Умытые кровью. Книга I. Поганое семя - Феликс Разумовский

А в Париже стояла осень. Облетали каштаны в Люксембургском саду, по глади озера в парке Мон-Сури плавали желтые листья, увядала трава на уютном Собачьем кладбище. Поэты и романтики, носящие по обычаю бархатные штаны, кутались в шарфы, художники на площади Тертр надели под блузы теплые фуфайки. На их холстах тоже царила осень.

Карабкаясь по крутым лестницам тупичков, Варвара бродила по старому Монмартру, слушала, как поют петухи в лавочках на набережной Межисери, глазела на здания Сорбонны, ректор которой в Средние века пользовался на всем левобережье почти королевской властью. На нее обращали внимание. У встречных мужчин сразу, словно от удара током, расширялись зрачки, на губах появлялась улыбка восхищения. Женщины, хмурясь, отводили глаза, на их лицах читались зависть и холодное презрение. Что делает эта рыжеволосая бездельница в их квартале? Одна, без спутника. Кто она? Шикарная проститутка, искательница приключений или скучающая аристократка, которую зачем-то занесло в сторону от Больших бульваров?

Что касается спутника, заводить любовника-француза Варвара передумала после первой же поездки в метро. Парижские мужчины источали скорее запах пота, чем мыла, все они были какие-то низкорослые, с раздобревшими фигурами и с бог знает чем набитыми карманами. Лощеные красавцы во фрачных парах, бросающие томно-похотливые взоры в залах ресторанов и в театрах, походили скорее на жиголо. Взгляд ни на ком не задерживался. Все же верно замечено, что Париж – обитель одиночества.

К концу недели, устав от суеты огромного города, Варвара села на трамвай, идущий в сторону Севрских холмов. Через полчаса она сошла, и ее глазам открылось все великолепие провинциального благополучия – старинные домики с черепичными крышами, каменные изгороди, увитые плющом, мощенная плитами уходящая под гору дорога. Двигаясь легким прогулочным шагом, Варвара вскоре оказалась на площади, где был разбит шатер цирка шапито. Вокруг царила атмосфера праздника, громко играла музыка, сновали толпы смеющихся ребятишек.

Ей сразу вспомнилось детство, аромат блинов на масленой неделе, крики зазывал у ярмарочных балаганов. У отца из-под генеральской папахи весело блестели глаза, матушка, не любившая простонародья, сдержанно улыбалась, Галина, красавица-гимназистка, вежливо скучала, зато они с Ольгой, открыв рты, с восторгом следили за кривляньями Петрушки.

«Сбитень, сбитенек, пьет щеголек», – нараспев кричали продавцы горячего перевара – бородатые, в полушубках и валенках, скрипел снег под полозьями саней, рычал, выплясывая под балалайку, огромный бурый топтыгин.

Потом они с отцом и Ольгой ели горячие калачи, и все смеялись, смеялись. На ней был меховой капор с розовыми лентами, банты каждый раз затягивались в узлы, и гувернантка долго распутывала их. От ее тонких, длинных пальцев пахло духами и теплым мехом муфты…

– Медам, месье, пардон. – Громкий раскатистый голос оторвал Варвару от воспоминаний. – Только сегодня проездом из Лондона в Мадагаскар несравненный Черный Арлекин из России! – Повернув голову, она увидела красноносого человека во фраке, размахивающего трубой. – Спешите, спешите! Единственная гастроль человека-легенды, наследника славы трех русских богатырей. Вместе с ним выступает восхитительная мадемуазель Мими, получившая первый приз за несравненную красоту своих бесподобных ног.

Человек во фраке оглушительно дунул в трубу, толпа заволновалась, и Варвара, усмехаясь, купила билет – приятно все же встретить на чужбине русского богатыря.

В цирке было прохладно, пахло конюшней и влажными опилками. Зрителей было немного, в тусклом свете фонарей то тут, то там виднелись пустые места. Сухо щелкали бичи, тяжело стучали конские копыта, сквозняк колебал складки форганга, отделяющего манеж от входа за кулисы. Кувыркаясь по арене, валяли дурака размалеванные клоуны – недотепа Август и резонер Белый, высоко, под самым куполом, акробаты крутили сальто-мортале, жонглеры швыряли друг другу горящие факелы. Львы, огрызаясь, прыгали сквозь огонь, дрессировщик кричал им «alles», почтеннейшая публика вяло хлопала в ладоши.

Наконец оркестр заиграл туш, оглушительно выстрелила пушка, и, едва пороховой дым рассеялся, на арене появился человек огромного роста в черной карнавальной маске и широком шелковом плаще. Рядом семенила худенькая блондинка в костюме для морского купания. Делая на ходу реверансы, она посылала в зал воздушные поцелуи и расточала приторные улыбки. С ногами у нее было не очень.

«Экая мартышка, с призом господа явно погорячились». В недоумении Варвара сунула в рот карамельку, а Черный Арлекин тем временем, отбросив в сторону плащ, принялся жонглировать гирями, рвать карточные колоды на восемь частей, ломать подковы и дробить кулачищем булыжники. Его толстые губы под лихо закрученными усами кривились в улыбке, под блестящей от пота кожей катались чудовищные мускулы, на плече синела огромная корявая татуировка: «Петруха + Никитка = др. навек». В заключение оркестр заиграл волнительный сантимент, кривоногая блондинка крикнула: «Ап!» и, ловко взобравшись великану на руки, исполнила арабеск на его ладони. Ее худенькое тело некрасиво, так что обозначились все ребра, изогнулось, руки судорожно обнимали воздух. Казалось, что мадемуазель Мими сегодня не обедала.

«Жалкое зрелище». Не дожидаясь окончания, Варвара поднялась и, с облегчением выбравшись на воздух, направилась к парку Сен-Клу. Ее обогнал тощий велосипедист в кепке, обернулся, угрюмо мазнул взглядом выцветших глаз и, пригнувшись к рулю, покатил дальше. С трудом удерживая на педалях грязные, облепленные глиной подошвы, он мерно вычерчивал окружности тяжелыми рабочими башмаками. Заднее колесо вихляло и печально поскрипывало.

Варвара миновала городок Вилль-Д'Авре и, поднявшись в горку, свернула с дороги в парк. Ветер шумел в кронах высоких платанов, по узенькой аллейке некрасивая женщина в черном жакете везла блестящую в лучах солнца инвалидную коляску. Молодой человек, совсем еще мальчик, глядел по сторонам и широко улыбался. Обе его штанины были аккуратно подвернуты на уровне коленей.

«И что мне в Париже, – отведя глаза, Варвара опустилась на скамейку и, закурив папироску, глубоко затянулась, – здесь своя жизнь». Вокруг полыхали сентябрьским огнем кусты, печально кивали головками астры. Осень в природе только наступала. Осень в душе наступила уже давно.

На следующий день Варвара выехала домой.

IV

– Икры возьми, с отонками, из отстоя, жирная. – Геся из-под густых ресниц плотоядно посмотрела на Варвару и с нежностью взяла ее за руку: – Хочешь? – Ее улыбка была такой же сальной, как и губы.