Западная Европа. 1917-й. - Кира Эммануиловна Кирова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Французские буржуа устали от страхов. Они боялись революции во Франции и революции в России. Боялись народных выступлений, которые принесет с собой мир. Боялись военного поражения Франции и боялись, что французские солдаты, прогнав немцев, пойдут на снедаемый внутренними распрями Париж. Страх перед возобновлением солдатских мятежей не оставлял их с мая — июня 1917 г. ни на минуту. Они боялись войны и боялись мира.
Клемансо во французских политических кругах не любили и опять-таки боялись. Его считали саркастичным, взбалмошным и неуживчивым. Но с именем Клемансо буржуа связывали надежду на твердую власть, на «войну до победы». И Клемансо как-никак, был «своим человеком», парламентарием, неоднократно заявлявшим о верности основным принципам французской конституции. Его методы управления представлялись многим слишком жесткими, но поздней осенью 1917 г., когда политика «священного единения» потерпела неудачу, а Мальви оказался скомпрометированным происками реакции, значительная часть недавних противников Клемансо готова была увидеть в нем и в его жестких методах защиту от революционной угрозы.
«Все, даже Клемансо, только не Советы!» — истерически восклицал Эрве, лично Клемансо не любивший{281}.
Однако в сентябре 1917 г., когда отставка Мальви повлекла за собой отставку всего кабинета Рибо, «час Клемансо» еще не пробил. Он не пробил и в октябре 1917 г., когда вновь сформированный кабинет Пенлеве висел на волоске, вот-вот готовом оборваться. Многие противники Пенлеве вотировали ему тогда доверие, опасаясь, что отставка Пенлеве расчистит путь для прихода Клемансо к власти.
Но 9 ноября 1917 г. во французских газетах появилось сообщение о победе «восстания максималистов» (как буржуа называли большевиков) в Петрограде. И 13 ноября Пуанкаре, пригласив Клемансо в Елисейский дворец, поручил ему сформировать правительство.
* * *
Весной 1917 г. стачки во французском тылу и восстания в действующей армии проходили одновременно. Они поставили французскую правящую верхушку в исключительно трудное положение. Они заставили многих французских политических деятелей думать, что революция во Франции «уже началась».
Однако французское командование сумело подавить стихийные и некоординированные солдатские выступления с помощью системы мероприятий, в которой жесткие меры устрашения сочетались с частичными реформами, улучшением солдатского быта и т. п. Борьба с забастовочным движением в тылу выпала на долю министра внутренних дел радикал-социалиста Мальви. Политика, им проводимая, была политикой «священного единения». Сам он определял ее как «политику доверия» ко всем слоям французского общества: от крайне правых групп буржуазии до пролетариата. Практически это означало, что министр предпочитал договоренность с шовинистическими лидерами рабочего движения открытому насилию (отнюдь не отказываясь в случае нужды от последнего).
Со стачечной волной мая — июня 1917 г. Мальви боролся своими обычными методами. Он выступал посредником между рабочими и их хозяевами, лавировал, уговаривал, примирял, внес даже в парламент проект закона об английской рабочей неделе (который парламент в спешном порядке принял). Мальви удалось добиться полюбовного прекращения многих стачек и предупредить возникновение некоторых крупных забастовок. Он не сумел, однако, помешать рабочим выступлениям принять антивоенный характер, так же как не сумел помешать дальнейшему росту антивоенных настроений в стране.
Борьба по вопросу о методах управления, шедшая во французских правящих кругах летом и осенью 1917 г., была по сути борьбой из-за тех немногих буржуазно-демократических учреждений и прав, которые еще пощадила во Франции война. Сохранить ли их? Уничтожить? Многие сторонники «сильной власти» и «решительных действий» выступали в поддержку последнего. Они требовали от правительства и от французских политических деятелей перестать петь «вместе с комитетами, Советами и правительством Петрограда гимн демократии»{282}. Требовали ареста рабочих лидеров, роспуска рабочих организаций, запрета всех рабочих собраний. Попытки Временного правительства во главе с Керенским установить в России летом и осенью 1917 г. свою диктатуру служили для французской реакции примером и образцом для подражания.
Борьба между сторонниками «завинчивания гаек» и приверженцами либеральных концепций осложнялась во Франции серией политических скандалов (реакция их раздувала и использовала в своих интересах). Эта борьба привела в конечном счете к отставке, а затем и к осуждению Мальви и к приходу к власти кабинета Клемансо, поддержанного не только консерваторами, но и наиболее реакционными группами и партиями.
Ратуя за «жесткие методы» во внутренней политике и дальнейшее «завинчивание гаек» во французском тылу, Клемансо не отказывался в то же время (во всяком случае официально) от буржуазно-демократического, парламентского метода управления государством.
Глава 3
ИТАЛИЯ
В общей цепи стран четвертного союза[20] Италия была самым слабым (после России) звеном. Экономически отсталая, отягощенная феодальными пережитками, она и до войны не могла сама прокормить свое население (20–25 % потребляемого в стране зерна ввозилось из-за границы, главным образом из России), не имела своего промышленного топлива, многих видов сырья. С войной ее потребность в заморском ввозе еще более возросла, а возможность получать товары из Европы сократилась. Зерно теперь приходилось привозить из-за океана (в основном из Америки), а для этого не хватало судов.
Участие в мировой войне было непосильным для Италии, и она очень скоро попала на буксир к своим более богатым западным союзникам, в первую очередь к Англии, которая давала ей займы, снабжала ее промышленным сырьем и углем, перевозила на своих судах ее грузы. Делала это Англия (которой и самой приходилось в войну нелегко) малыми дозами — так, чтобы Италии «ни жить, ни умереть». Страна оказалась посаженной на голодный паек.
Это не значит, однако, что итальянская промышленность в годы войны не развивалась. Война предъявляла свои требования. Ей нужно было все больше орудий, боеприпасов, и в Италии, как и в других странах, возникали (получая от правительства в централизованном порядке дефицитное топливо, сырье, нередко и на его средства) все новые оружейные, авиастроительные, моторостроительные и другие военные фабрики и заводы, усиливалась концентрация капитала[21], завершалось — с опозданием по сравнению с передовыми капиталистическими странами — перерастание «свободного» итальянского капитализма в империализм. Предприятия гражданской промышленности, лишенные помощи «сверху», не выдерживали военных трудностей и во множестве прекращали работу. Процесс «сжатия» (сворачивания) гражданской промышленности был опять-таки свойствен в те годы всем воюющим странам. В Италии он шел особенно быстрыми темпами, разорял многих фабрикантов.
Политический режим в Италии после ее вступления в войну был более суров, чем в Англии и Франции. Правительство, получив чрезвычайные полномочия, издавало законы помимо парламента. Последний собирался редко и в основном лишь для утверждения временного бюджета (срок действия которого к моменту его рассмотрения парламентом обычно бывал уже на исходе). Военной
