Царьградская пленница - Александр Волков

Увидел ее из своего окна и Андрокл, провожавший глазами ночного посетителя, и это поставил жизнь царьградской пленницы в величайшую опасность. В случае провала дерзкого замысла она явилась бы свидетельницей, которая слишком много знает.

Утром Евмений принес поддельную ризу в храм и спрятал в алтаре под престолом,[119] прежде чем явились другие священники. Тайник был превосходный: престол запрещалось сдвигать с места под угрозой церковного проклятия, и лишь в случае крайней необходимости это совершалось с особыми молитвами, возносимыми к богу. Евмений не молился. Он спешил – ему было не до того. Да и что стоило протоиерею это нарушение церковных правил, когда он решился на величайшее святотатство.

Весь день Евмений провел в тревоге. Гонец с указом от патриарха не явился, хотя было слышно, что тот уже в городе. Поздним вечером протоиерей, воспользовавшись запасным ключом, проник в церковь через заднюю дверь. При слабом свете потайного фонарика он проработал несколько часов, и дело было сделано.

На место драгоценной ризы похититель поставил другую. И хотя она была только что сделана, искусный аргиропрат при помощи специальных составов придал ей старинный вид, и нужно было иметь очень наметанный глаз, чтобы обнаружить замену. Но кому бы пришло в голову предположить даже возможность такого неслыханного преступления? И меньше всего думал о нем знаменитый сыщик Левкипп, нечаянные встречи с которым так всполошили ювелира Андрокла.

В понедельник утром влахернский протоиерей Евмений явился в эргастерий Андрокла. Похищенная риза божьей матери была надежно скрыта под широкой священнической рясой. Отдавая Ондрею Малыге коня, Евмений даже перемолвился с русским рабом несколькими словами о хорошей погоде и прошел в секретную келью ювелира. Там два сообщника покончили расчеты. Евмений получил за свое грязное дело меньше, чем ожидал. Опытный глаз Андрокла обнаружил, что несколько крупных алмазов были еще ранее кем-то вынуты и заменены поддельными. Ювелир легко доказал это.

И похититель молвил с кривой улыбкой:

– Нас опередили!

И все же после всех расчетов Евмению досталось от ростовщика тридцать тысяч номисм – огромное состояние, с которым можно было спокойно доживать жизнь в любой стране мира. И это состояние не было заключено в громоздком многопудовом грузе золота. Оно состояло в нескольких векселях, написанных на пергаменте и имевших подпись аргиропрата Андрокла. По этим векселям можно было получить золото в любом крупном торговом центре: в Дамаске, в Багдаде, в Александрии. Везде знали и ценили подпись и печать богача Андрокла.

А когда довольный Евмений вернулся домой с легким, но драгоценным грузом векселей, он узнал, что уже не является настоятелем церкви Влахернской божьей матери. Гонец ждал его с патриаршим указом.

Глава одиннадцатая

Последние дни в Царьграде

Весь русский лагерь сочувствовал родным несчастной Ольги. Все гневно осуждали корыстолюбие и вероломство ювелира Андрокла, заломившего за рабыню неслыханную цену.

Купец Ефрем в разговоре с Андроклом пригрозил ему, что поднимет дело о нарушении права выкупа. Но он сознавал, что эта угроза не могла напугать рабовладельца. Византийский суд, как и все суды, отличался крайней медлительностью. Достаточно было ювелиру раздать в канцелярии эпарха три-четыре номисмы, и дело по его обвинению в незаконном задержании невольницы могло затянуться на целые годы. А новгородский гость должен был вот-вот покинуть Царьград, этот «благословенный город», «жемчужину Вселенной».

Торговля русских гостей подходила к концу. Пленных печенегов выгодно продали на невольничьем рынке еще в первые дни, и купцы поделили между собой выручку. Русские товары почти все были разобраны, оставалось с выгодой затратить полученные деньги. Ефрем и другие купцы закупали амфоры с выдержанным вином, на которые после опробования налагались правительственные печати. Брали большое количество дорогих паволок из шелка и бархата; для киевских, черниговских и новгородских модниц приобретались ожерелья, серьги, браслеты, кольца, эмалевые брошки, расшитые золотом головные уборы и платья. Изюм и другие сушеные фрукты также составляли немалую часть византийского экспорта на Русь.

Все приобретенные товары переносились на подворье святого Мамы и там до отъезда содержались под строгой охраной.

В последние дни на рынке не так много было работы, и купцы отпускали своих людей побродить по Царьграду и полюбоваться его красотами. Уже многие ватажники успели не по одному разу побывать в знаменитых царьградских банях. Мыться там бесплатно русские имели право по договору. И они пользовались этим правом вовсю. Натирались грецким мылом, смывали пену грецкими губками, плавали в мраморных бассейнах. Выходили красные, распаренные, довольные, но говорили:

– Пару бы сюда да березовых веничков, вот была бы баня!

Молодые парни, гребцы и воины с учанов Ефрема, ходили по городу своей компанией. Зоря и Неждан не присоединялись к ним, но Митяй был непременным участником всех прогулок. Отец поручил его заботам Терентия – веселого и находчивого новгородца.

Тереха и его друзья побывали повсюду. Неизгладимо врезалась им в память базилика[120] святой Софии, которую они посетили во время патриаршего богослужения. Подходя к храму, они увидели на площади конную статую кесаря Юстиниана,[121] отлитую из бронзы.

– Смотри, робя! – воскликнул неунывающий Тереха. – Какое идолище стоит! А в шуйце[122] арбуз держит…

– То не идолище, – вмешался проходивший мимо русский раб, – то ихний царь. Забыл, как его звать, мудреное прозвище.

– Вельми обширен, – подивились наши герои.

И в самом деле, статуя была огромна: одно ее подножие поднималось в высоту на сорок аршин.[123] Император был изображен в виде Ахиллеса.[124] В левой руке он держал шар – знак всемирной власти, правую горделиво простирал на восток.

Поразил Терентия и его товарищей колоссальный купол Софийского собора, возносившийся к небу как символ вечности.

Миновав церковную паперть и портик с его колоннадой, где было полно нищих, посетители оказывались в огромном зале. Он был так велик, что люди, находившиеся на другом конце, казались крошечными, а шарканье ног по мраморным плитам сливалось в какую-то странную симфонию.

Где-то, скрытый от глаз верующих, пел хор. Дискантовые партии исполняли мальчики, потому что женщинам петь в хоре воспрещалось, так же как и возбранялся им вход в алтарь. Чарующие мелодии, поднимавшиеся вверх и затихавшие под сводом собора, восхищали слух молящихся.

Патриарх в золотой ризе выходил из царских врат на амвон и там, окруженный толпой священников, что-то возглашал на непонятном языке, и ему отвечал хор. Множество дьяконов ходили по храму с кадилами, и синий ладанный дымок подымался вверх, а солнечные лучи, прорывавшиеся сквозь окна, пронзали его золотыми стрелами.

Побывавшие в Царьграде за несколько десятилетий ранее послы Владимира так рассказывали князю о своем посещении святой Софии:

«Водили нас греки туда, где служат своему богу. В изумлении мы не ведали – на небе мы были или на земле! Нет в мире такого вида и такой красоты! Не умеем рассказать, не можем той красы забыть…»

Ватажники побывали на многих форумах столицы, постояли у миллиария,[125] воздвигнутого еще в древние времена императором Константином Великим.[126] От этого величественного столпа отсчитывались версты по всем дорогам империи.

Во время одной из дальних прогулок Митяй чуть не попал в беду. Проходя мимо одной из пристаней Золотого Рога, мальчик позамешкался и отстал от товарищей. В это время с палубы небольшого корабля ему приветливо замахал рукой сухощавый темнолицый египтянин в белом бурнусе. Он показывал Митяю искусно сделанную модель парусника со всей оснасткой и кричал непонятные слова. Мальчуган решил, что незнакомец хочет продать ему кораблик, а деньги у него в кошеле были. Недолго думая он вошел по сходням на палубу.

Египтянин все с той же любезной улыбкой поманил его вниз: там, мол, будем разговаривать. Митяй двинулся к трапу. Но тут, к счастью, вернулся заметивший его отсутствие Терентий.

– Митяй, куда ты? Сей же час вернись! – сердито закричал гребец.

Мальчуган с недовольным видом возвратился на берег и, ворча, пошел за Терехой. И тут откуда-то вывернулся вездесущий Левкипп. Он был неподалеку и видел, как египтянин приглашал Митяя в трюм. На плохом русском языке сыщик объяснил Терентию, что этот иноземный купец в сильном подозрении у городских властей. Не раз уже случалось, что с набережной Золотого Рога исчезали мальчики. И происходило это как раз в те дни, когда корабль египтянина покидал гавань. Фуад-бея подозревали в том, что он похищал детей и продавал в рабство на восточных рынках. Но улик не было, и египетского купца не могли привлечь к суду.