Игра Джералда - Кинг Стивен

Однако просьба не была услышана. Джесси не ощущала ни спокойствия, ни мужества, да и с мудростью, видимо, была загвоздка. Рядом с мертвым мужем, в пустом доме, в глухом лесу, прикованная к стойкам кровати, она была похожа на цепную собаку, оставшуюся умирать на заднем дворе, пока ее хозяин отсиживает тридцать дней за вождение в пьяном виде.

– Прошу Тебя, пусть не будет боли… – заговорила она слабым, дрожащим голосом. – Если я должна умереть. Боже, пусть хотя бы без боли. Я не переношу боли!

"Сейчас не нужно думать о смерти, милая, – услышала она голос Рут, который после паузы добавил:

– Всегда остается шанс!" Хорошо, нет спора: думать о неизбежности смерти – плохая идея. Но что остается?

«Жить», – ответили Рут и Хорошая Жена в один голос.

Жить, отлично. Круг замкнулся. Она снова сосредоточилась на собственных руках.

Руки устали и спят, потому что я спала на них и до сих пор продолжаю на них висеть. Снять с рук собственный вес – задача номер один.

Джесси попыталась подвинуть свое тело выше, используя силу ног, и испытала приступ отчаяния, когда и они поначалу отказались повиноваться.

На минуту она растерялась, потом снова обрела решимость и стала сучить ногами в постели, вверх-вниз, комкая покрывало и простыни. Она тяжело дышала, как велосипедист, берущий последний подъем в марафонской гонке. Ее мышцы, которые теперь просыпались, дрожали и звенели, отзываясь бесчисленными иголочными уколами.

Страх смерти окончательно разбудил ее, но понадобилась вся эта исступленная аэробика. чтобы и сердце заработало в нормальном ритме. Наконец Джесси и в кистях рук стала чувствовать слабые импульсы, долгие и гулкие, как отдаленный гром.

«Если не можешь придумать, как вырваться из наручников, то обдумай хоть, как добыть эти последние два-три глотка воды. Заруби себе на носу, что ты никогда не добудешь их, если твои руки не будут тебе служить!» Рассветало. Джесси продолжала работать ногами. Пот струился по ее волосам и стекал по щекам, она понимала, что таким образом усугубляет жажду, но выбора не было.

«Нет выбора, милая, действительно, нет».

Наконец ее поясница начала двигаться к изголовью кровати, и раз за разом она напрягала мышцы ног и живота и чувствовала себя все увереннее. Верхняя часть ее тела постепенно приближалась к вертикальному положению. Локти начали болеть, и как только она сняла с рук вес тела, озноб иголочных уколов стал проникать и в верхние мышцы. Она не прекращала двигать ногами, пока не оказалась в более-менее сидячем положении. Джесси перевела дыхание и затем подвигала ногами еще немного.

Струйка пота затекла в ее левый глаз. Она часто-часто поморгала и тряхнула головой, чтобы смахнуть пот, и почувствовала, как просыпаются и отзываются ноющей болью мышцы". Наконец она достигла сидячего положения и на минуту застыла в изнеможении.

Джесси откинула голову и еще раз стряхнула пот. Новая судорога потрясла ее: она была гораздо сильнее. Будто кто-то беспощадный закрутил шнур вокруг ее плеча и потом резко дернул. Она, задыхаясь, глотала воздух, ее ногти впились в ладони, на пальцах показалась кровь. Глаза были полузакрыты, но слезы все равно пробирались по бурым впадинам глазниц и текли по щекам, смешиваясь со струйками пота. Джесси не могла сдержать стонов боли и отчаяния. «Держись, стерва!» – крикнула Рут. Бездомный пес дотащился до спуска к озеру как раз на зорьке, и его уши встрепенулись при звуке ее голоса. На морде появилось выражение, соответствующее человеческому чувству изумления.

Следующая судорога, сопровождаемая ослепительной вспышкой боли, вцепилась в левый трицепс вплоть до подмышки, и ее проклятия превратились в долгий, протяжный визг. Однако Джесси не перестала двигать ногами. Разум ее отключился, но она продолжала бороться.

Глава 20

Когда эти жуткие судороги прошли – во всяком случае, Джесси надеялась, что они не возобновятся, – она попыталась восстановить дыхание, облокотившись на решетку изголовья кровати: ее глаза были закрыты, а дыхание постепенно замедлялось и выравнивалось. Жажда прошла, и она почувствовала себя на удивление хорошо. «Все познается в сравнении, – отметила она. – И думается лучше после физических упражнений».

Да, ее мозг был ясен. Приступ отчаяния рассеялся, как туман после сильного ветра, и теперь Джесси могла нормально мыслить; она снова чувствовала себя здоровой. Она удивилась этой способности мозга приспосабливаться к любой ситуации и своей решимости во что бы то ни стало выжить. «Как хорошо было бы сейчас выпить кофе», – вздохнула она.

Образ кофе – черного, да еще в ее любимой чашке с голубыми цветами – заставил ее облизать губы. По ассоциации она вспомнила и о телевизионной программе «Сегодня». Если ее биологические часы не ошибались, программа выходит в эфир как раз в эти минуты, и жители Америки – в основном не прикованные наручниками – сидят на столами в своих гостиных, пьют кофе и сок, едят ветчину, яичницу, а может, и эту крупу, которая успокаивает сердце и одновременно возбуждает кишечник. Они смотрят на Брайана Гамбела и Кэйт Корик, а те перешучиваются с Джо Гараджола. А чуть позже появится Уильям Скотт с парочкой счастливых столетников. Там будут гости: один будет говорить о том, что надо делать, чтобы ваши щенки не ели тапочки, а другой расскажет о своей последней картине. И никому из них не придет в голову, что творится сейчас в Западном Мэне: одна из их более или менее постоянных зрительниц не включила сегодня ящик потому, что прикована к кровати наручниками, а в нескольких метрах от нее лежит ее мертвый голый муж, уже изрядно поеденный бродячим псом.

Она повернула голову направо и посмотрела на бокал, который Джералд только вчера поставил на свой край полки. Она подумала о том, что пять лет назад этого бокала здесь не было, но по мере роста потребления Джералдом виски перед сном росло потребление и других напитков – он пил галлоны содовой, холодного чая и воды. Для него выражение «пьет» имело первоначальный и широкий смысл.

«Ладно, – подумала она, – теперь у него нет этой проблемы».

Бокал стоял на том же месте: даже если ее ночной визитер не был сном («Не говори глупостей, разумеется, это не сон», – нервно вмешалась милашка), жажды он не испытывал.

«Сейчас я возьму этот бокал, – решила Джесси. – и буду очень осторожна – вдруг появятся новые судороги. Есть вопросы?» Вопросов не было, и на этот раз взять бокал оказалось совсем просто. Она открыла еще одно преимущество: высохнув, карточка сохранила приданную ей форму. Теперь это была странная геометрическая фигура – косой конус, и она стала гораздо удобнее, чем вчера. Поэтому выпить оставшуюся воду было даже проще, чем достать бокал. И когда Джесси услышала, как бумага скребется о пустой теперь бокал, она подумала, что вчера потеряла много воды, не подготовившись как следует. Однако теперь жалеть было поздно.

Несколько глотков только обострили жажду, но делать было нечего. Она осторожно поставила бокал обратно на полку и поиронизировала над собой. Привычки в некоторых обстоятельствах становятся смешными. Почему она рискнула новой судорогой, но все же поставила бокал обратно на полку, а не швырнула его в стену, чтобы кругом разлетелись осколки? А потому, что нужны Чистота и Порядок, вот почему. Это одна из привычек, которые Салли Мэхаут воспитала в своей дочке, в своем скрипучем колесе, которое всегда требовало много смазки и никогда не могло успокоиться, – своей маленькой дочке, которая могла пойти на что угодно, даже соблазнить собственного отца, лишь бы все было так, как ей хочется.

В ее памяти всплыла фигура матери, какой Джесси видела ее так часто в последние годы: щеки пылают от возбуждения, губы сжаты, ноздри вздрагивают, кулаки на бедрах.

– Да, она этому не удивилась бы, – прошептала Джесси, – не правда ли? Она относилась ко мне несправедливо!

Да, Салли было далеко до идеальной матери. Особенно в те годы, когда ее брак с Томом все больше напоминал изношенную, неухоженную машину. В последние годы ее поведение стало совершенно невыносимым. Ее раздражение и подозрения не касались Уилла, но обеих дочерей она часто пугала своими речами и поступками.