Записки спутника - Лев Вениаминович Никулин

Дэрвиз, хорошо выглядел на коне или лихо сидел в седле. Во время мировой войны он был зауряд-врачом в Галицийском пехотном полку, но Восток — Персия и Афганистан — приучил его к прогулкам верхом. Его теория престижа европейца в суверенном азиатском государстве запрещали ему передвигаться пешком даже по гератскому базару. Поэтому однажды утром доктор Дэрвиз приказал позвать к себе халифу-Акбера, лучшего гератского сапожника. Он нарисовал ему карандашом, какие сапоги он мыслил себе для верховой езды; желтые, вернее оранжевые, мягкой кожи, с ремешком, подтягивающим голенище к колену. Халифа-Акбер снял мерку, взял с собой рисунок и обещал сделать сапоги ровно через два дня: «Инш-Аллах в среду», — если богу угодно, в среду. Он попросил за сапоги сорок рупий, доктор сухо сказал «балле», что значит: «да». Потом, как бывший франкмассон и настоящий атеист, он сурово заметил, что сапоги должны быть готовы именно в среду, Независимо от того, будет ли это угодно богу. Причина нетерпения доктора Гуго Дэрвиза была такая: впервые за два года существования консульства в Герате здесь находились пять молодых женщин. Доктор Дэрвиз предполагал сопровождать их к могиле поэта Джами и показать гератские достопримечательности. И он в мыслях рисовал себя в седле, в новых желтых сапогах, рядом с каретой, в которой будет сидеть Лариса Михайловна Рейснер, переводчица бюро печати Мария Николаевна и переводчица Елизавета Григорьевна.

Халифа-Акбер, лучший сапожник Герата, покинул комнату доктора и посмотрел на солнце. Был час дня. Солнце жгло и разило в голову. Халифа никогда не проявлял ненужной суеты; наоборот, он был величав и задумчив. Он решил переждать жару в саду под тенью дерева. Он ушел в глубину сада, выбрал дикую яблоню и лег под ней, сняв с ног шитые золотом «пешаури». Может, ничего бы и не случилось с Акбером, если бы он, наподобие Евы и Адама, не соблазнился горьким яблочком и не подвинул его к себе босой ногой. В эту минуту маленькая, тридцати сантиметров в длину, змейка ужалила его в ногу. Халифа-Акбер прижал змейку концом палки, вытащил фуляровый платок и, прищемив змейку у самой головки двумя пальцами, покрыл ее платком и завязал платок в узелок. Однако она успела его ужалить еще раз в ладонь, но после первого укуса это уже не имело большого значения. Мы бы ничего не узнали о том, что делал дальше халифа-Акбер, если бы его не увидела во дворе Лариса Михайловна и не заинтересовалась узелком, в котором двигалось что-то живое. Спрятав узелок за спину, халифа сказал «маар», что значит змея, и показал два укуса. И тогда Лариса Михайловна позвала доктора Дэрвиза, а доктор Дэрвиз повел халифа-Акбера в свою подземную комнату. Он хотел прижечь укусы спиртом, но правоверный суннит с негодованием убрал руку и ногу. Мусульманин-суннит не должен употреблять адское зелье — алкоголь — ни внутрь, ни наружу. Тогда доктор Дэрвиз предложил выжечь укус порохом, но халифа поклонился, взял узелок со змеей за кончик и пошел к дверям. Доктор предложил отдать ему змею. Он собирал в спирту разных гадов, скорпионов и фаланг, он хотел уморить в спирту змею и сохранить ее в назидание преемнику. Но халифа-Акбер сказал: «Если вас укусит змея, меня повесит Мухамед-Сарвар-хан» (то-есть, наместник эмира). И он ушел и уходя сказал, что сапоги «дженаби-доктор-саиба», инш-Аллах — если будет богу угодно, — сделает в среду. Два дня прошли без всяких событий, но Лариса Михайловна Рейснер не забыла о халифа-Акбере, укушенном змеей и отказавшемся от европейского способа лечения. Рисальдар Худабаш-хан рассказал ей через переводчика, что халифа, лучший сапожник Герата, угодивший самому рисальдару, принес змею ученому мулле. Мулла развернул узелок со всеми предосторожностями, прижал змее голову раздвоенной щепкой, осмотрел змею и сказал, что это серая гадюка. Затем змее размозжили голову и бросили ее в мусор. Инш-Аллах, в среду (если богу угодно), именно в среду, пришел мальчик-подмастерье к принес доктору Дэрвизу новые сапоги, желтые сапоги, превосходно сидевшие на ноге, с ремешком, оттягивающим голенища к колену. Он получил сорок рупий и один кран для себя. Он уже уходил, когда доктор заинтересовался, почему не пришел сам халифа-Акбер. И мальчик сказал, что халифа, то-есть хозяин («инш-Аллах»), умер в воскресенье вечером и похоронен до заката солнца. За три часа до смерти он сделал заготовки, то-есть скроил сапоги для доктора, затем начал пухнуть и умер, потому что его укусила серая гадюка, потому что ранку от укуса во-время не прижгли и потому что второй укус был близко к голове. Впрочем, это уже заключение ученого муллы. Доктор Дэрвиз надел желтые сапоги и поехал верхом в горы показывать Ларисе Михайловне могилу Джами. Он был мрачен и рассказал нам эту историю, и мы не винили его ни в чем, потому что понимали, в какой стране мы находимся и в какое время мы живем. А жили мы в четырнадцатом веке; двадцатый век мы оставили за северным горным хребтом. Вот и вся история халифа-Акбера, серой гадюки и дженаби-доктора-саиба.

Наступил Рамазан. Завтра месяц благословит молчаливый и спящий город…

День, когда умер сапожник Акбер, был последним днем Уразы-Рамазана, шестинедельного поста мусульман. Сорок тысяч жителей Герата спали в старинных городских стенах, как в продолговатой коробочке. Офицеры, чиновники, купцы и муллы спали в прохладных темных нишах. Они легли на рассвете. Шесть недель они превращали ночь в день, судили, торговали, брали взятки, пили и ели ночью. С первыми лучами солнца они засыпали в своих домах, потому что по закону пророка в дни Уразы запрещено принимать пищу и утолять жажду. Надо спать и возможно меньше двигаться, чтобы легко переносить пост. Но эти предосторожности, разумеется, не касались простого народа. Простолюдин может работать и ходить куда вздумается днем, но есть и пить он может только после заката солнца. Так шесть недель в году город живет ночью. В обыкновенные дни пушечный выстрел на закате солнца означает конец дня и земных работ. Южный день потухает внезапно; почти без сумерек спускается темная южная ночь. Стража запирает городские ворота; мрак и безмолвие над спящим городом, и редкие светляки фонарей, и печальная перекличка ночных сторожей. Так было при Тимуре и персах, и так было при Мухамед-Сарвар-хане в 1921 году. И потому для нас был привлекателен ночной праздник Ураза — азиатский карнавал, ярмарка при фонарях, торжище, клуб в любой