Месть валькирий - Дмитрий Емец

Арей беспомощно сжал и разжал огромную руку.

– Это невозможно! Никто не просил Мефодия принимать от ведьмы этот проклятый дар! Теперь мститель он, хоть ты тресни. Мы сможем разобраться с валькирией только в том случае, когда она уже убьет Мефодия... Иначе опозорим его и нарушим все кодексы... А тут еще вызов! Лигул отрезал нам все возможности к отступлению!

Глава седьмая.

БЕЛЫЙ КЛОУН, ТЕМНЫЙ МАГ

Нередко случается, что человек, оказавшийся в объятиях мрака, узнает об этом последним, когда для других это давно очевидно.

– Утром я вешала шторы. На то место, которым я вчера ударилась о дверь, сегодня я уронила карниз. Ну не подлость, а? – спросила Зозо.

– Подлость, – печально согласилась Даф.

С Зозо вечно происходило что-нибудь подобное. Двери маршруток хлопали ее по пальцам, а голуби нарочно садились на козырек подъезда и поджидали, чтобы капнуть ей на новый жакет. Факты есть факты. Мать Мефодия была с окружающим миром в прочной и долговременной ссоре.

Они сидели на кухне вдвоем. Зозо и Дафна, заглянувшая, чтобы захватить свой рюкзачок Эдя и его загадочная невеста уехали еще утром, таинственные, как два недобитых шпиона. Закончив разглядывать синяк, Зозо переключилась на свои пальцы.

– Вот, Даша, что я хочу тебе сказать! – заявила она, с удовольствием созерцая их. – Запомни один раз и со ссылкой на меня. О том, насколько хорошо природа потрудилась над женщиной, можно судить только по пальцам ног и по форме ногтей. Если пальцы не проработаны или ногти неизящны – природа схалтурила.

Даф запомнила. Как у всех стражей света, память у нее была уникальная. Если хорошо постараться, она смогла бы даже сказать, чем пах ветер 14 августа 1291 года, или с закрытыми глазами воспроизвести страницу газеты, которую читал старик в троллейбусе и на которую она лишь однажды искоса посмотрела.

– Ах, Дашенька! Я думаю сходить к гадалке. Не снимет ли она с меня венец безбрачия? – продолжала щебетать Зозо.

Даф опешила.

– Какой-какой венец?

– Безбрачия.

– Чушь какая-то! – честно сказала Даф. Все же она прищурилась, проверяя, нет ли над Зозо ауры невезения. Да нет, как будто все в порядке. Значит, неприятности Зозо иного сорта.

– Ты еще маленькая, чтобы обсуждать с тобой такие важные вещи, как венец безбрачия! Вот лет через... э-э... двадцать, если хочешь, вернемся к этому разговору... – надулась Зозо.

– Хорошо, – согласилась Даф и честно сделала себе пометку в мысленном блокноте: «Вернуться к такому-то разговору через семь тысяч дней». Считать лопухоидное время в днях было гораздо удобнее.

– Но вы же были замужем за отцом Мефодия? Какой же венец безбрачия? – спросила она.

– Это было не замужество. Это была трагическая случайность, – с пафосом произнесла Зозо.

– Зато у вас есть Мефодий! – сказала Даф, думая, выиграла ли она лично от того, что Мефодий существует, или нет. Жила бы себе в Эдеме. Летала бы каждый день. Не жизнь, а малина.

Но поразмыслить об этом ей не удалось. Зозо внезапно выдала знаменательную фразу, вошедшую впоследствии во все юмористические книги света:

– А вообще мне всегда хотелось, чтобы Мефоч-ка был девочкой. Хоть бы поболтать с ним можно было по-человечески. А то что толку в этих мужиках? Забегает раз в сто лет и на все материнские вопросы только невнятно мычит.

Даф попыталась представить себе Мефа девочкой, но тотчас воображение ее зашло в тупик. Девочка из него выходила больно уж нескладна.

Зозо тем временем отвлеклась и почти забыла, что у нее есть собеседница. Руки ее порхали, мысль перепрыгивала с предмета на предмет, а жизнь была полна радостных удивлений. На глаза ей попалась проросшая луковица. Зозо стало жаль луковицу, и, повинуясь настроению, она сунула ее в горшок к кактусу, попутно затопив бедолагу водой из-под крана. Затем Зозо нашла на подоконнике ручку и стала водить по бумаге. Обычная история для человека, который, рисуя шаржи, познает людей. На бумаге возникло круглое туловище. Животик рюкзачком, как у французского босса Буонапарте. Черный пиджак, белая жилетка. На шее бабочка хлопает полинявшими крыльями.

– Кто это? – спросила Даф с любопытством. – Папа Мефа?

– Нет. Это Тесов. Поэт, переводчик, лектор... и так далее, – сказала Зозо. Видно было, что она сама не знает, что скрывается за «так далее».

– Вы его любите? – спросила Даф и тотчас усомнилась, что, рисуя человека в таком потешном виде, можно его любить.

Зозо пожала плечами.

– Он забавный, – сказала она.

– И все? Это же так мало! – удивилась Даф.

– Напротив, детка, это очень много! Это только в пятнадцать лет кажется, что мир огромный. Еще через пятнадцать лет понимаешь, что он маленький и тесный. Если прежде у тебя был выбор из миллионов комбинаций, то теперь раз-два, и по порядку номеров становись! – назидательно сказала Зозо.

– И вы бы вышли за него замуж? – не поверила Дафна.

В крови у нее все еще бурлил эдемский идеализм. Ее ужасало, что можно выходить замуж без любви.

– Ох, не знаю! Мужчины после тридцати ужасно не хотят жениться. А те, которые хотят, от этих лучше держаться подальше. Что-то с ними наверняка не так, – сказала Буслаева со знанием дела.

Решив, что пора прощаться, Даф встала, заглянула под стол, где мирно дрых Депресняк – состояние почти невероятное для этого беспокойного создания и заметила у ножки стула расческу из темного дерева с длинной закругленной ручкой.

– Вы уронили! – сказала она, протягивая ее Зозо.

Буслаева посмотрела.

– Это не моя. Эта – этой, – ответила она высокомерно.

– Этой – кого?

– Невесты Эдькиной.

– У него есть невеста? – удивилась Даф.

– Угу, ага... Лучше бы у него была квартира или работа.

– Она вам не нравится?

Зозо честно задумалась, двигая в раскисшей земле луковицу.

– Не знаю... Наверное, не нравится. Она какая-то ненастоящая, – заметила она.

– Как это?

Буслаева пошевелила пальцами, точно старалась ощупать некий трудноосязаемый предмет.

– Ну слишком идеальная. Таких людей не бывает. Она не ссорится со мной, не забывает в ванной на раковине свои шампуни и не грызет Эдьку, что у него нет ни копейки денег. Даже кариеса у нее нет. По мне лучше бы она курила и стряхивала пепел во все блюдца. Или на оптовом рынке работала. Или Даже в кошельке бы у меня рылась – все какая-то человеческая черта! – сказала она.

– Я ее ни разу не видела, – сказала Даф виновато.

– И правильно. Нечего там видеть! Она хоть и спокойная, но словно ждет чего-то. В глазах у нее напряжение, понимаешь? И Эдька тоже такой становится. И вообще – влюбленные, они не такие. Они орут друг на друга, кастрюлями швыряются. А эти спокойные, как крокодилы, – сказала Зозо.