем ставит точку.

— Господи! — Кимболл явно нервничал. — Почему этот способ надо считать наилучшим?

— В прошлое воскресенье, неделю назад, вы были очень близки к разгадке этого. — Вульф укоризненно погрозил ему пальцем. — Вы, занятый человек, только что вернувшийся из недельной деловой поездки, все же выкраиваете в это же утро время, чтобы встретиться со мной, не так ли? Почему?

Кимболл с удивлением смотрел на Вульфа.

— Об этом я хотел бы прежде всего спросить вас.

— Хорошо, я скажу вам. Вы пришли, потому что растерялись. А это нежелательное состояние для человека, находящегося в смертельной опасности. На вашем лице, правда, нет страха, только растерянность. И это странно после всего, что рассказал вам мистер Гудвин. Он сообщил вам, что четвертого июня, двенадцать дней назад, Питер Оливер Барстоу по чистой случайности был убит, и эта же самая случайность спасла жизнь вам. Вы приняли это известие с недоверием, выраженным в весьма грубой форме. Почему?

— Потому что это нелепость. — Кимболл уже терял самообладание. — Чепуха.

— Прежде вы говорили — чушь. Почему?

— Потому, что это чушь. Я пришел не для того, чтобы вести подобные споры. Когда полиция, столкнувшись с трудностями, не может объяснить то, что недоступно ее пониманию, она дает волю фантазии, лишь бы оправдать себя. Хорошо, я это понимаю. Я считаю, что каждый должен заниматься своим делом, как он это умеет, но зачем заставлять меня участвовать в этом? Увольте. Я занятый человек, у меня есть дела посерьезней. Вы ошиблись, мистер Вульф, я пришел к вам не потому, что я в смятении, и, разумеется, не для того, чтобы вы меня пугали. Я пришел потому, что полиция собирается втянуть меня в свои нелепые истории, а это может повредить мне, создает шумиху вокруг моего имени, чего я, разумеется, не хочу допустить. Ваш помощник дал мне понять, что вы можете помочь мне избежать этого. Если вы готовы, я заплачу вам за это. Если нет, я найду кого-нибудь другого.

— Мм-да! — Вульф откинулся на спинку кресла и, чуть прикрыв глаза, изучал лицо брокера. Наконец он покачал головой. — Боюсь, я не смогу помочь вам избежать неприятностей с полицией, мистер Кимболл. В лучшем случае я мог бы помочь вам избежать смерти. Но и в этом я полностью не уверен.

— Я никогда не надеялся ее избежать.

— Не уклоняйтесь от сути вопроса. Я говорю о нависшей над вами угрозе насильственной смерти. Если я еще не распрощался с вами и продолжаю отрывать вас от важных дел, то это не только потому, что вижу, как вы, словно глупец, идете навстречу смертельной опасности. Я воздерживаюсь от многих христианских порывов, ибо считаю, что человека нельзя спасать принудительными методами. В данном случае мною движет еще и личный интерес. Миссис Барстоу предложила награду в пятьдесят тысяч долларов тому, кто найдет убийцу ее мужа. Я намерен найти его. А чтобы сделать это, я должен знать, кто пытался убить вас четвертого июня и, бесспорно, попытается снова сделать это, если его не остановить. Если вы поможете мне, это будет на пользу и вам и мне. Если нет, тогда, лишь какая-нибудь его ошибка при второй, уже успешной попытке, сможет помочь мне уличить убийцу и отдать в руки правосудия за оба преступления. Что ж, я согласен на любой вариант.

Кимболл недоуменно покачал головой, но не встал, а продолжал сидеть в кресле, не выказывая никакой тревоги, а всего лишь интерес.

— Вы прекрасно говорите, мистер Вульф. Не думаю, что вы можете быть мне полезным, потому что вы, как и полиция, верите во всякие неправдоподобные истории. И тем не менее вы прекрасный оратор.

— Благодарю вас. Вам нравятся люди, умеющие хорошо говорить?

Кимболл согласился.

— Я люблю все хорошее. Хорошую речь, хорошую торговлю, хорошие манеры, хорошую жизнь. Я не имею в виду богатство, роскошь. Я сам пытался жить хорошо и хочу верить, что все этого хотят. Я знаю, некоторым это удается, но верю, что они все же стремятся. Когда мы ехали в машине с вашим помощником, я думал об этом. Я не хочу сказать, что то, что он мне говорил, не произвело на меня впечатления. Конечно, произвело. Но когда я настаивал, что это чушь, я искренне верил в то, что говорю, и придерживаюсь такого убеждения и сейчас. И тем не менее это заставило меня призадуматься. А что если действительно кто-то хотел меня убить? Кто бы это мог быть?

Он остановился, Вульф негромко спросил:

— Да, кто?

— Никто, — подчеркнуто произнес Кимболл.

Я про себя подумал, что если этот человек превратится, как Барстоу, в труп, на который поостережется сесть даже изголодавшийся комар, я подам в отставку.

— Как-то мне довелось встретить человека, который убил двух своих коллег только за то, что им больше его повезло в торговле лошадьми, — заметил Вульф.

Кимболл рассмеялся.

— Хорошо, что он торговал лошадьми, а не зерном. Если бы этот метод усреднения прибыли получил всеобщее распространение в бизнесе, я был бы убит не единожды, а миллион раз. Я отличный торговец, это единственное, чем я могу гордиться. Я люблю зерно. А вы, наверное, любите фантастические ситуации, хорошее убийство. Что же, это ваш бизнес. Я же люблю пшеницу. Представляете, мировой запас пшеницы составляет семьсот миллионов бушелей! И я знаю, где в эту минуту находится каждый бушель из этих семисот миллионов. Обратите внимание, каждый бушель.