КПСС у власти - Николай Николаевич Рутыч-Рутченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Этот аргумент, ставивший вопрос не о войне или мире, а о сохранении власти, Ленин выдвинул позже, 24 февраля, когда он прямо писал, что «рисковать войной» означает дать возможность сбросить советскую власть[136].
Пока Троцкий затягивал переговоры (он вернулся в Петроград 18 января), было подготовлено совещание виднейших партийных работников, созванное на 21 января. Оно с гораздо большим основанием могло бы назвать себя партийным съездом, чем собранный впопыхах в марте 1918 года VII съезд[137].
На совещании присутствовало 65 делегатов, включая членов ЦК. С докладами о мире и войне выступили Бухарин, Троцкий и Ленин. Каждый со своей точкой зрения. Троцкий, как и Ленин, понимал опасность лозунга «левых коммунистов» о «революционной войне» (с точки зрения удержания власти в тот момент) и в то же время, стремясь отгородиться от сепаратного мира с немцами, выдвинул формулу «ни мира, ни войны!» Эта формула, направленная, прежде всего, против сторонников войны, помогла Ленину на том этапе бороться за мир, ибо решение о войне, на котором стояло большинство, будучи принятым, нанесло бы ленинской политике и самому Ленину смертельный удар. На первый взгляд несколько анархическая формула Троцкого была не чем иным, как временным мостом между Лениным и его противниками, имевшими за собой большинство.
Результаты голосования совещания, согласно Ярославскому, были следующие: против мира (левые коммунисты) 30 голосов; ни мира, ни войны (за формулу Троцкого) 16 голосов; за мир (на ленинской позиции) 15 голосов[138].
Несколько человек воздержалось от голосования вообще. На следующий день в ЦК 9 голосами против 7 победило предложение Троцкого — «Войны не вести, переговоры затягивать»[139].
25 января в Совнаркоме при участии левых эсеров подавляющим большинством также прошла формула Троцкого — «Ни мира, ни войны».
Поэтому столь шумные позже обвинения Троцкого, что он «предательски», действуя якобы против большинства ЦК, «самовольно» разорвал 10 февраля переговоры с немцами, лишены всякого основания. В данном случае Троцкий действовал на основании решения большинства и в ЦК, и в Совнаркоме. Эти обвинения, выдвинутые в 1924–1925 гг., главным образом, Зиновьевым и Сталиным в ходе внутрипартийной борьбы против Троцкого, уже тогда мало считались с исторической действительностью.
Напряженная неделя после разрыва переговоров прошла в почти непрерывных заседаниях ЦК. Ленин, оставшись в меньшинстве, всячески стремился найти «такую постановку вопроса» о «революционной войне», которая показала бы ее невозможность, — ставя, например, 17 февраля, еще до немецкого наступления, на голосование вопрос — «должна ли быть объявлена революционная война Германии?» Бухарин и Ломов отказались голосовать по такому «неквалифицированно поставленному» вопросу, ибо суть революционного оборончества заключалась в ответе на немецкое наступление, а не в собственной инициативе, гибельность которой не вызывала сомнений.
18 февраля немцы перешли в наступление. Остатки деморализованной и, после убийства генерала Духонина, лишенной возглавления армии («главковерх» Крыленко посвятил себя ликвидации еще сохранившихся на отдельных участках фронта штабов и командования) не могли оказать никакого сопротивления, и очень скоро Двинск, с его огромными складами вооружения и снабжения, а вслед за ним и Псков, были заняты немцами. В центре и особенно на юге немцы быстро продвигались вперед, встречая разрозненное сопротивление остатков кадра некоторых частей и добровольцев Чехословацкого корпуса.
18 февраля вечером Ленин добился большинства 7 против 6 в вопросе посылки радиотелеграммы немцам с предложением мира. Своему успеху Ленин был целиком обязан Троцкому. Буферная позиция Троцкого раскрылась в минуту непосредственной угрозы самой власти: он перешел в лагерь Ленина, и его голос дал большинство. (За предложение немцам мира голосовали: Ленин, Смилга, Зиновьев, Сталин, Сокольников, Свердлов, Троцкий; против — Урицкий, Бухарин, Дзержинский, Крестинский, Ломов и Иоффе).
Предложение мира должно было быть послано от имени Совнаркома, где 7 народных комиссаров были левыми эсерами. Вероятно, решение левых эсеров было бы иным, если бы они знали, что Ленин получил большинство всего одним голосом и притом голосом автора формулы «ни мира, ни войны». Но не зная результатов голосования в большевистском ЦК и также боясь утерять власть, левоэсеровские народные комиссары проголосовали за предложение мира 4 голосами против 3.
Немецкое командование видело, что оно может быстро продвинуться вглубь России и без труда занять Петроград и даже Москву. Однако оно не пошло на этот шаг, ограничившись занятием Украины, где было создано бутафорское «гетманское» правительство. Как указывает Людендорф, германское командование больше всего опасалось взрыва патриотизма в России. Еще во время Тарнопольского прорыва в июле 1917 года Людендорф отдал приказ не развивать наступления, дабы не вызвать угрозой глубокого немецкого вторжения оздоровления русской армии. Глубокое вторжение теперь, в 1918 году, занятие Петрограда и выход к Москве могли привести к свержению большевистского правительства, могли оправдать усилия генералов Алексеева и Корнилова, собиравших добровольческую армию в Ростове-на-Дону.
Таким образом немецкая стратегия и политика по отношению к России вполне совпадала с ленинской политикой мира во что бы то ни стало.
Интересно отметить, что в своем докладе о мире и войне на VII съезде в марте 1918 года Ленин доказывал необходимость мира развалом армии, посвятив значительную часть своего доклада характеристике армии как «больной части организма»[140], способной только на «бегство», «панику», «продажу собственных орудий немцам за гроши» и т. д. Ленин нигде теперь не говорит, что основная вина за разложение армии под лозунгом немедленного мира «без аннексий и контрибуций» лежала на самой большевистской партии. Обманув солдат химерой возможности такого мира, Ленин теперь перекладывал на них вину за позорные для России условия германского мира.
Ленин, говоря об армии, умышленно скрывал факты; демобилизационная конференция в декабре показала, что те части, которые сохранили наилучшую боеспособность, были наиболее антибольшевистски настроены. Именно поэтому Крыленко в течение двух месяцев ровно ничего не сделал, не хотел, да и не мог делать, несмотря на решение Совнаркома о мерах организации и укрепления армии[141]. В дни февральского кризиса полковой комитет Преображенского полка предложил от имени полка, стоявшего уже в Петрограде, выступить на Псковский фронт, но после переговоров со Смольным получил не только отказ в этом, но и приказ о демобилизации[142].
По вызову Ленина, Крыленко и Раскольников делали доклады в ЦИК’е о состоянии армии и флота, произведя на левого эсера Штейнберга
