Острие копья - Рекс Стаут

— Здорово, — воскликнул я. — Но он мог сесть и на поле для гольфа.

— Слишком людное место, — возразил Вульф, — и неизбежно кто-нибудь возразил бы против этого. Пусть будет луг. Должно быть конкретное место. Нет, не по телефону. По дороге завезешь в редакцию «Таймса». И четко договорись, чтобы все ответы направлялись нам. Да, можно и в другие утренние или вечерние газеты, на тех же условиях, Мануэль Кимболл — человек достаточно хитроумный и стоит того, чтобы мы приняли меры предосторожности. Если он увидит объявление, он постарается сам получить все ответы.

Я встал.

— Ладно. Я пошел.

— Подожди. Уайт-Плейнс будет до Армонка или после?

— До.

— Тогда зайдешь к Андерсону. Расскажешь ему обо всем, кроме Карло Маффеи и Аргентины. Сделай ему такой подарок, это будет красивый жест. Также скажи, что Кимболл-старший находится в опасности и нуждается в охране. Кимболл, разумеется, будет это отрицать, и все меры предосторожности окажутся напрасными. И все же когда кто-то вмешивается в дела, замышляемые преступником, как это делаем мы с тобой, есть обязанности, которыми не следует пренебрегать.

Сам прекрасно зная все это, я тем не менее высказался.

— Давать Андерсону информацию это все равно, что давать чаевые контролеру в метро.

— Я думаю, недалек тот час, — заметил Вульф, — когда мы представим ему счет.

14

Поскольку я заехал в редакции нескольких газет, чтобы поместить наше объявление, а загородное шоссе в летнее время, да еще в конце недели (была пятница), порядком перегружено, я добрался до Уайт-Плейнс лишь к четырем пополудни. Я решил не предупреждать Андерсона и Дервина о своем приезде — мой путь на Армонк все равно лежал через Уайт-Плейнс.

Но оба оказались на месте. При моем появлении девушка-секретарь улыбнулась, что меня обрадовало, ибо если тебя забывают, то это значит, ты теряешь свою неповторимость. Не спросив ни моего имени, ни к кому я, она соединилась с кем-то по коммутатору.

— Похоже на возвращение блудного сына в отчий дом, не так ли? — пошутил я.

— Скорее, на заклание тельца, — не задумываясь, ответила она.

После секундного ее разговора с кем-то, почти сразу же отворилась дверь кабинета прокурора, и вышел Дервин.

— Что вам угодно? — спросил он, сделав пару шагов мне навстречу.

Я осклабился.

— Горячие новости. Можете вызвать вашего друга Бена Кука, только поторопитесь.

Я не любитель конфронтации, поэтому тут же объяснил ему цель моего визита.

— Я должен сообщить мистеру Андерсону нечто очень нужное, а может, и вам, или вам всем вместе, как изволите.

Я так до сих пор и не узнал, чем занималась прокурорская команда в Уайт-Плейнс всю неделю после того, как было произведено вскрытие. Делались, правда, туманные намеки. Например, Андерсон поведал, что Корбетт побывал в Холландском университете. Может, они там что-то и нашли, вроде сплетен о том, что Барстоу оставлял какую-нибудь студентку на целый час после лекций или другие «жареные» факты. Но насколько я понял, это ни на йоту не приблизило их к тому, что чего-то стоило. Мне трудно было поверить, что Андерсон не знал даже о сумке с клюшками, подаренной Барстоу его женой ко дню рождения. От них же я узнал лишь одну стоящую новость — заключение Нью-Йоркской лаборатории. Специалист, производивший анализы, совершенно определенно утверждая, что в крови убитого обнаружен змеиный яд. Это заставило Андерсона и Дервина забыть о клюшках и с интересом переключиться на мокассиновых змей. Мне стыдно в этом признаться, но и я был втянут в это и потратил вместе с ними на всякие догадки несколько не очень приятных часов. Однако вопрос об игле продолжал оставаться загадкой, хотя я видел куда более странные предметы, попадавшие в человеческий желудок в результате всяких случайностей. В окрестностях Вестчестера вполне могли водиться мокассиновые змеи, и почему бы одной из них не заползти на площадку для гольфа и не ужалить Барстоу. Было над чем поломать голову. О результатах анализов они пока в газеты не сообщали, да и мне рассказали об этом, лишь получив от меня свою долю информации. Так что обошлось на сей раз без особых потерь. Но даже если бы в гольф-клубе «Зеленые луга» все площадки для гольфа кишели змеями, все равно Андерсону и Дервину было трудно примириться с тем фактом, что Ниро Вульф смог так точно предугадать результаты вскрытия.

Когда Дервин ввел меня в кабинет Андерсона, тот был не один. У него сидел посетитель, с виду не очень похожий на сыщика, скорее, адвокат. Я сел на стул и положил панаму на колени.

— С чем пожаловали? — нелюбезно осведомился Андерсон.

Мне этот человек был решительно неприятен, как и разговор с ним. Все в нем меня отталкивало своей грубостью и примитивностью — лицо, манеры. Лучшим видом общения с ним было бы дать ему в нос. Вот Дервин — другое дело. Конечно, я и к нему не питал особой симпатии, как, скажем, к любимому дядюшке, но он хотя бы понимал шутки.

— С информацией от Ниро Вульфа, — ответил я на вопрос. — Пожалуй, стоит застенографировать.

Тут, конечно, не обошлось без насмешек и грубости с его стороны, но я решил все стерпеть ради дела и держал себя в руках. Что толку придумывать остроумные, разящие в лоб ответы, если я не могу воспользоваться самым убедительным из них. Наконец, когда он понял, что так мы с места не сдвинемся, он позвал стенографиста. Я начал. Я рассказал им о подарке на день рождения, о том, где теперь находится сумка с клюшками Барстоу и как она туда попала, рассказал, почему и как Кимболл отдал Барстоу свою клюшку для первого удара. Я предложил им поинтересоваться клюшками Кимболла и узнать, где он их хранит, а также теми, кто мог иметь к ним доступ. Хотя я знал, что это ничего не даст, потому что у Мануэля было множество других возможностей получить доступ к клюшкам отца, но все же я подкинул им эту мысль. Затем я передал прокурору просьбу Вульфа обеспечить безопасность Кимболла-старшего, и особо подчеркнул это. Я сказал, что, по мнению Вульфа, ответственность за безопасность граждан, чья жизнь под угрозой, полностью лежит на властях, которые для того и существуют. Он же, Ниро Вульф, не может отвечать ни перед самим собой, ни перед другими, если с мистером Е. Д. Кимболлом что-либо случится, а это может произойти в любую минуту.

Когда я закончил, Андерсон стал задавать мне вопросы. Я отвечал, но не на все. Это тянулось довольно долго, пока я наконец вежливо с улыбкой не сказал:

— Мистер Андерсон, кажется, вы пытаетесь меня перетянуть на свою сторону.

Он тоже был вежлив.

— И безуспешно, мистер Гудвин, — любезно ответил он. — Буду с вами откровенен. Когда вскрытие подтвердило догадку мистера Вульфа, я был уверен, что он знает, кто убийца. Когда же было объявлено о вознаграждении и оказалось, что он до сих пор его не получил, я понял, что он не знает, кто убил Барстоу. Нам известно все, что вы предпринимаете, и даже больше. Неясна лишь одна деталь — как Вульф пришел к своей догадке. Мне все же хотелось бы это знать, хотя я не считаю, что это так уж важно, поскольку он от этого не продвинулся вперед. И все же я готов выслушать вас. Со своей стороны, сам расскажу все, что мы знаем. Например, сегодня утром мы получили заключение из лаборатории: анализ показал наличие змеиного яда в крови Барстоу.

— Спасибо. Это позволяет мне не читать вечерние газеты.

— В газетах этого не будет. Могу рассказать вам еще кое-что.

И он это сделал, рассказав о поездке Корбетта в университет и прочую ерунду, а закончили мы лекцией о мокассиновой змее. Думая о том, как наконец добраться до Армонка и по дороге поскорее выбросить из головы все о змеях и змеином яде, я наконец поблагодарил его, встал, надел шляпу и тут вдруг заметил, что он обиделся. Но мне было уже не до этого. Напомнив ему еще раз о необходимости обеспечить безопасность Е. Д. Кимболла, я откланялся.

Поскольку до Армонка было всего несколько миль в сторону, и я не знал, как долго я там задержусь, я решил все же прежде завернуть в поместье Барстоу. Из телефонной будки на Главной улице я позвонил Саре Барстоу. Она была дома. Через двадцать минут я уже свернул на подъездную аллею поместья. Тот же часовой, узнав меня, поприветствовал меня кивком и открыл ворота. На террасе кто-то пил чай, видимо, гости. Я прошел к боковому входу, и Смолл снова провел меня в солярий, сказав, что мисс Барстоу сейчас будет. Он спросил меня, не выпью ли я чаю.

— Вам самому пришло это в голову? — поинтересовался я.

Дворецкий и бровью не повел.

— Мисс Барстоу велела предложить вам чаю, сэр, — невозмутимо ответил он.

— Я так и подумал, но предпочитаю стакан молока.

Через минуту он появился снова со стаканом молока. Я не успел допить и до половины, как вошла Сара. По телефону я сказал, что это визит вежливости и тревожиться не следует. Глядя на нее теперь, на легкость и непринужденность ее движений, на всю ее молодую естественность, я подумал, будь у нее клиника для разбитых сердец, я бы стал ее первым пациентом, если бы не был занят чем-то поважнее.