Пощёчина генерал-полковнику Готу - Сергей Дмитриевич Трифонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мать вела большое домашнее хозяйство. Жили они в Питерской слободе, в большом крепком и очень тёплом доме. Держали лошадь, корову, дойных коз, поросят, кур, уток, гусей. Отец как-то завёл кроликов, но однажды они в одночасье все померли, и он к этой живности больше никогда не возвращался. Огород обеспечивал картофелем и традиционным набором овощей: капустой, морковью, свеклой, луком, огурцами, чесноком и зеленью. На зиму заготавливали много квашеной капусты, солёных огурцов, грибов, разнообразного варенья. Часто ели рыбу, благо её в избытке продавали на берегу Волхова прямо из рыбацких сойм и лодок. Мать с ребятами в больших плетёных корзинах приносила судаков, щук, лещей, язей, зимой – скользких налимов, жарила, варила уху, пекла пироги с рыбой. Одним словом, жили в относительном достатке, не голодали.
Николай никогда не видел мать отдыхавшей, она с утра вертелась у печи, стряпала, пекла, мыла, стирала, гладила, шила, вязала, доила, взбивала сливки на масло, варила творог, кормила поросят. Мать всегда заботилась о том, чтобы муж и сыновья были сыты, ладно одеты и обуты. Сама хорошо шила и много вязала. Она хоть и старалась особо сильно не загружать мальчишек домашним трудом, надеясь, как и отец, вывести их в люди, но они, подрастая, сами постепенно разобрали домашние обязанности и скрупулёзно их выполняли. Младшие пасли за огородом гусей, кормили кур и уток, мели двор, Николай колол дрова, таскал из колодца в дом и баню воду, топил печи, проверял выполнение младшими школьных домашних заданий. Постепенно младшие стали помогать Николаю. Такой порядок годами исполнялся неукоснительно.
Иерархия среди братьев установилась железная. Слово старшего считалось законом, оспорить его у родителей себе было дороже. Николай не был драчуном и задирой, но соседские и школьные мальчишки, уличная шантропа, – все знали, Коля уроет любого. И не дай бог обидеть его братьев!
Николай занимался спортом серьёзно и систематически. Летом – гимнастические брусья и кольца, бег, футбол; зимой – лыжи, дальние лыжные походы на зимнюю рыбалку по Волховцу и Волхову. К семнадцати годам этот белокурый крепыш привлекал всеобщее внимание девушек Новгорода. Николай не принадлежал к робкому десятку, особенно не смущался от заигрывания девчонок, но был педантом в планировании своих действий, направленных на достижение главной цели: получить престижное высшее образование и достойную работу. Поэтому девушки у него не было, но те, которые ему втайне нравились, и им он нравился тоже, считали Николая воображалой, зазнайкой и пижоном. Он же только ухмылялся, помалкивал и читал, читал, читал…
3
Поезд пришёл на станцию вовремя, по тем временам иначе и быть не могло. Встречавшие отец и братья перенесли Николая в сани, плотно набитые свежей соломой, укрыли двумя медвежьими шкурами, посадили на сани мать и, не понукая лошадку, она сама прекрасно помнила дорогу, отправились по занесённому снегом городу домой. Всю ночь мать натирала ступни Николая поочерёдно спиртом и горячим соком чёрной редьки, уснули только под утро. К обеду младшие братья натопили баню и перенесли в неё Николая. Начался долгий курс домашней интенсивной терапии. С утра мать втирала в пораженные ступни горячий сок имбиря, настой чистотела, рябины на спирту, разогретую мякоть тыквы, затем обмывала ноги отваром из сушеного подорожника, намазывала их гусиным жиром и укутывала в шерстяной платок. Напившись чаю с мёдом и медвежьим салом, Николай засыпал. После обеда шли горячие ванночки с отваром картофельных очистков или из овсяной соломы и сушёного сельдерея, компрессы из отвара почек берёзы, тополя, черёмухи, календулы и скипидара, измельчённого алоэ, ошпаренных капустных листьев или рубленой капусты с яичным белком, затем втирания барсучьего сала или жира бобра. На ночь обязательно чай с мёдом и медвежьим салом. В течение дня Николай выпивал горячие настои имбиря, отвар калины и пустырника. И так каждый день. Тридцать дней подряд.
Вымотавшаяся донельзя мать своё слово сдержала, поставила сына на ноги. В начале февраля Николай уже ходил без костылей, даже бегал по двору, бравируя своим здоровьем. Ступни остро не болели, но после долгого хождения ныли и быстро замерзали. Накануне Дня Красной армии он надел новую форму, полушубок, валенки, отправился в Ленинград, в госпиталь для переосвидетельствования. Комиссия признала его временно годным к нестроевой и рекомендовала к досрочной демобилизации. Николай был счастлив: он снова может вернуться в институт, подготовиться и сдать зимнюю сессию. Он её и сдал, по всем предметам получив отличные оценки.
Вскоре учебные будни заполнили всё пространство и время. Учиться было трудно, но интересно. В мае, накануне весенней сессии, Николая повесткой вызвали в военкомат, где военком вручил ему медаль «За боевые заслуги», поздравил и объявил о присвоении очередного воинского звания «старший сержант». А через неделю после очередной медкомиссии его вновь признали годным к строевой службе, о чём произвели запись в красноармейской книжке.
Про награду он никому в институте не сказал, таких, как он, участников финской войны, среди студентов было много. Чего выпячиваться? Но «сарафанное» радио работало безотказно, и однокурсники быстро всё узнали. Перед первой утренней лекцией в его честь в аудитории спели «Gaudeamus igitur», девчонки водрузили на его белокурую голову венок из неведомо где собранных полевых цветов, а вечером в общежитии испекли большой пирог с капустой и устроили всеобщее чаепитие.
Была успешно сдана весенняя экзаменационная сессия, окончен первый курс, в июле состоялась ознакомительная практика на станции Ленинград – Сортировочная, где будущие инженеры изучали советскую и германскую локомотивную технику, работавшую на железнодорожных магистралях страны.
Август Николай провёл дома. Отсыпался, помогал матери по хозяйству, ходил с братьями на рыбалку и по грибы. Однажды, загорая на берегу Волхова близ Юрьева монастыря, Николай поспорил с братьями, что запросто переплывёт реку туда и обратно. Ребята стали его отговаривать. Волхов здесь был шириной около 250 метров, мощные течения с разной температурой воды, омуты, – всё это пугало. Николай, честно говоря, и сам уже был не рад своему хвастовству, но отступать не хотел. И поплыл.
Вначале всё было хорошо. Но на середине фарватера течение стало сильно сносить его в сторону Сиверсова канала, руки устали бороться с напором воды. Он наконец сообразил:
