Белый ферзь - Измайлов Андрей

Косики возникло из стиля шоринджирю, древнейшего стиля, которому, по достоверным источникам, полтыщи лет. Базируется на окинавском каратэ, на айкидо, на дзюдо.

Если тесновато и нет достаточного пространства для шага в сторону с захватом кисти противника, с последующим разворотом за спину дурака с пукалкой и фиксацией «на излом» (хоть локтевого, хоть плечевого сустава), если тесновато…

(А было тесновато. О габаритах Штейншрайбера сказано. ЮК выступал в тяжелом весе. Троица была из породы «быков», пугающих массой, – типа баймирзоевских «привратников». Да и поколотить можно ненароком пробирки, стекляшки, кюветки…).

Тогда «заворачиваешься» в противника, подхватывая его правую руку с пукалкой своей правой, а левой цепляешь дурака за рукав и рвешь на себя. «Ствол» уже твой. Для острастки можно добавить коленом – как выражаются деликатные и велеречивые древнекитайцы, «нарушить соотношение Инь и Ян в организме», а проще: дать по яйцам. И все это на пятачке, где, казалось бы, не разминуться. Вот и не разминулись. Но размялись.

Колчин придержал «предводителя» в загривке, чтобы тот падал мягко, без грохота (пробирки, стекляшки, кюветки – от сотрясения атмосферы тоже могут ненароком дребезнуть). Секунда. Ну, две. Не больше.

– Э! Слышь! – словарный запас у оставшихся «быков» на этом иссяк, они тупо поперли на Колчина.

Нет бы сообразить. Но «бык» очень туго соображает, и тореро завсегда вынудит «быка» броситься туда, где никакого тореро уже нет. Только что был, и – нет! Как же так?! Поздно, тупица. Получи промеж рогов. И ты, второй, тоже получи.

И все. Два точных тычка. Всякие эффектные маэ- маваши и йоко-гери годятся, если имеешь перед собой сколько-нибудь просвещенного партнера-партнеров. Эти трое – несерьезно. Опять же, пробирки, стекляшки, кюветки…

– Надолго? – со специфическим профессиональным интересом спросил Давид Енохович, имея в виду беспамятство бойцов.

– Минута-другая.

– А что бы нам не вызвать персонал и не перетранспортировать ЭТО в третью холодильную камеру. Я им сейчас укольчик… Полежат пока. У меня как раз есть три подходящих клиента, замучили телефонными звонками.

Нашатырь не понадобился. Троица очнулась резче, чем от нашатыря. Если и не начитались отечественного бестселлера «Ливер а ля рюс», то импортных видеокошмаров насмотрелись, точно. Очнулись-то они очнулись, однако подняться с пола – ноги кисельные.

– Сырье поганое… – совещательным голосом подыграл Колчин. – Водку жрут от нервов, чуть что – депрессия, и водку жрать. Требуха неликвидная, Давид Енохович.

– Полагаете, коллега?

– Полагаю, коллега. Обратите внимание, мгновенная испарина. А вонь?

– Отпускаем? – сожалея о сырье, засомневался ведущий патологоанатом: само в руки пришло и – отпускаем…

– Надо, Давид Енохович, надо, – урезонил коллега коллегу и уже иным, «авторитетным» тоном навис над «предводителем»: – Чьих будешь?!

– Н-н…

– Не понял! Не понял?

– Н-н…

– Ты что, смертник, ничьих?!

– Н-н… М-мы первый раз… М-мы-ым-м…

– Залетные? – «авторитетно» удивился Колчин. – Ты хоть знаешь, смертник, на чью территорию залетел?!

– Н-н… М-мы-ым-м!..

– Пшли вон! – пощадил «авторитет» ЮК. – И запомни, смертник, номерок вашего «форда» уже срублен, так что если появитесь ближе Кольцевой…

– Н-н… М-мы-ым… – так надо понимать, что новобранцы-добровольцы малого рэкета не появятся ближе Кольцевой в обозримом будущем.

Троица наконец-то встала на ноги, пшла вон. «Предводитель» замялся на выходе у порога. Ни дать ни взять – канюка-переросток у дверей учительской: отда-айте дневник, отда-а-айте…

– Что?! – непреклонным злорадным завучем соизволил обратить внимание ЮК.

– Н-н… – пшел вон «предводитель»-переросток, осознав, что дневника, то бишь револьвера «RG-89», не получит и так-то слишком долго испытывает терпение.

– Рад вас видеть, Юрий Дмитриевич! – уже нормально и действительно радушно сказал Штейншрайбер. – Извините, что я вас немного того… использовал. Мы просто как раз заканчивали, и – вы… У этих глупых мальчиков извращенное представление о благосостоянии нищих столичных патологоанатомов. Так что мы как раз заканчивали…

– Я помешал?

– Да как вам сказать… – дважды еврей распахнул белый халат в подозрительных, но не кровавых, нет, не кровавых пятнах и потому еще более подозрительных. Полез куда-то под свитер, извлек оттуда «мыльницу»-диктофон и отдавил клавишу перемотки, стопанул, включил. «Занято!» – рявкнул диктофон голосом «предводителя». – Вот! Вот отсюда мы и сотрем.

Я, понимаете ли, Юрий Дмитриевич, всегда соблюдаю закон, даже когда он, закон, не работает. А ваши энергичные действия, Юрий Дмитриевич, несколько разрушили мои планы…

Оказывается, гоп-компания приходила к дважды еврею уже дважды. Первый раз с места в карьер затребовала денег, если ты патологоанатом и «сидишь» на золотых коронках и человечьих запчастях. Давид Енохович со свойственной ему убедительностью растолковал, что денег надо собрать, что в тумбочке он их не держит, что деньги должны крутиться, что приходите в следующий раз, тогда непременно, какие могут быть возражения, он, патологоанатом, ведь знает, в каком ужасном мире мы живем. Это не мир, это кош-шмар? (Да какой такой особенный кошмар?! На- армальный кошмар, ха-ароший кошмар!).

Второй раз, то есть вот только что, гоп-компания пришла, раскатав губу, но Давид Енохович уже побывал в своем отделении милиции, где ему присоветовали не нервничать, а записать на пленку разговоры и обязательно (обязательно, гражданин Штерн… Шейн… райбер, понимаете, обязательно!) вынудить рэкетиров произнести, во-первых, «давай денег!», во-вторых, сумму. Тогда правоохранители получат все основания брать быка за рога, всех троих, когда гоп-компания явится в третий раз. Только так и не иначе. Убедить вымогателей, что при повторном их визите им не морочат голову, а в самом деле необходима еще одна, третья встреча, – это головная боль заявителя, но не правоохранительных органов.

Ну да Штейн Шрайбер всегда отличался талантом убеждения. И ведь они, мальчики, сказали-таки все требуемое. Поэтому Давид Енохович был весьма удовлетворен в тот момент, когда Юрий Дмитриевич постучался. И даже позволил себе немножко пошутить. Дело-то уже сделано, можно скинуть с себя личину еврея-кровопивца, испуганного бравой гоп-компанией, уверенной, что еврей-кровопивец не пойдет к ментам, – ибо обдирает покойников и, ясное дело, пьет кровь христианских младенцев.

– Я вас не очень огорошил, Юрий Дмитриевич? – спросил Штейншрайбер, подразумевая неожиданную цитату из «Незабвенной». Мол, как я их, а?!

– Не очень.

– А вы узнали, откуда?

– Узнал. Во. Ивлин.

– Точно! Я думаю, у мальчиков стало холодно в штанах. Вы уж простите мне мою маленькую слабость.

– А вы мне мою.

– Что-о вы, Юрий Дмитриевич! Наоборот. Я, правда, полагал, что все будет немножко иначе, но… Я почему-то сейчас думаю, что мальчики в третий раз не появятся. Я бы с ними тоже мог договориться иначе. И санитары у нас подходящие…Но хотелось все- таки с соблюдением формальностей… Кстати, Юрий Дмитриевич, а ЧЬЯ у нас территория?. Просто чтобы знать.

– Не имею понятия!

– Ну да, разумеется. Просто вы были такой убедительный, такой…

– Спасибо. Я понял.

– Ох, извините, не то сказал.

… Он, Давид Енохович Штейншрайбер, сказал НЕ ТО десятью минутами раньше и в самом деле огорошил Колчина ПОПАДАНИЕМ «Незабвенной» – аккурат к цели посещения ЮК. «Не очень», – сказал Колчин Штейншрайберу и покривил душой. Очень. Очень и очень. А когда Колчин объяснил Штейншрайберу цель своего посещения, тот заизвинялся настолько бурно, что Колчину впервые за все годы знакомства и взаиморасположения захотелось заткнуть сиплый фонтан Давида Еноховича. И Давид Енохович, уловив эту эмоцию, заизвинялся и вовсе. неукротимо: не за цитату как таковую, тогда как у Юрия Дмитриевича исчезла жена… а за то, что извинениями априорно предопределял судьбу исчезнувшей жены Юрия Дмитриевича.

Разумеется, само собой, как же иначе, непременно. Давид Енохович Штейншрайбер сделает все от него зависящее, а от него зависит немало. Но, может быть, Юрий Дмитриевич рано паникует, может быть, Юрий Дми…

– Паникую? – переспросил ЮК.

– Ох, извините, не то сказал.

– А что вы скажете о краже в Публичке? – резко перепрыгнул на другую волну Колчин, будто крутанул ручку радиоприемника. – Слыхали? – лучшая волна, способная отвлечь книгочея Штейншрайбера от зацикливания на извинениях. Заодно – подтверждение: не паникует ЮК. У ЮК жена исчезла, а он с книгочеем о краденых книжках…

– Не то слово «слыхал», не то слово, Юрий Дмитриевич! Более того! Я ведь эту марамойку учил, я ее, не побоюсь этого слова, вы… пестовал. А вы не знаете? И я не знаю, откуда она вдруг доктор филологии! Она паталогоанатом. Неплохая профессия для молодой, симпатичной женщины, вы не находите? Она у меня практику проходила, приезжала из Ленинграда.