Россия и Европа. 1462—1921- том 1 -Европейское столетие России. 1480-1560 - Александр Янов

Сравним это с опытом католической Польши, где то же самое «лифляндское рабство» как раз и стало тотальным, — и разница ста­нет очевидной. Католическая модель реакции Восточной Европы на рождение капитализма резко, можно сказать судьбоносно, отлича­лась от протестантской.

Выходит, русское крестьянство вовсе не было, вопреки Валлер- стайну, обречено на тотальное закрепощение. И не была русская аристократия обречена на опричный разгром и вековое унижение. И не было самодержавие судьбою России. Оно стало ею. Стало пото­му, что самые её могущественные политические элиты, и в первую очередь иосифлянская церковь, предпочли именно католическую модель реакции на рождение капитализма. Как, однако, оказалась православная Россия в одной компании с католиками?

В конце концов, не было у русской церкви более заклятого вра­га, нежели католичество, «латинство», как презрительно именует она его и по сию пору. Даже в XX веке продолжали эту традицию не­нависти современные иосифляне-евразийцы. Вот что писал уже в 1922 г. их главный идеолог Петр Савицкий: «Обращающиеся в ла­тинство... подвержены гибели духовной; идут от Истины полной к из­вращению Истины, от Церкви Христовой к сообществу, предавшему

начала церковные в жертву человеческой гордыне».11 И подчерки­вая свое отвращение, обрушивает он на католичество самое страш­ное в его устах проклятие: «Следует понимать, что в некотором смыс­ле большевизм и латинство... суть соратники и союзники».12 Читатель легко может представить себе, что говорили о латинстве предшест­венники Савицкого в XV веке. Для них оно было в буквальном смыс­ле «соратником и союзником» самого Сатаны — анафема, ересь, ис­чадие ада. И тем не менее...

И тем не менее едва оказались на кону частно-хозяйственные интересы церкви, едва стала она перед выбором между земным бо­гатством (или, если хотите, «человеческой гордыней») и «полной Ис­тиной», говоря языком Савицкого, без колебаний выбрала она именно «гордыню». Более того, как мы сейчас увидим, дралась она за свои богатства до последнего, с ничуть не меньшей яростью, чем «латинские» контрреформаторские силы в католической Европе. Согласитесь, что тут странная неувязка, представляющая, естествен­но, некоторые неудобства для современных её апологетов.

Например, в официальном подарочном издании «История чело­вечества, том VIII. Россия» (впредь мы станем именовать его в инте­ресах краткости Том VIII), подготовленном в 2003 году Институтом истории РАН на деньги ЮНЕСКО, главной заслугой православной церкви перед страной провозглашена «борьба с католической аг­рессией Запада».13 И ни слова о том, что русская церковь заняла от­кровенно католическую позицию в отношении отечественной Ре­формации, всеми силами сопротивляясь родному государству. О том, что она не только предпочла, подобно католицизму, собствен­ное материальное благополучие духовному служению и благополу­чию страны, но и, нисколько не скрываясь, ему подражала.

Тому есть документальные подтверждения. Новгородский архие­пископ Геннадий, главный в своё время борец с ересью (и с нестя­жательством), писал в Москву митрополиту Зосиме: «Сказывал ми

«Россия и латинство», Берлин, 1923, с. п.

Там же.

История человечества, т. VIII. Россия, М., 2003, с. 136. (Далее Том VIII).

Часть первая

КОНЕЦ ЕВРОПЕЙСКОГО СТОЛЕТИЯ РОССИИ

посол цесарев про Шпанского короля, как он свою очистил землю, и аз с тех речей список к тебе послал. И ты бы, господине, великому князю о том пристойно говорил, не токмо ради спасения его, но и че­сти для государя великого князя».14

Почему следовало убеждать великого князя подражать страш­ному примеру «Шпанского короля» (речь о Фердинанде II Католике, известном массовыми казнями инаковерующих) и в чем состояла связь между еретиками и нестяжателями, подробно объясняет нам один из крупнейших современных историков русской церкви А.В. Карташев. Предварим его лишь одним замечанием: министр иностранных дел Ивана III, великий дьяк Федор Курицын объявлен был церковниками «начальником еретиков» и именно его чародей­ством, а вовсе не вполне земным и очевидным стремлением ликви­дировать в России церковное «государство в государстве», и по сию пору объясняют историки русской церкви реформационную политику великого князя.Так вот, Карташев пишет: «Странный либерализм Москвы проис­текал от временной „диктатуры сердца" Ф. Курицына. Чарами его секретного салона увлекался сам великий князь и его невестка, вдо­ва рано умершего его старшего сына Елена Стефановна. Лукавым прикрытием их свободомыслию служила идеалистическая пропо­ведь свободной религиозной совести целой аскетической школы так называемых заволжских старцев [нестяжателей]. Геннадий призы­вал к беспощадному истреблению еретиков».15

Но представление об этой неожиданной католической ярости православной церкви — лишь один из неожиданных выводов, кото­рые принес нам анализ Реформации. На примере тех же протес­тантских Дании, Норвегии, Швеции или Исландии видим мы, что именно благодаря секуляризации церковных земель найден был в них компромисс между разными элитами и институтами обще­ства, позволивший им предотвратить воцарение самодержавного произвола.

1А

Цит. по: Ав. Карташев. Очерки по истории Русской церкви, Париж, 1959» с* 495*

15 Там же, с. 381.

Но именно этого решающего компромисса между элитами как раз и старались не допустить в России иосифляне. Они настаивали не только на «беспощадном истреблении еретиков», но и на ис­треблении нестяжателей, чья проповедь свободной религиозной совести, оказывается, служила, как слышали мы только что от А.В. Карташева, «лукавым прикрытием... странного либерализма Москвы» Ивана III. И вообще весь смысл иосифлянской доктрины сводился, как объясняет нам другой современный историк-богос- лов А.Л. Дворкин, к тому, что «главная задача православного царя [состояла в] защите церкви».16

Правда, Дворкин, как и Карташев до него, как, впрочем, и все другие историки церкви, не уточняет, что на самом деле имели под этим в виду идеологи иосифлянства всего лишь защиту вполне зем­ных богатств, гигантских монастырских владений.

Известно, между тем, что лидер иосифлян преподобный Иосиф, игумен Волоцкого монастыря, вполне открыто учил: православный царь, уклонившийся от своей «главной задачи» (читай: защищать церковные земли), и не царь вовсе, а «неправедный властитель, слу­га диавола и тиран», по каковой причине подданные свободны от послушания ему.17 Тот же самый, заметьте, приём — угроза отлуче­ния от церкви, — которым пользовались римские папы против непо­корных императоров. Больше того, призыв к восстанию против ца­ря, оказавшегося «слугою диавола», содержится вовсе не в каком- нибудь самиздатском документе, тайно передававшемся из рук в руки, но в широко известном сочинении преподобного Иосифа «Просветитель» (полное название «Просветитель или обличение ереси жидовствующих»).

Согласитесь, что тут перед нами ответ сразу на несколько вопро­сов, касающихся «странного либерализма» Ивана III. Во-первых, от­четливо видим мы здесь, на какой страшный риск шел великий князь, поддерживая нестяжателей и покушаясь на монастырские земли. Во-вторых, совершенно понятно становится, какова цена ут-

А.Л. Дворкин. Иван Грозный как религиозный тип, Нижний Новгород, 2005, с. 54.

Там же, с. 55.

верждениям, что был он таким же самодержцем, как Грозный. Допу­стил бы самодержец свободное распространение в стране такой от­кровенной антиправительственной крамолы, как «Просветитель»? В-третьих, наконец, очевидно здесь, что иосифлянская кампания по «обличению жидовствующих» была не более, чем призывом к терро­ру не только против еретиков, но и всех покушавшихся на церков­ные земли, включая великого князя. Короче, не остается сомнений, что русское иосифлянство было составной частью европейской ка­толической Контрреформации.

И последнее, наконец — по счету, не по значению. Секуляриза­ция монастырскихземель в протестантской Восточной Европе на­всегда оторвала церковь от защиты частнохозяйственных интересов и тем самым развязала ее культурную независимость и творческую силу. Лишившись материальных богатств, церковь могла сосредото­читься на сохранении того единственного богатства, которое у нее оставалось, — духовного.

И это даёт нам все основания констатировать: победа право­славной Контрреформации лишила Россию и преимущества сильно­го и просвещенного духовенства. Отсюда фундаменталистское «ду­ховное оцепенение», по выражению И.В. Киреевского, Московии XVII века. Я не говорю уже о том, что победа эта сделала неизбеж­ным формирование реакционного военно-церковного союза. С это­го момента для самодержавной революции не хватало лишь нового Андрея Бф-олюбского, который, как мы знаем, еще в середине XII века совершил аналогичную попытку (и был за это убит собственны­ми боярами). Иван Грозный с успехом исполнил роль, которая не удалась ни Боголюбскому, ни отцу Ивана Василию III. Мы еще по­дробно обсудим, почему удалась она именно ему.